Юрий Горюнов - Корабль «дураков»

Присутствующие засмеялись.

— Это верно, — заметил Бизнесмен, — зачем такая жизнь. Что в ней проку? А у вас, получается, получать удовольствие надо только от душевного.

Монах не стал возражать, не ввязываясь в беспредметный спор.

— Не обижайтесь, — обратился Легионер к Монаху, — я говорю, что видел.

— Я не обижаюсь, к вере каждый идет своим путем, я могу только помочь, но не заставлять верить.

— А вы сами-то верите? — спросила Врач.

— Верю, — ответил он уверенно. — Без веры жить не возможно, иначе это не жизнь, а существование.

— Это верно, — поддержал его Легионер. — Без веры жизнь пуста. Главное во что верить. Но если вдуматься, то любая вера — это ограничение.

— Когда нет ограничений — это вседозволенность, — заметил Монах, — а это уже хаос, где каждый сам определяет меру своих поступков и вряд ли удастся найти двух людей с абсолютно одинаковыми взглядами.

— Ну, зачем же так прямолинейно. Это понятно, но каждый ищет место, где свобод больше, но абсолютной свободы не бывает, согласен. Вот и приходится насаждать ограничения, чтобы не было хаоса. Кто не согласен, того либо принуждают, либо он должен уйти.

— Как все мы, оказавшиеся здесь, — тихо произнесла Застенчивая.

— Как все мы, — эхом произнес Легионер.

Наступила тишина. Легионер обвел взглядом находящихся в салоне, словно искал поддержки, но не встретил ни одного взгляда. Врач сидела, чуть опустив голову, Настройщик сидел на табурете, касаясь пальцами клавиш, но так, чтобы они не издавали звука, дабы не нарушать мысли. Застенчивая поглаживала свой мизинец, также глядя в пол, а Монах перебирал четки, которые откуда-то извлек; Бизнесмен, откинулся на спинку дивана и, положив ногу на ногу, смотрел в потолок, а Проститутка подошла к окну и смотрела на воду.

Настройщик оторвал взгляд от клавиш, и переводил его с одного пассажира на другого, и в это время дверь снова открылась и вновь вошла женщина. Это была Художница. Волосы ее были собраны в пучок на затылке, одета, на этот раз, в темно-синее платье. Войдя, она остановилась на пороге, осмотрела салон, а затем чему то, улыбнувшись, прошла вдоль окон, осматривая вид за ними, после чего подошла к столу и взяла яблоко. Посмотрела на него и снова улыбнулась. Все молча смотрели за ее движениями, и только когда она взяла яблоко, Настройщик спросил:

— Думаете, стоит ли надкусить его? Не бойтесь, вряд ли история повториться, тем более мы не в Раю.

— Не знаю, не знаю, — ответила она. — Если подумать о том, что всем своим развитием мы плюнули Богу в лицо, то может быть ему стоит начать все сначала, — но яблоко положила назад в вазу.

— Решили не рисковать?

— Просто передумала, хотя доля истины в ваших словах есть. А вдруг?

— Сначала было слово, — заметил Монах.

— Увы, оно потеряло свою силу, — парировала она. — Сейчас слова всё больше кидаются в пустое пространство. Звук есть, но хочется услышать в нем хоть какой-то смысл.

— Да бросьте, вы. Пустота заполняется мелочами, — сказал Настройщик.

— Вы в этом уверены?

— Конечно. Слово несет в себе то, что мы открываем другим.

— А вы кто? — ушла она от темы. — Музыкант?

— Настройщик.

— Надеюсь не душ?

— Кто знает. Все мы в какой-то мере настройщики, кто своей души, кто чужой.

— Мою настраивать не надо.

— Кто знает, кто знает, — изрек Настройщик. — Бывает приходит время, когда хочется, чтобы кто-то ее настроил.

— Да вы проходите, присаживайтесь, — предложил Бизнесмен, сменив свободную позу на более строгую. Когда она подошла, он встал и сел, только после нее.

— А вы кто будете? — обратился к ней Легионер.

— Когда-то была художником и даже пыталась преподавать, педагог из меня не получился, не мое это, но это в прошлом.

— Хорошо если художник не от слова «худо».

— Надеюсь, что нет. Я не помешала вашей беседе?

— Ну что вы! — ответил за всех Настройщик. — Наша беседа обо всем и ни о чем.

— Это как?

— Считайте, что разговор на свободную тему.

— Мы говорили про настрой душ, — сказала от окна Проститутка. — Не настроенные души тяжелы. Однажды я видела, как падают птицы, не в полете, а просто падали, как капли дождя на землю, но уже мертвыми. Может быть, у них были тяжелые души из прошлой жизни? Жуткое зрелище. Вы когда-нибудь видели, что-либо подобное? — спросила она, не поворачиваясь.

