Евгений Козловский - Паранойя
– Ужин остынет!
– Ничего! Это лучше, чем если перегреюсь я.
Вера пожала плечами и пошла вслед за Василькиным. Они спустились во двор, сели в автомобиль Василькина, двинулись…
…И, спустя десяток секунд за ними двинулась старая наша знакомая: машина наблюдения с двумя знакомыми же офицерами внутри…
…Василькин включил магнитолу, из которой понеслась довольно громкая музыка…
– …Ч-черт побери! - сдернул с головы наушники оглушенный офицер наблюдения. - Ни хрена не услышим!..
– …Видишь ли… - сказал Василькин. - Материалы совершенно потрясающие, я трое суток слушал, не отрываясь, вчера даже на службу не пошел. Но для широкой публики… Для широкой публики это, извини, неубедительно.
– Для какой такой широкой публики? - поинтересовалась Вера.
– Мы ведь с тобой из какой предпосылки исходим? Что за /них/ голосуют потому, что не имеют понятия, что /они/ собой представляют. Так? Скажу честно - это самая оптимистическая предпосылка. И уже поэтому - самая маловероятная. Скорее всего, они за /них/ голосуют, потому что именно эта власть и есть плоть от плоти и кровь от крови народа. /Своя/ власть! Плохая, хорошая, но - /своя/! Но такая теория нам с тобой /бесполезна/: мы хоть в лепешку разбейся, хоть по первому каналу самосожгись, - ничего изменить не сможем. Не в наших силах! Не в человеческих… Поэтому мы просто /вынуждены/ исходить из первого варианта: /не знают/! Не имеют понятия! И мы должны им рассказать. Да нет, я не прав! Даже если на самом деле - вариант второй, действуя по первому, мы все равно хоть что-то, да поменяем: лишим их возможности оправдываться потом, что, дескать, /не знали/… Ну, как после пятьдесят шестого оправдывались… Ты, конечно, не помнишь… А твои /прослушки/… они им… не то что бы невнятны - они им… неинтересны. Народ ведь приучен по тиви шоу смотреть. А не диалоги анализировать. Поэтому…
– По какому тиви? - ничего не поняла Вера. - Ты что, /прослушки/ на тиви хочешь загнать?
– А ты думала!.. и непременно - на первый канал. А как ты еще обратишься к народу? Или… как это точнее сказать? - к э-лек-то-ра-ту!
– Да кто ж у тебя их возьмет?
– А я ни у кого и спрашиваться не стану. Тут задача не как их в эфир протолкнуть: дело неординарное, но возможное. Мы в Тарзании и не такое проделывали. Задача: как заставить их это /выслушать/. И тут мне снова без твоей помощи не обойтись. Ты ведь там инженер, так? Имеешь доступ… ну… в "черный кабинет". Не протянешь ли по тому же каналу, что провод от микрофона, оптическую жилу с объективчиком на конце? Вот… - вытащил Василькин из бардачка моток чего-то похожего на провод… - Ну, замаскировать там… понятно?.. А это вот последний писк: микро-камера…
– …Ни ч-черта не разобрать! - ругнулся офицер наблюдения, отводя от глаза телекамеру…
…Кремлевская звезда струила в окно свой кровавый свет.
– Чего домой-то не идешь? - заглянул в Верин кабинетик Косячков.
– Да нет у меня никакого дома! - огрызнулась она, хоть, вроде, не было повода огрызаться. - Я вот тут лучше еще… с документацией…
– Ну-ну… счастливо оставаться… - Косячков закрыл за собой дверь.
У Веры от сердца отлегло: не заметил мотка /оптики/, который она как раз перед его приходом рассматривала, готовила к прокладке. Вера подошла к окну, подождала, пока фигурка генерала не появится из подъезда и, захватив маленький чемоданчик, куда предварительно сунула моток /оптики/, выскользнула в коридор:
– С Богом! - неслышно выдохнула.
Коридоры четырнадцатого корпуса были освещены по ночному, дежурным светом, посты охраны были где вообще сняты, где - переполовинены. Вера дошла до входа в "черный кабинет" вроде бы никем не замеченная, достала специальный ключик на связке, повернула в скважине, проскользнула вовнутрь. Фонарик нужен не был: света от парадной подсветки Кремля было довольно. Вера подвинула к простенку тяжелое кресло, взобралась на него, открыла чемоданчик, достала инструмент, вскрыла плитку на панели, потянула пучок проводов…
…Выходя, слегка приоткрыла дверь на незаметную щелочку. Вроде бы -никого. Выскользнула, быстро заперла дверь. Двинулась по коридору. За поворотом, на другом конце длинного прострела, увидела вдруг появившуюся фигуру Президента. Вера замерла. Откуда он шел, куда?.. Потянулся… завел назад согнутые в локтях руки. Потом повернулся и увидел Веру. Мгновенье они глядели друг на друга. Вере захотелось было подойти к нему, рассказать, кто его окружает, но… Но Президент уже исчез за поворотом. Да и не стала бы Вера к нему подходить, ни в каком случае не стала бы…
…А на другой день, утром, моложавый невысокий блондин с "дипломатом" в руке, чем-то напоминающий Крошку Цахеса, подошел к проходной Спасских ворот и протянул охраннику удостоверение. Тот изучил его и сверился со списком, приколотым к стене.
