Гийом Мюссо - Сентрал-парк
«Тем хуже для него!»
Джоди уселась за руль, включила мигалку, сирену и ринулась в погоню по направлению к Бруклину.
* * *Бывший квартал докеров, с трех сторон окруженный водой, занимал окончание мыса полуострова в восточной части Бруклина.
«Мини Купер» въехал на Ван-Брант-стрит, главную артерию Ред-Хука, пересекавшую весь квартал с севера на юг и завершавшуюся тупиком. Она упиралась в сетку, которая огороживала промзону, выходившую к набережной.
Алиса и Гэбриэл остановились у выщербленного тротуара.
Из-за проклятых наручников они были вынуждены выбираться из одной дверцы. Солнце ярко сияло, не мешая задувать ледяному ветру.
— Однако, холодрыга! — пожаловался джазист, поднимая воротник куртки.
Приглядевшись, Алиса узнала район, в котором они оказались. Куда ни глянь — индустриальный пейзаж: используемые не по назначению склады, кордебалет подъемных кранов, плоскодонки в соседстве с баржами.
Ощущение края света, и ему в помощь — фунтики дыма из дальних труб.
Они здесь были с Сеймуром. Тогда квартал еще не опомнился после урагана «Сэнди». Вода затопила все подвалы и первые этажи зданий, которые стояли в опасной близости к океану. Сейчас, похоже, все уже успели привести в порядок.
— Мастерская Никки Никовски вот в том доме, — показала Алиса на величественную постройку из кирпича. Судя по башенкам и трубам, это была процветающая фабрика во времена промышленного расцвета Бруклина.
Они двинулись к зданию, стоящему прямо напротив моря. Набережная была почти пуста. Ни прохожих, ни туристов. Несколько маленьких кафе и небольших магазинчиков выстроились вдоль Ван-Брант-стрит, но сейчас все еще были закрыты.
— Так кто эта женщина, к которой мы идем? — спросил Гэбриэл, перешагивая через канализационную трубу.
— Топ-модель, чья известность пришлась на девяностые.
В глазах джазмена зажегся огонек любопытства.
— Неужели настоящая модель?
— Немного же вам надо, чтобы воспламениться, — заметила Алиса, и в голосе ее послышался упрек.
— Меня удивило, как резко она поменяла курс, — объяснил он, впрочем несколько смутившись.
— Как бы там ни было, но ее картины и скульптуры стали ценить галеристы.
— Ваш друг Сеймур любитель современного искусства?
— Да. И не просто любитель, а серьезный коллекционер. Он унаследовал эту страсть от отца вместе с солидным состоянием, благодаря которому продолжает ей служить.
— А вы?
Алиса пожала плечами:
— Я ничего не смыслю в искусстве. Каждому свое, но по части страсти к охоте я, пожалуй, ему не уступлю.
— И в какой же области?
— Моя дичь — преступники и убийцы.
Оказавшись у бывшей фабрики, они на секунду застыли в растерянности перед железной дверью, ведущей в дом, но тут же обнаружили, что она не заперта. Вошли в лифт, похожий на металлическую клетку, нажали кнопку последнего этажа. Кабинка открылась на бетонированной площадке, и они подошли к единственной на ней тяжелой металлической двери. Пришлось позвонить не один раз, прежде чем дверь открылась.
На пороге — Никки в большом кожаном фартуке, толстых перчатках, в шлеме, защищающем уши от шума, темных очках и защитной маске. В таком виде предстала перед гостями хозяйка. Точеная фигура бывшей манекенщицы совсем не угадывалась под спецодеждой кузнечных дел мастера.
— Добрый день! Меня зовут Алиса Шафер. Мой друг Сеймур, вероятно…
— Входите быстрее! — оборвала ее Никки, приподнимая маску вместе с темными очками. — Предупреждаю, мне нет дела до ваших историй, и я не хочу быть в них замешанной. Я избавляю вас от наручников, и вы сразу же сваливаете. Ясно?
Гости согласно закивали, и хозяйка закрыла за ними дверь.
Мастерская тоже больше походила на кузню, чем на мастерскую художника. Огромное помещение, освещенное лампами дневного света, было увешано всевозможными инструментами. Чего тут только не было: молот и маленькие молоточки, сварочный аппарат, паяльная лампа, газовый резак… В горне пламенели угли, бросая алые отсветы на наковальню и кочергу.
Гости последовали за Никки, с трудом пробираясь между металлическими конструкциями, загромоздившими все пространство. Трафаретная печать на металле отливала пурпурными и охристыми бликами. Скульптуры из ржавого железа своими острыми верхушками грозили проткнуть потолок.
