Дженнифер Арментраут - Не оглядывайся
Я удивленно подняла брови.
— Прошлой ночью я читала о подобном случае в одной статье, и в ней сказано, что я должна находиться среди привычных вещей. Это снова запустит мою память.
— Не знаю. В твоей ситуации многое имеет значение.
Я печально вздохнула, предчувствуя, что ближайшее будущее будет безрадостным.
— Я хочу в понедельник пойти в школу. Я должна пойти в школу. Мне это необходимо.
— Ты слишком торопишься.
— Я должна начать делать что-то привычное. Вдруг именно это поможет мне.
Лицо мамы стало еще более обеспокоенным.
— Доктор Уэстон сказал, что тебе надо входить в окружающую жизнь постепенно. А школа станет слишком большой нагрузкой на твою психику.
— Что может быть еще хуже? — Я развела руками, чувствуя, что меня совершенно не понимают. — Что я забуду еще что-нибудь? Но этого «чего-нибудь» практически не осталось!
— Я не знаю. — Мама отвернулась от меня, перебирая золотые браслеты на запястьях. — Я, кстати, уже говорила об этом в школе. Они сказали, что не будут возражать, если ты еще неделю или больше проведешь дома.
В этот момент я узнала о себе нечто новое: у меня напрочь отсутствует терпение. Вскочив на ноги и сжав кулаки, я объявила:
— В понедельник иду в школу.
— Саманта, ну я же…
— Что здесь происходит? — Папа вошел в комнату, снимая на ходу белые перчатки для гольфа. Подойдя ко мне, он поцеловал меня в щеку. — Похоже, все вернулось на круги своя.
Я постаралась скрыть отвращение, которое вызвал у меня этот невинный поцелуй. Странно, он мой отец, так что причин для недовольства не было. Мама повернулась к нему, и кровь мгновенно отхлынула от ее красивого лица. Ага, очевидно, мне все же следовало бы отреагировать. Я отошла в сторону, чувствуя волнение и неуверенность.
— Почему ты ходишь по дому в этой обуви? — Высокий голос мамы в буквальном смысле вонзался мне в уши. — Ты поцарапаешь пол. Ну сколько можно?!
Отец рассмеялся.
— Ничего с твоими полами не случится. Кого интересует, поцарапаны они или не поцарапаны.
— Меня интересует! — резко оборвала его мама. — Что подумают наши друзья, когда увидят такой пол?
Папа закатил глаза.
— Я думаю, ты единственный человек из всех, кого я знаю, кто переживает из-за полов. Так что все-таки происходит?
— Твоя дочь намерена в понедельник идти в школу, — не сводя с него рассерженных глаз, продолжала кипятиться мама.
Отец хлопнул сложенными перчатками по ладони, отчего я слегка подпрыгнула.
— Джоанна, если она хочет пойти в школу, мы не должны ее удерживать.
— Но…
— Так, значит, я могу идти? — Обнадеженная позицией отца, я приободрилась.
Мама, посмотрев на нас, тяжело вздохнула.
— Двое против одной, понятно. Есть вещи, которые никогда не меняются. — С этими словами она повернулась и быстрыми шагами буквально вылетела из комнаты.
— Не бери в голову, родная моя. Твоя мать просто принимает все слишком близко к сердцу. — Отец сел, похлопав ладонью по спинке дивана. Я тоже устроилась рядом, сложив руки. — Она просто очень беспокоится. Мы думали…
— …что я умерла?
Лицо его побелело, он судорожно сглотнул.
— Сначала твоя мама думала, что ты сбежала, и это сразило ее. Ты же знаешь, как она на все реагирует. — Его лицо стало озабоченным, он тряхнул головой и продолжал: — Хотя ты не помнишь этого. Она беспокоилась, что Касси подбила тебя на нечто подобное, а если так, то сплетни тут же распространятся повсюду. Я всего лишь хотел, чтобы моя малышка вернулась домой, особенно после того, как мы начали предполагать худшее.
Неужели мама больше тревожилась о том, что могут подумать ее друзья? Так это или нет, но я все еще не могла представить себе, о чем думали мои родители.
— Я хочу вспомнить.
— Я знаю, — сказал отец, похлопав меня по коленке.
— Нет. Посмотри. — Я вытащила фотографию Касси из кармана своих джинсов. — Мне нужно вспомнить.
Отец снова шумно сглотнул.
— А ты… ты помнишь ее?
Я покачала головой: ни ее лица, ни того, как она положила руки мне на плечи, не осталось в памяти. Черт возьми, да и мое собственное лицо на фотографии было мне незнакомо, даже веснушки, обляпавшие мой нос. У Касси тоже были веснушки, но только на щеках.