— Я видел, как падают люди, — ответил Легионер.

— Наверное, это вас не ужасало. Вы же привыкли убивать за деньги.

— А вам больше нравиться, когда убивают просто так?

— Мне вообще не нравиться когда убивают. Мне нравиться дарить людям радость.

— Дарить!?

— Считайте, как хотите, — сказала она безразличным тоном, повернувшись лицом.

— Вам это покажется странным, — ответил Легионер, — но мне тоже не нравиться, когда убивают, но я не верю в человеческую доброту, как иногда ее преподносят. Все зависит от обстоятельств, в какие поставлен человек.

— Не передергивайте словесный затвор, — заметил Бизнесмен. — Да, так устроен человек, что в мире постоянно идут войны, но война в защиту своей земли, своей страны — благородная война. А вы приходите на чужую землю, ради чьих-то интересов.

— Не всегда, — возразил Легионер. — Иногда мы приходим именно для защиты. А так согласен. Но природа войн заложена в человеке, я не говорю о войнах ради источников сырья, земель, в общем, ради экономических интересов. Природа войн глубже — это самоутверждение человека. Все началось еще тогда, когда он жил в пещере, уже тогда у него возникло желание расширить свое влияние, поднять свою значимость — вот что лежит в основе.

— Поднять значимость, можно и не устраивая войн.

— Ну да, прийти и попросить, чтобы все слушались, поднимая свою значимость словесно, — улыбнулся Легионер. — Вы отдадите свой бизнес, если вас попросят поделиться?

— А вы не задумывались, что я постоянно рискую? Я работал почти без выходных. Большинство людей работает по найму. В этом есть своя прелесть, своя стабильность и не надо беспокоиться, не надо бороться за жизнь. Но кто хочет утвердиться в этой жизни — рискует. А другим просто не хватает смелости. А ваши рассуждения — это философия, не имеющая реальности.

— Когда знаешь, что можешь быть убит в любое время, по неволе становишься философом. Чувствуешь скоротечность жизни, и когда вечно балансируешь между жизнью и смертью, острее чувствуешь, что такое жизнь.

— Если вы так чувствительны, то почему не задумывались, когда отнимали жизнь у других, или для них другие стандарты?

— Нет никаких стандартов, нет никаких правил поведения и этики. Правило одно — выжить. Жестоко, но так есть.

— И вас не мучает совесть, если она у вас есть? — спросил Монах.

— Не знаю, не проверял, есть она у меня или нет. Но если вы такой правильный и несете доброе, вечное, как служитель культа, то откуда берутся такие, как я? Это ваша недоработка. Я уже говорил, мне не нравиться убивать, хоть и приходится, и не путайте меня с киллером. Он точно знает, за кем ведет охоту, я а нет, для меня есть просто противник. А если вернуться к совести, так ли она чиста у всех здесь сидящих? Не смешите, нет в мире ни одного человека с чистой совестью. У каждого свой скелет в шкафу. Я делал свою работу, как и все вы.

— Страшная у вас работа — убивать других, — сказала Врач.

— Страшная, — согласился Легионер, — но когда убивают человека, по решению властей, суда инквизиции, то они такие же наемники, вынося решения.

— Они выполняют решение власти, чтобы защитить народ от изуверов.

— Да вы что? Верите в это? Я не говорю о тех садистах, которых и людьми назвать нельзя, я говорю о тех, кто думает иначе, не так как ему велят думать. Он виноват в своем инакомыслии. Народ здесь ни при чем. Не надо им прикрываться, это защита интересов отдельных лиц. Я военный, а не палач. Эмоции, чувства надо глушить; на войне не выживают чувствительные люди.

— Вы циник, — заявил Бизнесмен.

— Я реалист. Я зарабатывал себе на жизнь. А вы что лучше меня? Вы владельцы бизнеса? Что для вас люди — инструмент зарабатывания денег. Стоит измениться ситуации на рынке, как вам становятся не нужными тысячи человек. Вы не нажимаете сами курок, как я, но выбрасывая людей на улицу, оставляя их без средств к существованию, вы порождаете убийц, насильников, а иных толкаете на самоубийство. Вы их к этому подтолкнули, оставив руки чистыми. А как результат — полицейский террор или военный. Вот тогда вы и зовете нас, защищать свою власть. И платите не плохие деньги, а иначе, кто за вас заступиться.

— Я не благотворительное общество!

— Да это раньше была благотворительность, а сейчас у вас ничего не выпросишь на благое дело. Есть еще отдельные люди, которые помогают кому плохо, но их мало в вашем сообществе и они себя не афишируют, не хвалятся. Добрые дела надо делать спокойно в согласии с совестью. Наемник… — он вдруг обратился к Врачу. — А аборты? Это тоже убийство, но врачами, так что оставьте свои разговоры о морали, все мы в этом мире наемники и аморальны.