Сэм Хайес - Моя чужая дочь
Роберт вздохнул: без продолжения никак.
— Мы вовсе не уверены в пользе платного обучения. Нам бы не хотелось, чтобы ребенок чувствовал свою избранность. Не дай бог, понимаешь ли, возомнит себя выше других. — Он хлопнул в ладоши, словно точку поставил. И осушил кружку. — Повторим?
Предложение опоздало: Дэн уже поднялся. Взял со стола обе кружки и направился к бармену.
А с другой стороны, подумал вдруг Роберт, как бы дело повернулось, если бы Руби сплоховала на тестах в Грейвуд-колледж?
При желании он мог просидеть с Дэном в баре до вечера — подогревшись полудюжиной пенистых пинт, выложить другу все свои путаные мысли, поболтать о былых временах, о временах нынешних, обсудить юридически заковыристые дела… Роберт подавил пивную отрыжку и откинулся на спинку обитого кожей кресла. Его грызло чувство вины. Он жаждал быть рядом с Руби, когда Эрин выложит ей свое решение, но знал, что проторчит в баре с Дэном как можно дольше, чтобы явиться домой после скандала. Таков, он вынужден был признать, его собственный трусливый метод воспитания. Зато когда Эрин испортит все что можно, он начнет выправлять положение. Возьмет, к примеру, Руби к себе в контору, пусть день-другой передохнет, оклемается от шока. Учителя в офис вызвать — тоже не проблема. Тане, между прочим, не помешает помощь с бумагами, а Руби — несколько лишних фунтов на карманные расходы. И главное, Эрин совершенно необязательно ставить в известность. О том, чтобы Руби вернулась в ту скотскую школу, и речи быть не может. Исключено. Появился Дэн со свежим пивом.
— Ну а как там наш приятель Фред Боумен?
Ухмылка засияла поверх пены в кружках, и ровный загар лица — из солярия — пошел тонкими морщинками. Темные, с проблесками серебра волосы, тронутые рукой виртуоза-стилиста, вкупе с безупречным вкусом Дэна в одежде довели его убийственный для женщин облик до идеала. Успешный бизнесмен, столь же успешный и потому неисправимый ходок, Дэн был всегда открыт для дамских посулов и щедр на ответные.
— Не сдается, — ответил Роберт. — И не виляй. Смена темы не пройдет. — Он не собирался обсуждать дело Боуменов. Сейчас ему не под силу сотрясать чужие жизни.
Ухватив меню, Дэн пробежал глазами список сэндвичей:
— Как насчет перекусить?
— Зависит… Конец недели как-никак. Сотрудникам ручкой на прощание помашем?
Напряжение чуть отпустило Роберта. Общаться с Дэном — все равно что в бомбоубежище сидеть: полная безопасность, только воздуха маловато. К тому же, будучи главой фирмы «Мейсон и Найт», он не позволял себе расслабляться — ни в офисе, ни вне его стен.
Дэн взглянул на часы.
— Честно? Я бы это дело пропустил. Тьюла опять бабье собирает.
Роберт скорчил гримасу. Тьюла Мейсон и ее девочки… сорок с лишним женщин, отчаянно бьющихся за физическое совершенство. Однажды он совершил катастрофическую ошибку, внедрившись в шабаш Тьюлы об руку с Эрин — куда моложе товарок Тьюлы и потому не нуждавшейся в ухищрениях, которыми эта сходка радостно делилась. Напитки и канапе еще не были поданы, а Роберт уже был сыт по горло разговорами о ботоксе и коллагене. Он ухмылялся, оставляя Эрин в когтях Тьюлы, и, чего греха таить, таял от восторга. В свои тридцать два его жена выглядела сногсшибательно, никто не дал бы ей больше двадцати пяти.
— Отлично. Значит, надеремся, — с ухмылкой констатировал Роберт.
Пока они сидели в клубе, небо затянулось тучами, посерело и пролилось знобящим дождем. Июнь стоял на редкость сухой и теплый — и вдруг погода, словно отражая настроение Роберта, разродилась унылым, мутно-молочным киселем.
Поймав такси, Дэн и Роберт молча следили за кривыми дождевыми дорожками, черкавшими стекла. Все, что нужно, было сказано. Роберта высадили первым. Он ступил на тротуар и пошатнулся, слегка на взводе от выпитого. Нетвердыми шагами преодолел залитые водой ступеньки крыльца. Собственный транспорт он оставил у клуба, сунув портье двадцатку и ключи. С утра машина будет у порога — привилегия члена привилегированного клуба, привилегия партнера привилегированной фирмы Дениса Мейсона. Роберт задержался в прихожей своего дома. Выстроенный в викторианском стиле особняк снаружи еще поражал воображение, но внутри уже мечтал о ремонте. Еще полгода назад, до переезда сюда Эрин и Руби, Роберт не слишком заботился об интерьере. Однако с течением времени дом превращался в семейный очаг, то есть именно в то, что Роберт мечтал обрести — помимо карьеры. Воспоминание о Дженне неожиданно захлестнуло его. Он увидел ее стоящей на площадке лестницы — в тюрбане из белого полотенца, хвост которого полоскался на спине, с розовыми от душа щеками, улыбкой приветствующей возвращение мужа домой. Живая Дженна. Они вместе — и счастливы. А потом она исчезла, оставив после себя колючий ком боли, который Роберту пришлось запереть глубоко внутри. Дженне нет места в его новой жизни. Так почему она упорно встает перед глазами?