— Садитесь вот здесь, — распорядилась скульпторша, указав на два продавленных стула по сторонам верстака, которые она потрудилась достать, дожидаясь прихода гостей.
Торопясь как можно скорее оказаться на свободе, Алиса и Гэбриэл поспешно заняли места. Никки вставила диск в болгарку и попросила зажать цепь наручников тисками на верстаке. Затем она включила пилу, которая яростно взревела, и подошла к гостям.
Диск справился с цепью в две секунды, и пленники наконец-то освободились друг от друга. Несколько ударов долотом заставили поддаться замки на металлических браслетах.
«Наконец-то!» — вздохнула про себя Алиса, разминая опухшую, всю в ссадинах кисть.
Она начала было благодарить скульпторшу, но Никовски сухо ее прервала.
— Теперь марш отсюда! — произнесла она, указывая на дверь.
И счастливые обретенной свободой, гости покинули мастерскую.
* * *И вот Алиса с Гэбриэлом снова на набережной, и на устах у обоих счастливая улыбка. Освобождение не помогло им прояснить ситуацию, но зато какой это важный этап! Каждый вновь обрел самостоятельность, и сделан первый шаг к выяснению истины.
Они шли вдоль заброшенных доков, наслаждаясь ощущением невероятной легкости. Им казалось, что они сбросили тяжелейший груз. Даже ветер потеплел. Но пустыри, заброшенные ангары и склады на фоне безмятежной небесной синевы не стали милее. Зато какой волшебный вид открывался на залив! Взгляд обнимал его весь целиком — от нью-йоркской статуи Свободы до Нью-Джерси.
— Пошли. Угощу вас чашкой капучино, — предложил Гэбриэл, весело указывая на маленькое кафе, расположившееся в старом вагончике трамвая, расписанном граффити.
Алиса тут же облила весельчака ушатом холодной воды.
— И чем будете платить? Или тоже украдете?
Гэбриэл сник, вернувшись с небес на землю. Потом пощупал предплечье. Боль, которую он чувствовал проснувшись, теперь усилилась.
Он снял куртку. На рукаве рубашки виднелись пятна крови. Он закатал рукав и увидел повязку. Широкий бинт побурел от засохшей крови. Гэбриэл снял повязку и увидел, что рука вся изранена, и ранки сразу же начали кровоточить. Похоже, что руку ему изрезали бритвой, но, по счастью, порезы были неглубокими. Однако кровоточащие царапины были нанесены не просто так…
— Да это же цифры! — воскликнула Алиса, помогая Гэбриэлу промокнуть сочащуюся кровь.
На коже отчетливо вырисовывалось число 141197, написанное кровоточащими насечками.
Лицо Гэбриэла мгновенно изменилось. Только что он сиял, радуясь обретенной свободе, теперь им снова владели раздражение и беспокойство.
— Это что еще за мерзость? Честное слово, вся эта фантасмагория начинает действовать мне на нервы!
— Во всяком случае, это не номер телефона, — мрачно проговорила Алиса.
— Может, дата? — высказал предположение Гэбриэл, снова натягивая куртку.
— 14 ноября 1997 года… Что ж, может быть…
Гэбриэл постарался поймать взгляд француженки.
— Послушайте, не можем же мы и дальше странствовать без денег и документов.
— И что вы предлагаете? Пойти навестить полицию и сказать, что вы украли машину?
— Первая кража за вами!
— Ах, вот оно что! Да-а, смелости вам не занимать. Вот что значит настоящий джентльмен! И как все просто, я не я, и лошадь не моя.
Гэбриэл сделал над собой усилие и не стал вступать в перепалку.
— Я знаю одного парня в китайском квартале, он дает деньги под заклад. К нему обращаются наши ребята-музыканты, когда доходит до края и приходится закладывать инструмент.
Алиса почувствовала какой-то подвох.
— И что же вы намерены заложить? Свое пианино?
Гэбриэл криво усмехнулся и взглянул на запястье парижанки.
— Единственная вещь, которая у нас есть, это…
Алиса отпрянула.
— И не мечтай! Даже в самом страшном сне я не…
— Погодите! Это ведь «Патек Филипп», так ведь? За ваши часы можно получить по крайней мере…
— Я сказала — нет! — повысила голос Алиса. — Это часы моего мужа!
— А что у нас есть еще? Ничего. Кроме чужого мобильника.
Увидев, что Гэбриэл трясет смартфоном, который он достал из кармана, Алиса чуть не придушила своего спутника.
— Телефон все еще у вас?! Я же сказала вам его выкинуть!
— И речи быть не может! Он слишком тяжело нам достался, и это наше единственное достояние. Он нам еще послужит.
