Елизавета Александрова-Зорина - Бунтовщица
С визгом затормозил милицейский «уазик», тщедушный корявый сержант взял под козырёк.
— Ваши документы.
— Без документов хопа — в отделение! — пролаял другой, мордатый.
Марина закусила губы.
— Ну, чё, болтушка, язык-то проглотила?
— Паспорт у меня дома, можете проверить.
— Тогда шмыг в отделение!
— Гражданин начальник, — забубнили бомжи, — не забирай доктора!
— Та-ак, пасти позатыкали, гав-гав отставить!
— Но с какой стати? — начал было долговязый.
И тут же согнулся, как колодезный «журавль», — мордатый ударил его в живот.
Марина моментально отрезвела.
— Назвалась Груней — полезай в кузов! — подтолкнул к машине корявый.
За решёткой на заднем сиденье ютились проститутки с осоловевшими глазами.
— Прячь ценности, — по-свойски тронула за плечо одна.
— И бесплатно не давай, — подмигнула другая.
Марину затрясло. Она судорожно стащила с покрасневшего пальца обручальное кольцо, затолкала в носок. Подумав секунду, сунула туда же «проездной» и долговые квитанции.
— В этом отделении людьми торгуют, — прикрыв рот ладонью, зашептала проститутка. — Так что, подруга, не выделывайся.
В отделении было душно, хлопали двери.
— Оформляй, — кивнул дежурному корявый, — без документов, с бомжами. Призывала к свержению строя.
Дежурный раскрыл журнал.
— Деньги? Ценности?
Марина покачала головой.
— Что же вы, гражданка, прилично одеты, а с бомжами? Да ещё по такой статье.
— Я, я не хотела, — заикалась она. — У меня семейные обстоятельства, из дома выгнали.
У Марины заплетался язык.
— Муж, что ли? — хохотнул в дверях корявый.
— Ты баба — во! — поднял большой палец мордатый. — Пусти под бочок, мы его, раз-раз, приструним!
Марина почувствовала, как в уголках рта повисает кривая улыбка. За плечами выросла женщина.
— Пройдите на обыск, — карандашом указал на неё дежурный.
В соседней комнате было накурено, в пепельнице чадили окурки.
— Раздевайся, — равнодушно приказала женщина.
— Как? Совсем?
— Трусы можешь оставить.
Казённый, бесчувственный голос, проворные, шарящие пальцы. Марине сделалось дурно, она уже не понимала, что происходит. На столе появилось кольцо, «проездной».
— Отпустите меня.
Марина была готова расплакаться.
— Это как начальство решит.
Опять повели в дежурку.
— Личность твою установили, — встал со стула дежурный. — А вот что, гражданка, со статьёй делать будем?
Марина зарыдала:
— Меня дома сын ждёт…
— А ты нас не жалоби, преступление-то налицо!
— Ну, пожалуйста!
Дежурный опять сел, стал задумчиво грызть карандаш.
— Тебе, между прочим, до пяти лет грозит. Сейчас в «обезьянник», а завтра дело заведём.
Стало слышно, как в умывальнике капает вода.
— Есть, конечно, вариант, — задумчиво продолжил дежурный. — Машины мыть умеешь?
Марина быстро кивнула.
— Ну, тогда искупай вину перед Родиной!
Опять появилась женщина. Принесла два ведра, грязную полинявшую тряпку. Во дворе Марину подвели к тому самому «уазику», на котором привезли.
— Начни со стёкол, — холодно бросила женщина.
А вскоре высыпало всё отделение.
— И бампер драй, вжик-вжик! — весело крикнул мордатый.
— И колёса, — подхватил дежурный.
Собираясь в лужи, стекала пена, летели брызги.
— От забора — и до обеда! — ржали вокруг. — Это тебе не марафет наводить!
Но развлечение быстро надоело, и все разошлись. Через полчаса Марина вспотела. А ещё через час робко постучалась в отделение.
«Всё?» — поднял глаза дежурный. Марина громыхнула пустыми вёдрами. «Молодец, рву протоколы». Скомканные листы полетели в мусор. «И распишись за вещи, — он ткнул в бумагу. — А за квартиру, между прочим, платить надо». У Марины задрожали губы. «Свободна», — вывела её за ворота женщина в штатском.
Ночь была безлунная, по пустынным, холодным улицам мчались автомобили. Марина шла под жёлтыми, двоившими тень фонарями и думала о предстоящем дома скандале.
«А, чёрт с ним, — вдруг отмахнулась она, — могли ведь и наркотики подбросить…»
ПОКУПАТЕЛЬ
Свирид Лякиш проснулся с мыслью приобрести вещь. «Не иначе реклама», — покосился он на телевизор. Лёжа в постели, Свирид перебирал знакомых, у которых мог видеть эту вещь, но так и не вспомнил, у кого.
