Александр Житинский - Песнь торжествующей любви
А Венедикт в это время скакал на своей черной лошади в поле, а рядом с ним скакал оседланный белый конь. Венедикт был в своем индийском костюме, в чалме с бриллиантом. Он доскакал до высокого берега реки и спешился. Здесь он привязал лошадей к стволу дерева, подошел к кромке обрыва и уселся на краю пропасти в буддийской позе «лотоса».
Солнце садилось в тучу у горизонта. Закат зловеще пылал всеми красками. Лицо Венедикта было печально и сосредоточено.
Белый конь и черная лошадь смирно стояли, положив морды друг на друга.
Солнце блеснуло последним лучом и погрузилось за горизонт. Зажглись звезды. Лицо Венедикта потемнело, лишь глаза ярко блистали, когда он открывал их и беззвучно молился.
А в Петербурге, на квартире матушки Валерии, происходил спиритический сеанс.
Снова сидели за круглым столом при свече матушка, Валерия и няня Серафима. На этот раз дух отца вызывала Валерия, которая проникновенно говорила:
– Отец, услышь меня! Помоги мне! Я не понимаю, что со мной. Я люблю своего мужа, хоть у нас и нет детей, я счастлива с ним… Каждое утро я радуюсь, когда вижу Иннокентия, он мил со мной, у нас мир и покой в семье. Но недавно… это началось.. Не знаю, как тебе сказать… Во мне поселились тревога, непокой. Я будто лечу куда-то и не могу остановиться. А сны, сны! Что-то черное и непреодолимое облекает меня… Сладость и истома. Отец, такого не было! Что это? Я не знаю этому названия. Куда и что меня влечет? Ответь!
Дрожащими пальцами она дотронулась до блюдечка. То же сделали матушка и няня.
Блюдце поползло по столу и остановилось на букве «А».
– А! – выдохнула матушка.
Следующей была буква «М». Весь ответ сложился в короткое слово «АМОК».
– Амок? Что это? – проговорила Валерия.
– Первый раз слышу, – сказала матушка.
– Амок… амок… – потерянно повторяла Валерия, и вдруг вскочила с места, заторопилась. – Матушка, мне ехать пора! Матушка, не поминайте лихом!
– Боже, Лера, что с тобой! Да ты не в себе!
– Матушка, не останавливайте! Амок! Да-да! Это амок! Я не знаю, что это, но слово страшное и верное… Я возвращаюсь!
Батюшка и Иннокентий сидели на высокой открытой террасе над ночным садом и пили чай.
– И его слуга очень странен. Он малаец, немой, но не глухой, – рассказывал Иннокентий. – Он часто колдует в павильоне…
– Чары бесовские! – воскликнул батюшка. – Венедикт, помнится, был не совсем тверд в вере, а поскитался по странам диким и растерял остатки…
Внизу на темной, освещаемой луной дороге, показался Венедикт в белой чалме верхом на черной лошади. Рядом шла оседланная белая. Их силуэтв четко виднелись на темной дороге.
– Вот, вот он, смотрите! – указал Иннокентий.
Всадник въехал в парк и последовал по аллеям. Сквозь листву кое-где мелькали профили белой и черной лошадей.
– Вот что я скажу, Иннокентий Петрович, – начал святой отец. – Хоть старинная дружба и предъявляет права, но благоразумная осторожность указывает на необходимость проститься с Венедиктом. Удалите его по-хорошему, по-христиански… Вам и супруге вашей будет спокойней.
– Спасибо, батюшка! Я непременно это исполню.
– Вот и славно…
Вдруг на дороге показались горящие автомобильные фары. Иннокентий подался вперед, встревожился.
– Валерия возвращается! Почему они возвратились одновременно! Неужели они… – он не договорил, но огонь ревности вспыхнул в нем.
Автомобиль с Валерией, прожигая фарами пространство, двигался по ночному саду, волшебно освещая деревья.
Батюшка и Иннокентий спустились по лестнице в холл первого этажа особняка.
В холл из сада вошла Валерия.
Она подошла к батюшке, поцеловала ему пуку.
– Здравствуйте, святой отец!
– Здравствуйте, дочь моя! А мы с вами туда-обратно. Здравствуй и прощай. Мне уж домой пора.
– Хотите, я вас доставлю на авто? – спросил Иннокентий.
– Нет, спасибо… Я больше лошадкам доверяю, чем вашим моторам…
Они распрощались. Иннокентий вышел на крыльцо и проводил батюшку. Едва дождавшись, когда пролетка отъедет от крыльца, он бросился в дом. Валерии в холле не было, он нашел ее в спальне.
Она стояла у окна, как была с дороги, не переодевшись, и смотрела в ночной сад. Ветер шевелил темную листву.
Иннокентий подошел к ней сзади, обнял за плечи.
Она обернулась.
– Отец Константин посоветовал мне вежливо выпроводить нашего гостя. Он уверен, что твое нервное состояние связано с ним… – сказал Иннокентий.