– На вас пропуска не заказано!
– Как не заказано?! Этого не может быть!.. - блондин был ошарашен, подавлен.
– Потому что не может быть никогда, - под нос пробурчал охранник, но еще раз просмотрел список. - Не заказано. Проходите, проходите, пожалуйста, там люди идут…
– Но мы вчера с Косячковым… У меня с Петрушиным… назначено…
– Проходите!
Крошка Цахес /прошел/ и остановился неподалеку от ворот, раздраженно оглядывая Красную площадь. Достал мобильник, набрал номер.
– Алексей Алексеич! Уткин говорит. А меня в Кремль не впускают…
Стоп-кадр. Щелчок затвора. Закадровый голос:
Вадим Уткин. Майор ФСБ в отставке. Помощник вице-губернатора Нижнего Новгорода. В недалеком будущем - второй…
…И тут неожиданная помеха ворвалась в фонограмму фильма и напрочь забила слова "Президент России"…
…Кадр ожил.
– Не заказан пропуск, - говорят. - Но ведь вы же вчера при мне Косячкову звонили, правда ведь?! И подтверждение приема у Петрушина… Может, это Слипчак козни строит?
В голосе Уткина было столько тревоги, обеспокоенности, столько искренней, детской обиды, что его становилось даже жалко.
– Да, пожалуйста. Перезвоните. Конечно, я подожду.
Пока начальство перезванивалось, Уткин прогуливался по площади, наблюдая за ее утренней жизнью, но не на миг не выпуская из поля внимания будку проходной.
Наконец, охранник привысунулся из будки, сделал едва заметный подзывающий жест.
– Как говорите? - Уткин? Проходите. Знаете, куда идти?
– Да уж… не первый раз…
И мигом приосанившийся Уткин /прошел/, бросив на охранника пронзительный, /запоминающий/ взгляд…
…А Петрушин ехал в это время в своем "Мерседесе" в обществе длинной синьоры Анжелотти по совершенно свободному загородному шоссе и говорил в мобильник:
– Да, Люсенька, знаешь: стр-рашная авария. Все шоссе забито! Даже я пробраться не могу. Мигалка - и та не помогает! Сколько раз я говорил, что первым помощникам - ну просто для дела! - необходимы автомобили сопровождения. По протоколу три! Ну ладно, короче: двое из группы содействия выборам должны подойти и от этого… из Нижнего… шестерка Кравчука. Извинись эдак… культурненько… попроси посидеть в приемной. Минут через сорок, думаю, доберусь…
– …Поняла, Николай Васильевич, все сделаю, в лучшем виде! Ой, извините, тут другой аппарат звонит, а Вера больная, не вышла. А-га, сделаю… - и повесила трубку, чтоб взять другую с другого аппарата, который и впрямь заливался.
– Приемная Петрушина… Ой, Светка, ты? Правда? Прямо щас? Ой, я тут в приемной одна… Ну ладно, забегу, жди. Забегу, говорю, шефа все равно нету… - и, повесив трубку, направилась к выходу…
…где едва не столкнулась нос к носу с Крошкой Цахесом. Но, скрытая коленом коридора, разминулась.
Крошка Цахес приоткрыл дверь приемной, оглядел внутренности и, никого не обнаружив, зашел.
– Есть кто живой?
Подождал ответа, будто рассчитывал, что /живой/ вылезет из-под стола или спрыгнет с книжной полки. Потом направился к следующей двери, приоткрыл и ее. Осмотрел, пока с порога, "черный кабинет".
– Есть кто живой? - повторил реплику и, снова не дождавшись ответа, прикрыв дверь за спиною, оказался внутри…
…Вера наблюдала в крохотный монитор крохотной видеокамеры за манипуляциями Крошки Цахеса. Тот, мельком оглядев кабинет, прошел в дальнюю дверь, ведущую к комнате отдыха, просунулся и в нее, и там осведомился: "Есть кто живой?" - после чего возвратился в кабинет и осмотрел его уже повнимательнее.
Изображение на мониторчике было, конечно, так себе, но все же -удовлетворительное.
Крошка Цахес присел за стол, в рабочее кресло Петрушина, чуть-чуть попрыгал на нем задом, проверяя "на мягкость", после чего вдруг, неожиданно, резко, закрутил его, да так резво, что оно сделало два с небольшим оборота. Которыми, поджав ноги, Крошка Цахес и насладился.
Вышел из-за стола, плюхнулся в одно из гостевых кресел, попрыгал и в нем, вскочил и точно, целенаправленно направился прямо к объективу Вериной камеры, - Вера аж отшатнулась. Движение Крошки Цахеса было удивительным, почти мистичным: Вера замаскировала объектив профессионально. Искаженное чрезмерным приближением к широкоугольному объективу, лицо заняло весь монитор, и вдруг Уткин подмигнул и высунул язык.