— Но ведь она все еще там, где, вероятно, была я. Может быть, она ранена или… — Я перевернула снимок, подняла голову, встретилась взглядом с отцом. — Если вспомню, я смогу ее найти.
— Дорогая моя, полиция прочесала большую часть парка и не обнаружила ничего.
— Может быть, она где-то в другом месте. Ведь никто же не знал… пойду ли я туда. Первое, что помню, — я шла пешком, — убеждала я отца. — Вдруг я пришла совсем из другого места?
— Возможно, это и так, но не надо так напрягаться. — Он улыбнулся, вставая и помахивая зажатыми в руке перчатками. — И даже если ты никогда не вспомнишь, то вины твоей в этом нет. Понятно?
Я рассеянно кивнула. Отец ушел, а я поднялась к себе в комнату и положила фотографию на свой письменный стол. В ванной я потянулась к крану включить воду, позабыв о том, что этот смеситель на фотоэлементах включается движением руки. Я поднесла к нему руку, и вода полилась. Умывшись, я снова проверила работу смесителя. Я проделала это много раз, надеясь, что раздастся щелчок, сообщающий о поломке. Но этого не произошло.
Сделав несколько глубоких вдохов, я закрыла глаза. Дважды моргнув, снова открыла их. Свет в ванной комнате погас. Может, я случайно погасила его? Я не помнила, чтобы прикасалась к выключателю на стене. Отступив назад, я посмотрела в свою спальню и с трудом справилась с застрявшим в горле комком.
Я была в состоянии стресса, а стресс заставляет совершать неосознанные поступки. Эта мысль была сейчас для меня хорошим теоретическим подспорьем, которым я и собиралась воспользоваться.
Сердце вырывалось у меня из груди, я бросилась на кровать и уставилась на пластмассовые звезды, прикрепленные к потолку. Прошлым вечером я наблюдала, как они светились.
Это мне нравилось.
А нравились мне эти звезды прежде или я считала их глупой затеей? На этот вопрос ответа у меня не было. Ответа не было ни на что. Я перекатилась на бок, согнула ноги, почти прижав их к груди. Касси. Ее имя, как печальная незнакомая мелодия, не отпускало меня с того момента, как полицейские вышли из больничной палаты. А вдруг она в такой же больнице и тоже не может вспомнить, кто она? Скотт сказал, что мы с Касси часто дрались, но между друзьями разное случается… Так мне, по крайней мере, казалось. И я к тому же вела себя, как настоящий тиран, — так гнусно, что даже Карсон невзлюбил меня. Черт возьми, ведь даже мой собственный брат, кажется, меня боится.
Сомкнув веки, я силилась «перезагрузить» мозг. Забавно. Я сделала глубокий вдох, пытаясь расслабиться, и представила себе лицо Касси. Очевидно, она была последним человеком, с которым я общалась. А что мы делали? Смотрели фильмы? Ходили на вечеринки? Просто гуляли и разговаривали?
Я не помню, сколько пролежала, пристально глядя на изящную музыкальную шкатулку, на боковой стороне которой была вырезана маленькая балерина: одну ногу она согнула в колене. А я была балериной? Сомнительно… Вздохнув, я перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку.
Под ней что-то зашелестело.
Привстав, я отбросила подушку. Из-под одеяла высовывался уголок желтой бумаги, свернутой треугольником. Я была уверена, что этим утром его здесь не было. Дрожащими руками я развернула его.
У меня перехватило дыхание, и я, отбросив письмо, снова повалилась на кровать. Сердце бешено колотилось, я закрыла глаза, но все равно видела написанные на листке слова:
Не оглядывайся. Тебе не понравится то, что ты увидишь.
ГЛАВА 4
Я спрыгнула с кровати, выбежала в коридор и тут же столкнулась с братом.
— Ух ты! — Скотт схватил меня за плечи и крепко держал, а то бы я наверняка рухнула на пол. — Сбрось-ка скорость, — улыбаясь, сказал он.
Я не сводила с него глаз, лихорадочно пытаясь отдышаться.
— Там… там это…
Улыбка сошла с его лица.
— О чем ты, Сэм? — Не дождавшись моего ответа, он слегка потряс меня. — Что ты пытаешься сказать?
Справившись с паникой, я высвободилась из его рук.
— Там записка под моей подушкой.
— Что?
Отстранив меня, брат направился в мою спальню. Я пошла за ним, но остановилась в дверях, наблюдая, как он, подойдя к кровати, взял записку так, словно это была ядовитая змея.
— «Не оглядывайся. Тебе не понравится то, что ты увидишь». Что за дерьмо? — Он повернулся, держа записку в поднятой руке. — Кто здесь был, Сэм?
— Не знаю. По-моему, никто… — Я замолчала. Ведь я действительно понятия не имела, чьих рук это дело.