Она вздрогнула, потом неожиданно улыбнулась, обняла мужа.
– Вот и правильно! Он очень тяжел… Эта восточная мистика…
Валерия посветлела. Поцеловав мужа, она начала переодеваться.
– Я ужинала у матушки…
– Ты была у матушки?
– Да, заезжала на полчаса… У нее новый выводок. Семь котят. Ты по-прежнему не хочешь взять у нее котенка?
– Нет, Лера… Я не любитель, ты знаешь.
– Устала… Ванна и спать! – объявила она. – Боже, неужели мы избавимся от этих фокусов!
Уже подойдя к двери ванной, она оглянулась.
– Иннокентий, ты не знаешь, что такое «амок»?
– «Амок»? Зачем тебе? Амок – это вид помешательства, часто наблюдаемый среди малайцев… Человек, не помня себя, убегает прочь, сокрушая все на своем пути…
Она застыла, пораженная.
– Малайцев? Ты сказал «малайцев»?
– Да. Это болезнь жителей Малайи…
Она вошла в ванную и прикрыла дверь.
Слуга-малаец в ночном саду стоял, сложив руки на животе, перед мраморной скульптурой сатира.
Внезапно он поднял руки и простер их по направлению к сатиру.
Сатир ожил, заиграл на свирели, из которой вырывались звуки песни торжествующей любви. Но они были странно искажены, словно злобная усмешка пронизала песню.
Малаец словно дирижировал ожившей статуей и наконец, сделав завершающий жест, остановил его – но остановил совсем не в той позе, в которой он был изваян.
Удовлетворенно покачав головой, малаец направился к павильону. Проходя мимо освещенных окон спальни супругов, он остановился и очертил руками круг, как бы обнимающий дом хозяев.
В спальне супругов Валерия уже спала, а Иннокентий тихо ступал по ковру взад и вперед в глубоком раздумье. Он еще настойчивее задавал себе вопросы, на которые не находил ответа. Точно ли Венедикт стал чернокнижником? Не отравил ли он Валерию?
Он часто поглядывал на жену, но ее лицо было спокойно. Ночной сад за окном таинственно играл тенями.
Луна опять взошла на безоблачное небо, и вместе с нею в спальню сквозь открытую форточку проникло дуновение. Занавеска слабо зашевелилась.
Иннокентий бросился к окну, отдернул занавеску, пристально вглядываясь в ночную тьму. Ему показалось, что со стороны павильона раздается та же мелодия, но на этот раз какая-то бравурная, боевая…
Как вдруг шум и шелест крыльев донеслись из сада, и в стекло мягко и тяжело что-то ударилось. Иннокентий испуганно отскочил от окна. За окном что-то трепетало и билось. Он снова шагнул к окну и увидел за ним на земле, точнее, на каменной террасе, куда выходила дверь спальни, раненую птицу, которая билась в конвульсиях. Мелодия стала громче.
Он услышал какой-то шум за спиной и оглянулся. Валерия приподнялась на постели, чутко вслушиваясь с закрытыми глазами в музыку. Затем она опустила сначала одну ногу, потом вторую и, как лунатик, безжизненно устремив прямо перед собою потускневшие глаза и протянув вперед руки, тихо и медленно направилась к двери в сад.
Иннокентий проворно отскочил с ее пути и выбежал в другую дверь спальни, а там через темный холл выскочил на улицу. Обежав дом, он оказался на террасе, куда выходила дверь, и мигом подпер ее камнем.
Валерия уже пыталась открыть ее, налегая изнутри, потом раздались ее слабые стоны.
Звуки песни становились все резче, острее, мучительнее. Венедикт оглянулся: окна павильона горели ярким светом! Он бросился туда. Пробегая мимо мраморного сатира, он вдруг остановился, как вкопанный. Что-то в его облике показалось ему странным.
И тут он увидел, что от павильона по аллее медленно ступает Венедикт в индийском костюме и в чалме, перевязанный кушаком, за которым торчат украшенные драгоценными камнями ножны кинжала. Он шел по дорожке, залитой лунным светом, тоже как лунатик, безжизненно раскрыв глаза. Иннокентий бросился к нему, но тот, не заметив его, прошел мимо, мерно ступая шаг за шагом, и лицо его смеялось при свете луны, как у малайца.
Иннокентий услышал, как что-то стукнуло в доме. Он посмотрел туда и увидел, что Валерия распахнула окно и сквозняк вынес из комнаты занавески. И в этих трепещущих на ветру занавесках он увидел свою жену, которая стояла на подоконнике, протянув обе руки к приближавшемуся навстречу Венедикту.
Несказанное бешенство нахлынуло на Иннокентия. Одним прыжком он догнал Венедикта и схватил его за горло.
– Проклятый колдун! – прохрипел он ему в лицо.
Лицо Венедикта исказилось в муке, но он как будто не слышал этого крика. И тогда Иннокентий, не помня себя, другой рукою вырвал кинжал из ножен на поясе Венедикта и по самую рукоять вогнал его ему в бок.
