Сергей Гаврилов - Доспехи

— нет.

— вы узнаете место? можете сказать, где находитесь?

— некому узнавать. некому говорить.

— что вы чувствуете?

— боль.

— где она?

— на самом дне.

— моря?

— небытия. я чувствую, как она зарождается, поднимается вверх, растет. все начинается с нее и ею же заканчивается. через нее мы осознаем себя. мы живы, пока нам больно.

— это физическая боль?

— это боль, которая ставит на колени одних и принуждает других делать свою жизнь невыносимо интересной. боль, создающая иллюзию смысла.

— иллюзию?

— никакого смысла нет. ни в боли, ни в обезболивании. every jesus is to be crucified and forsaken.

— смерть избавляет от боли, не так ли?

— да.

— тогда почему люди так боятся умереть?

— боязнь смерти это боязнь неизвестного. страх перед закрытой дверью. как только вы осознаете, что каждую секунду, независимо от вашего желания, эта дверь распахнута настежь, страх уйдет.

паромщик помахал каменной трубкой перед лицом дон кихота и вопросительно вскинул брови.

— у тебя остались сигареты?

дон кихот швырнул пачку на песок.

— последняя.

— не сердись, амиго. я же только предполагаю. и потом, даже если ты приплывешь назад, так, как сейчас, уже не будет. лучше станет. смысл появится.

— нечто подобное я слышал от карраско.

— брось, я мало понимаю в психиатрии. к тому же, это не панацея. человеческая природа сложнее звериной.

— зверь, зверь, зверь… вы твердите это как мантру. что это? где это?

паромщик едва заметно кивнул.

— в тебе, амиго. все в тебе.

со стороны пустыни послышался слабый гул. в считанные секунды он сделался громче и четче и стал похожим на звук рвущейся ткани, многократно усиленный. земля задрожала, холодный ветер погнал к морю миллиарды белых песчинок, и небо за спиной дон кихота взорвалось громовыми раскатами. эхо отдаленных ударов стремительно заполнило пространство вокруг и обернулось надрывным ревом невидимой твари, распахнувшей пасть над побережьем. постепенно рев выродился в прерывистое поскуливание и сошел на нет. в образовавшейся тишине повис липкий запах гниения.

паромщик стряхнул с плеч песок и, как ни в чем не бывало, принялся раскуривать чиллум.

— человек так устроен. все, что в нем не от бога, то в нем от зверя. ничто ценное не дается без труда — ты должен осознавать ценность — и потому божественного в человеке тем больше, чем старательней он над собой работает. в то время, как зверь все пустоты занимает сам. и, поверь мне, он делает это быстро.

дон кихот запрокинул голову и расхохотался.

— ты действительно считаешь, что человек должен расчищать в себе территорию для заносчивого и мстительного ублюдка, усматривающего высший смысл в упоении своей могущественной мелочностью?! так, по–твоему, выглядит дорога к счастью?!

— тебе пора повзрослеть, дон кихот ламанчский. раньше ты объяснял нападения на случайных прохожих происками чародеев, теперь пеняешь на несуществующее верховное зло. только бы снять с себя ответственность за то, что с тобой происходит. poor little boy. но рано или поздно тебе придется признать, что никакого бога нет и быть не может. никакого — кроме тебя самого. тебе не нравится слово? давай говорить «свет». обращаясь к богу, человек обращается к свету в себе. к лучшему в себе. в себе, понимаешь?

дон кихот скривился.

— бога нет? хм. где–то это уже было. что же нам делать с иисусом?

— иисус — это абсолют. будда — это абсолют. состояние полной победы над смертью. если человек своим существованием ставит знак равенства между собой и зверем, смерть становится его главным страхом. когда ты отождествляешь себя с физической оболочкой и не заботишься ни о чем, кроме удовлетворения ее потребностей, тогда теряя ее, ты теряешь себя. твое тело умирает, и тебя больше нет.

— ничего нового.

— прежде чем требовать нового, полезно разобраться со старым. ты спрашиваешь меня про иисуса. а где он, по–твоему? «я есть путь, истина и жизнь». слышал про такое?

— я слышал про второе пришествие.

— когда мы рождаемся, наша душа чиста. но со временем зверь внутри нас набирает силу. он идет путем инстинкта — цепляется за плоть зубами и когтями, чтобы однажды забраться выше некуда и воцариться. и когда это происходит, мы оказываемся перед выбором — оставаться у него в рабстве или искать освобождения. второе пришествие — это новообретенный бог. и если при рождении он живет в тебе по умолчанию, то повторно ты приводишь его в себя сам. теперь он выстраданный, а значит осознанный. и нет для человека победы важнее этой.

