Нил Шустерман - Теневой клуб
— Я не секретарь, — сказал я.
— Ну хорошо. Тогда будешь «гофер[8]».
Я остановился.
— Что?
— Ты же теперь канцелярская крыса и медленный, как черепаха. Значит, гофер для тебя самое подходящее имя.
Я только стоял и в бешенстве буравил его взглядом. Он различил гнев в моих непокерных глазах и закатился ещё пуще:
— Шуток не понимаешь, что ли? — Сказано это было в таком тоне — гадостнее и оскорбительнее я в жизни не слыхал. Потом он повернулся и, надсаживаясь от смеха, поскакал на своих «аэропедах» в противоположный конец коридора.
Шагая в класс, я чувствовал себя униженным как никогда раньше. Меня уязвлял не столько тот факт, что меня назначили помощником тренера, сколько то, что Остин узнал об этом первым и, как всегда, поднял меня на смех, обозвав «гофером». Вечно жить в его тени и без того было горько, но такое унижение — это нечто большее. Остин сознательно воткнул в меня нож и поворачивал его в ране.
Был бы я счастлив, если бы Остин-Спесь вообще никогда не рождался на свет? Давайте не станем это обсуждать.
* * *В час тридцать затрезвонила сигнализация. Да, вы правильно догадались: в школе очередной пожар. Вообще-то, я обрадовался, услышав звонок пожарной тревоги: весь день мне не удавалось сосредоточиться на учёбе из-за утренних событий. Сейчас, по крайней мере, слушать учителя не нужно было, и я мог дать волю переполнявшему меня бешенству.
В прежние времена при звуках пожарной тревоги никто особенно не шевелился. Учителя в чинном порядке выводили классы по лестнице на школьную спортплощадку. Сейчас же настрой у всех был куда серьёзней и эвакуация проходила гораздо шустрей. В прежние времена всё это были лишь учения да ложные тревоги, но в прошлом году в школе случилось три настоящих пожара. При последнем сгорел спортзал.
Сейчас, когда мы быстрым маршем шли по коридору, могу поклясться — я чуял запах гари.
На спортплощадке царил полный хаос; ни один учитель не мог сладить со своими подопечными: ребята носились туда-сюда, ровные ряды классов ломались, толпы возбуждённых учеников висели на ограде, чтобы полюбоваться дымом, валившим из столовой. Дым был не таким уж густым, да и много его тоже не было, но как предлог для сумятицы он вполне годился.
Мне, если честно, на пожар было плевать — достаточно собственных проблем, есть о чём призадуматься. Если я кажусь вам бесчувственным, успокойтесь: я слышал, как директор сказал, что в школе не осталось никого, кто мог бы пострадать; печальная судьба сгореть дотла угрожала только столовой, а она, уж поверьте мне, ничего лучшего не заслуживала.
Итак, столовая дымилась, а я пылал — пылал тем гневом, который разжёг во мне Остин Пэйс этим утром.
* * *— Не хочу говорить об этом! — заявил я Шерил, когда она спросила меня про дела в команде легкоатлетов. И добавил: — Больше не спрашивай.
Шерил всё поняла.
— Ну что ж, — произнесла она. — Добро пожаловать в наш клуб.
— А что, у тебя тоже что-то не так?
— Да нет, ничего. Просто в этом году в школьном театре будет ставиться «Анни».
— И что?
— Да то. Догадайся, какая мелкая соплюшка идеально подходит для этой роли?
— Ребекка собирается попробоваться?
— Не думаю даже, что до этого дойдёт. Они только глянут на эту притвору и всё — роль у неё в кармане.
Шерил продолжала жаловаться на Ребекку и прочие неприятности, а я повернулся к школе. Приехали пожарные, но так и стояли около своей машины, ничего особо не предпринимая, откуда следовало, что пожар был незначительный и с ним справились без труда. Столовая пострадала несильно — ну, будет вонять дымом весь остаток учебного года, вот и всё.
Все понимали: занятия на сегодня закончены. Персоналу необходимо удостовериться, что огня больше нигде нет, да и проветрить помещения тоже не помешало бы. Однако до трёх часов распустить нас по домам руководство не имело права; поэтому школьный двор вскоре стал напоминать лагерь малолетних повстанцев против школьного угнетения. Народ носился в полном смысле слова как угорелый, а учителям оставалось лишь рвать на себе волосы.
— ...клуб, — услышал я голос Шерил.
— А? — спросил я.
— Я сказала: нам надо организовать клуб вечно вторых.
Я рассмеялся:
— А, ну да, конечно... и постепенно, по одному, убрать всех первых! Му-ха-ха-а-а!
— Я серьёзно! Мы могли бы организовать клуб — ну так, смеха ради, только для таких, как мы. Не принимать в него никого из «непобиваемых» — клуб только для вторых!
