Нинни Хольмквист - Биологический материал

Щеки у нее горели. Видно было, что эти воспоминания ее очень взволновали.

— «Линнеа в саду художника» — кажется, так она называется, — сказала я.

Она ничего не ответила, просто пошла вперед, и я поспешила за ней, слыша, как хрустит под ногами гравий на дорожке, и вдыхая те самые ароматы, которые так пленили меня прошлой ночью. Мы прошли в подземный туннель, ведущий к пруду, и вышли к зеленым скамейкам в тени деревьев. Эльса упала на одну из них, я присела рядом. Она сидела очень прямо, не касаясь спинки, и взгляд ее был устремлен на пруд с лилиями. Она молчала. Я тоже. Я хотела было спросить, как она себя чувствует или не хочет ли она рассказать о женщине, с которой она ездила в Гиверни, но что-то меня удержало. Через какое-то время она вздохнула, откинулась на спинку и скрестила ноги. Потом распрямила плечи и снова превратилась в прежнюю Эльсу. То же бледное лицо, тот же настороженный взгляд из-под челки.

— Странно, — сказала она, — он совсем как настоящий.

— Да, — согласилась я.

— Настоящий… и такой… романтичный, — сказала она прежним, апатичным, на грани с иронией, голосом. — Наверно, они этого и хотят. Чтобы мы так думали. Романтика. Вечное лето.

Она тогда еще не знала — да и я тоже, — что была полностью права насчет вечного лета. В зимнем саду действительно круглый год были поздняя весна и лето: мимозы, бугенвиллеи, рододендроны, розы, пионы, тюльпаны, незабудки цвели неделю за неделей, месяц за месяцем, они никогда не вяли и не умирали. В зимнем саду вообще ничто не умирало, хотя это были настоящие растения, а не из ткани или пластмассы. У них были пестики и тычинки, цветы и листья, их можно было срезать и поставить в вазу, засушить и заваривать в чай. В вазе они, разумеется, вяли со временем, но на клумбе, стоило только срезать один, тут же вырастал новый. На лужайках тоже росла настоящая трава, которую нужно было поливать, подкармливать и подстригать, как и все другие лужайки в мире. Даже кустарники надо было подстригать, чтобы они не загораживали проходы. Но они всегда оставались зелеными: листья никогда не меняли свой цвет с зеленого на желтый или красный, не высыхали и не осыпались. На цитрусовых деревьях никогда не созревали апельсины, лимоны, мандарины или грейпфруты. Их крошечные белые цветки осыпались, как снег, на траву, но на их месте никогда не появлялись плоды. Вот только Эльса пока об этом ничего не знала.

— Может, они хотят, чтобы мы прожили это лето и почувствовали эту романтику. В последний раз.

— Или первый, — поправила я.

— Может, и так, — сказала Эльса и спросила: — Ты будешь скучать по зиме? Снегу, слякоти, холоду?

Я задумалась.

— Я буду скучать по осени. И по поздней зиме, — ответила я. — По той, что сейчас там, снаружи.

Перед глазами у меня стоял мой сад таким, каким я видела его еще вчера: снег и рядом — первые подснежники. Я видела мой дом с облупившейся краской и заросшим мхом карнизом, трубу, из которой вился слабый дым из камина. И я видела себя в дверях — в зимней куртке, шапке и варежках, обмотанную шарфом. А рядом со мной — Джок. Мы собираемся на долгую прогулку в лучах низкого весеннего солнца. Я потрясла головой, чтобы прогнать воспоминания, но они не желали уходить. Резко вскочив, я повернулась к Эльсе:

— Пожалуйста, пойдем дальше. Мне надо… пройтись.

Наверно, по мне было видно, что я чувствую себя нехорошо, потому что Эльса кивнула и сразу поднялась. Взявшись за руки, мы поспешили к ближайшему выходу из сада на беговую дорожку, чуть не столкнувшись с двумя бегунами, бесшумно появившимися из-за поворота.

— Привет, Доррит! — крикнул один и остановился, вытирая рукавом пот со лба. — Спасибо за вчерашний вечер.