— если зверь — это инстинкты, то одолеть его проще простого. достаточно прекратить есть, пить и дышать. хороший план, баба. мне нравится.

— полностью избавиться от зверя при жизни невозможно. и главное, в этом нет никакого смысла. просто в одной ситуации ты держишь на коленях кошку и гладишь ее по голове, а в другой — кошка держит и гладит тебя. если будешь хорошо мурлыкать, сможешь рассчитывать на вкусные консервы по ходу и красочную обувную коробку в конце. одолеть же зверя можно двумя путями. первый — воевать с ним, руководствуясь принципом «every moment of your life is a fight for your soul». второй путь — мягкая дрессировка. я не верю в насилие уже только потому, что это метод самого зверя. но ты, похоже, сторонник первого пути. может, прав я, может, ты, а может, мы оба правы. я по–прежнему ничего не утверждаю и могу лишь предполагать. но, в любом случае, если человек всю жизнь гоняется за заводными мышами, он никудышный укротитель.

дон кихот презрительно хмыкнул.

— тебе однозначно стоит познакомиться с карраско. вы без труда найдете общий язык — как и ты, он мастер раздавать советы и ни черта при этом не делать. you can take the swedish motherfucker aboard and start the band.

паромщик сделал несколько коротких затяжек подряд и выпустил дым через ноздри.

— карраско тебе во многом помог. легко размахивать шашкой, когда ты не в себе. но, будучи психиатром, он допустил ошибку, усмотрев причину всех твоих бед в дульсинее тобосской.

— давай, удиви меня.

— однажды ты сказал санчо, что тебе достаточно ее образа в воображении. но, видимо, слукавил. потому что впоследствии упорно пытался этот образ материализовать. однако любые попытки сделать это обречены. это невозможно. потому как дульсинея, амиго, это ты сам. your feminine side. инь. твоя чувственность. она априори бесплотна и таковой останется. у нее много имен, и если мы говорим о творчестве, то называем ее музой. кому, по–твоему, посвящены эти тонны исписанных страниц, эти километры кинопленки? идеал удаляется от нас по мере приближения к нему, и в этом его единственный смысл. потому что таким образом он вынуждает нас продолжать движение. не надо искать дульсинею вовне, ее там нет. но пытаться избавиться от нее внутри — не меньшая глупость. с альдонсой могло выйти много хуже и потому хорошо, что вышло так, как вышло. но тебе нужно выучить этот урок: твоя женщина — это твоя женщина, дульсинея тобосская — это ты. ты хотел прославить ее? тебе это удалось. весь мир о ней знает. ты говорил, что она достойна быть владычицей вселенной? достойна. владычицей твоей вселенной. а из реальных баб получаются первоклассные оруженосцы. куда лучшие, чем из мужиков с губернаторскими амбициями.

дон кихот отвел глаза в сторону и нахмурился.

— кто ты?

— у нас один создатель. у тебя, у меня, у сида ахмета… и даже у твоего любимого карраско.

— кто создатель твоего создателя?

— мне показалось, что ты здесь не для того, чтобы заниматься генеалогией.

— тебе правильно показалось.

несколько дождевых капель, одна за другой, упали на лицо паромщика. он поморщился, посмотрел вверх и поднял ворот пиджака.

— у бога и зверя, амиго, есть один общий принцип — чтобы идти дальше, нужно развиваться. естественный отбор не щадит животных, отказывающихся эволюционировать. жизненные обстоятельства не щадят людей, отказывающихся расти над собой. ты ходишь по замкнутому кругу, и поэтому тебе хочется сбежать отовсюду, где ты оказываешься. сколько времени ты готов потратить, чтобы понять, что сбежать невозможно? сколько сил ты готов отдать, чтобы удостовериться, что единственный выход находится у тебя над головой? тоска, отчаяние, самотрицание, потеря веры, крайности, сменяющие друг друга… чего ты хотел? и что получил? что заставило тебя бросить дом и сделаться клоуном, синонимом усилий, заведомо обреченных на провал? пустота внутри? ощущение своей никчемности? желание кого–то спасти? но ведь прежде, чем спасать других… нужно спастись самому.

небо теперь было совсем рядом — заряженные ливнем облака спустились угрожающе низко. дон кихот посмотрел на паромщика пустым, невидящим взглядом. тонкие струйки воды побежали по его щекам.