Воскресенье заблудилось в осеннем тумане. Лякиш соскоблил щетину, сварил всмятку яйцо и спустился в супермаркет. Обшарив все полки, он под пристальным взглядом охраны набрал целую корзину всякой всячины, но вещи не обнаружил. «Есть отличный китайский чай, — пожал плечами продавец. — Или вот рисовый пудинг…» Свирид пошёл к директору. «Всего не упомнить, — широко улыбнулся тот, отрываясь от компьютера. — Как вы говорите?» Свирид назвал. Порывшись в каталогах, директор развёл руками.
Поднимаясь в лифте, Свирид злился. Если чего-то нет, зачем всё остальное? Сумки оттягивали руки. Грузная, неопрятная соседка, с которой они, не здороваясь, прожили всю жизнь, равнодушно скользнула по ним взглядом, но Лякиш смутился — подумает, что обжора. Свирид обитал под самой крышей, выйдя на балкон, он закурил, рассматривая летавших под ним птиц, ползущих внизу прохожих, превращённых высотой в многоточия, и вдруг подумал, что вещь есть у каждого, кроме него.
В понедельник моросил дождь, из-за каждого поворота, как убийца, набрасывался ветер, и, выйдя из подъезда, Лякиш поднял воротник. До службы он добирался на метро и обычно, вглядываясь в лица, пытался угадать, кто занимает должность, уже не соответствующую возрасту, кого, как и его самого, молодые начальники покровительственно хлопают по плечу. Но теперь он определял, у кого из попутчиков есть вещь. Он осторожно поинтересовался про вещь у сослуживцев, но те лишь недоуменно хмурились. «Притворяются», — решил Лякиш.
И обратился к Интернету. Но и в поисковых системах вещь не значилась. Он разместил объявления на форумах, отправил заказы в интернет-магазины — отовсюду пришёл отказ. Вечером Свирид обошёл окрестные магазины, до сердечных колик объяснял, что ему нужно. «Да это может быть что угодно», — зевали ему в ответ. Свирид мотал головой и, схватившись за грудь, шёл дальше, недоумевая, зачем нужны слова, если ими нельзя объясниться?
С тех пор его жизнь изменилась. Остаток недели он ездил на окраинный рынок. Раньше там тянулся лес, теперь густели торговые павильоны. Прочёсывая бесконечные ряды, он находил всё, кроме вещи. Ему стало казаться, что её тщательно скрывают, как деньги, которые боятся сглаза. В одной из лавок на него накричали, в другой покрутили у виска.
Но это лишь укрепило его подозрения.
Когда рынок закрывался, Свирид с особенной силой ощущал одиночество. Он возвращался пешком мимо громоздившихся небоскрёбов, разглядывая пчелиные соты светившихся квартир, брёл мимо хаотично разбросанных ресторанов, родильных домов, моргов, больниц, станций метро, кладбищ, и город представлялся ему гигантской мусорной свалкой, на которой затерянные по своим норам люди, как крысы, снуют хожеными тропами.
«Лякиш-мякиш!» — раз окликнули его. Из машины, улыбаясь, вышел одноклассник. Свирид скривился, растерянно пожимая протянутую руку. Одноклассник постарел, расплылся так, что изображение в зеркале теперь старательно его избегало. Другой бы сошёл с ума, но одноклассник был психиатром. «Другим медицина поможет, — твердил он, как заклинание, — а тебе — нет!» И раскатисто заливался.
— Это как синяя птица, — выслушал он Свирида в японском суши, где они заняли столик у входа. — Помнишь школьный спектакль? Ты был «Молоком», боявшимся скиснуть…
Одноклассник запнулся.
— Им и остался, — договорил за него Свирид.
— Ну что ты, что ты! Только гоняться за вещью — зря время терять, найди лучше женщину. — Отправив в рот большой кусок, он поднял вилку: — Да, женщину с глазами, как море.
Играла музыка, мимо столика протискивались пары.
— Видел кого из наших? — перевёл разговор Свирид.
— Как же, встречались, они считали меня ровесником, а я их — нет!
Одноклассник захихикал и, наклонившись через стол, прошептал:
— Главное, Свирид, не связывайся со сверстниками, которые ждут от будущего только одного: чтобы оно и других обмануло так же, как их. — Он опрокинул рюмку, запивая перчёную рыбу. — Был у меня один убеждённый холостяк, который на старости женился. «Время пришло, — говорил он, трогая проплешины. — Когда уже ушло». — Отодвинув пустую тарелку, одноклассник закурил. — Знаешь, одни с рождения как заводные игрушки и, только наломав дров, понимают, где живут, — он выпустил ноздрями дым. — Другие, наоборот, быстро открывают, каков мир, и становятся как рыба, забившаяся под корягу. Ну, бывай!