— Ну и ну, ничего глупее я ещё в жизни не слышал.
— И ничего это не глупо! Мы могли бы... ну, заниматься чем-нибудь — просто так, для удовольствия. Заставить «непобиваемых» грызть локти от злости, что не они первые до этого додумались. Хотя бы раз мы в чём-то стали бы первыми.
— Да? И кто бы вошёл в этот клуб?
— Ну я не знаю... Надо подумать. Да держу пари: куча ребят захотели бы, мой брат, например!
— А никто больше и не станет связываться. Нас просто поднимут на смех.
— А вдруг не поднимут? Джаред, мы могли бы основать что-то действительно значительное, типа тайного клуба, который просуществовал бы много лет — даже после того, как мы закончим старшую школу!
Я призадумался. Шерил умела убеждать. Но на этот раз меня убедила не она. Эту роль взял на себя другой человек.
— Эй, Джаред! — окликнул кто-то. Знакомый голос, очень знакомый. Ух, как я не хотел его слышать! При звуках этого голоса я почти явственно увидел белые «аэропеды», рыжие волосы и длинные костлявые руки.
— Ну что, Джаред, наперегонки? — сказал Остин. — Первый забег сезона!
Ага, вот оно. Вызов. Остин всегда бросал вызов первым. Обычно он ждал до второй недели семестра, понаблюдав меня на дорожке и полностью уверившись, что побьёт меня. Но сейчас шёл лишь второй день. Впрочем, кругом было слишком много народу, чтобы отказаться от вызова.
— Тебе не кажется, что лучше подождать, пока поле не освободится? — спросил я.
— А что — тебе места мало?
Я обернулся. И правда — для забега на поле места вполне хватало.
Остин подошёл к нам; за ним хвостом тянулся с десяток поклонников, а вскоре стали присоединяться и другие ребята, учуявшие, чем дело пахнет. Все знали о нашем соперничестве.
— А может, подождать, когда у тебя ножки подрастут? — продолжал подначивать Остин. Все рассмеялись. Я тоже. Смеяться со всеми ведь лучше, чем когда смеются над тобой, верно? Но в душе мне было вовсе не до смеха.
— Ладно, — сказал я. — Тогда прямо сейчас.
Остин сверкнул крокодильим оскалом.
— Грег, отойди примерно на шестьдесят ярдов — будешь судьёй.
Семиклассник Грег Миллер, один из новеньких в команде, немедленно подчинился велению божества.
«Вот, значит, как оно начинается на этот раз, — подумал я, — соперничество нынешнего года. Война нынешнего года». Я был полон сил, готов к бегу; и как всегда, когда собирался мериться скоростью с Остином, чувствовал, что, может быть, на этот раз смогу побить его.
Мы заняли стартовую позицию, но тут Остин выпрямился.
— Подожди, — сказал он и снял свои драгоценные кроссовки. А потом стянул и носки. Он собирался бежать босиком. — Окей. — Он снова опустился на старт. — Ну что — готов продуть?
Я не ответил.
Мартин Брикер изготовился дать старт. Тем временем подходило всё больше и больше зрителей. Даже учителя — и те заинтересованно следили за нами. Значит, вот так оно начинается...
— На старт... внимание... марш!
Я полетел, как пуля, прорезая ветер, вкладывая все силы в каждый удар своих ног о траву. Не поворачивая головы, я видел уголком глаза, что мы с моим соперником бежим вровень.
Десять ярдов позади.
Я смотрел прямо на Грега, стоявшего на другой стороне отрезка, и сосредоточился на том, чтобы все свои силы претворить в бег.
«Это тебе за все те разы, когда ты побеждал меня в детстве!»
Я прибавил скорости.
«А это тебе за то, что ты вернулся в прошлом году, чтобы опять побить меня!»
Я прибавил скорости.
«А это — за то, как ты опустил меня этим утром!»
Я прибавил скорости.
Мы по-прежнему бежали вровень.
Тридцать ярдов позади. Тридцать осталось.
Подбадривающие крики за нашими спинами становились всё тише и тише.
«А это за то, что ты бросил мне вызов перед всей школой, за всё то зло, что ты мне причинил в жизни и ещё причинишь, и за твои дурацкие белые кроссовки!»
Сорок ярдов позади.
Я опережал его на целый фут! Я побеждал!
Я прибавил скорости.
Осталось пятнадцать ярдов! Всего пятнадцать.
И вот тогда, словно он всё это время играл в поддавки, Остин вырвался вперёд. Нет, не постепенно наращивая преимущество, а просто обошёл меня, как стоячего. Остин двигался, словно машина, словно космический корабль, уносящийся в гиперпространство. Вот он на фут опережает меня. На два. На три. Он обернулся — и снова на его лице эта отвратительная улыбка.