Роберт уронил сумку на пол и тряхнул головой, прогоняя образ первой жены. Ну не идиот? Дженна здесь никогда не жила, и никакого права на этот дом у нее нет.
Вот тогда-то он и уловил этот звук, то ли глухой бубнеж, то ли вой на одной очень низкой ноте — стон раненого зверя. Едва слышимый, звук, однако, затопил весь дом, так что определить его источник было непросто. Роберт прошел сначала в кухню, где грязная посуда громоздилась на всех горизонтальных поверхностях, а посредине стояла корзина с выстиранным бельем, отдающим ароматом свежести. Нашлось и объяснение странному звуку: включенное радио монотонно бубнило. Роберт повернул ручку до щелчка. Радио смолкло. Вой продолжался.
— Эрин! — позвал Роберт.
Ничего. Он налил себе воды и вышел из кухни. Гостиная была пуста. Быть может, подумал Роберт, озноб от сырой одежды или пиво натощак, сразу после физической нагрузки, виновны в том, что ему не по себе и чудится бог весть что.
Он решил переодеться и поднялся по лестнице. Наверху вой усилился, пробрав до мозга костей. Звук шел из комнаты Руби. Стукнув раз и не дожидаясь ответа, Роберт открыл дверь.
И попал в полный мрак. Шторы были задернуты, свет выключен. Лишь когда глаза привыкли к темноте, Роберт увидел дрожащую в углу дочь. Абсолютно голая, она подвывала монотонно, сипло, и от безумного напева духота комнаты искрила. Наготу Руби прикрывали лишь волосы, влажно струившиеся по плечам и груди. Ее била крупная дрожь — будто животные звуки, беспрерывно срываясь с губ, отдавались в каждой клеточке тела. Появления Роберта она не заметила.
— Руби? — Он сделал несколько шагов, чувствуя себя неловко из-за ее наготы. — Руби, пожалуйста, не надо. — Роберт уже протянул к ней руки, но тут же отдернул и снял с крючка на двери халат: — Вот, возьми.
Никакой реакции. Только неумолчный вой, мотив тоски и отчаяния.
Роберт набросил халат на плечи девочки, но тот сразу сполз. Наклонившись, чтобы поднять халат, он заметил мурашки на бледной коже, и ему почудился странный сладковатый запах, с примесью металлической нотки. А потом он увидел кровь. По рукам, груди и спине Руби текли струи густых черных волос, а по внутренней стороне бедер такими же темными ручьями текла кровь.
— Руби, да ты вся в крови!
Он опустился перед ней на корточки и заглянул в лицо. Взгляд Руби был так неподвижен, что глаза казались стеклянными шариками, и в каждом — по громадному зрачку размером со всю радужку. Отбросив неловкость, не думая о том, что она совершенно голая, Роберт подхватил девочку на руки и уложил в постель. По-прежнему недвижимая, она продолжала тянуть свой напев, устремив взгляд сквозь потолок. Куда-то вдаль. Туда, где она всегда мечтала оказаться.
Глава V
Весь вечер Роберт просидел с ноутбуком на коленях и открытой папкой с документами по очередному делу. Пытался работать, но не мог думать ни о чем, кроме горя своей несчастной девочки, — и о той, конечно, кто нес ответственность за ее страдания. Об Эрин.
Свет от включенного без звука телевизора бликами плясал на стенах, меняя рисунок со сменой картинок на экране. Роберт смотрел и ждал. Смотрел на стены гостиной, цвета увядшей магнолии, время от времени бросая взгляд на душераздирающие, не иначе как написанные кровью, письма жены своего клиента. Ждал — и терпение его ежеминутно убывало — возвращения Эрин.
Ее мобильник отсылал к голосовой почте. Ни у одной из подруг Эрин не было, а если она отправилась в свой магазин, то на звонки не отвечала. Руби, даже когда к ней вернулась способность связно говорить, не смогла ответить на вопрос, где мать.
После долгих дождливых часов небо выдохлось и повисло над городом изнемогшее, пепельно-серое. Жуткая, хоть и тихая истерика Руби тоже сошла на нет, и девочка пришла в себя, точнее, впала в состояние, которое с натяжкой можно было назвать нормальным. Роберт не отходил от нее целую вечность — массировал горестно поникшие плечи, укутывал и согревал, держал у губ чашку с горячим сладким чаем. Он не спрашивал, что случилось. Он знал.