Это был Юханнес. Его друг тоже остановился.

— Это Доррит. Она прекрасно танцует, — представил меня Юханнес. Я покраснела от такой откровенной лести, но, признаюсь, мне было приятно.

Юханнес представил своего друга, а я, в свою очередь, Эльсу, и они побежали дальше, а мы с Эльсой поехали на лифте в библиотеку.

Библиотека была небольшая. Скорее она была похожа на обычную деревенскую библиотеку, состоящую из одного зала, разделенного книжными шкафами на комнаты. Но, пройдясь по ней, я отметила, что здесь есть самые последние издания. Отдел дисков тоже был небольшой, но, тем не менее, предлагал довольно широкий выбор.

Библиотекарь, худой мужчина в мешковатых коричневых брюках, подошел к нам, когда мы рассматривали фильмы. Засунув руки в карманы, он встал позади нас и терпеливо ждал, когда мы закончим. Когда он заговорил, мы поразились тому, какой гнусавый у него был голос. Все, чтобы он ни говорил, вызывало очень неприятные ощущения.

— Можно заказывать фильмы и музыкальные диски и из настоящих библиотек, — сказал он.

— А эта что, ненастоящая? — усмехнулась я.

Он ничего не ответил. Только вытащил руку из кармана и медленно протянул сначала мне, а потом Эльсе, представившись как Шелль.

— Раньше я работал в библиотеке в Лунде, — сказал он. — Я даже видел тебя один раз, когда ты читала вслух свою книгу. А вот теперь я здесь… — Он обвел рукой комнату. — Уже два года. Каждый день.

— Вот как, — сказала я.

— Здесь много интеллектуалов. Тех, кто читает книги.

— Вот как, — повторила я.

— Люди, которые читают книги, — продолжал он, — рискуют оказаться «ненужными». В высшей степени.

— Вот как, — сказала я.

— Да, — подтвердил он.

Я оглянулась по сторонам. Эльсе удалось незаметно отойти, и теперь она разглядывала книжки по садоводству.

Шелль сунул руку обратно в карман и собирался было вернуться к стойке, как что-то его остановило.

— Кстати, — добавил он, — книги вы не можете заказать. Я могу их или купить, — вздохнул он, — или загрузить в электронном формате. Здесь можно также одолжить ноутбук, если у вас его нет. Только надо записаться.

Мы так и сделали. Завели библиотечные карточки и, пока Шелль нас оформлял, присели за столик почитать журналы. В одном из кресел спал мужчина. Газета, которую он читал, упала на пол. Он громко дышал, не храпел, нет, но казалось, что у него с легкими не все в порядке: воздух вырывался из них с каким-то свистом.

Мы переглянулись, прошептав, что он, наверно, простужен. Мы не хотели заразиться, поэтому встали и пошли дальше.

В начале моего пребывания в отделении я то и дело натыкалась на спящих в самых неподходящих местах людей. Все эти люди имели проблемы с дыханием. Скоро я узнала, что это — побочное явление от успокаивающих лекарств, которые на них тестировали. Люди, участвовавшие в испытаниях, не могли нормально дышать, — кислород плохо поступал в легкие, и они засыпали. Некоторые получили повреждения мозга — видимо, по причине недостатка кислорода. Они едва могли говорить, ходить, теряли ориентацию в пространстве.

Так что мужчина в кресле не был простужен, и мы зря опасались за свое здоровье.

В тот день мы не взяли никаких книг. Проходя мимо Шелля за стойкой, мы кивнули ему на прощание.

— Спасибо, что зашли. Жду вас снова, — прогнусавил он.

Мы вышли на широкую площадь, если ее можно было так назвать, где кроме библиотеки были универсам, еще несколько мелких магазинчиков, кинотеатр, театр, выставочный зал и ресторан с открытой площадкой. Посреди площади, выложенной серыми плитами, которые так часто можно встретить на кладбищах, стояла бронзовая скульптура рыбацкой лодки, а рядом с ней — несколько скамеек. Стояла она на стеклянном квадрате, переливавшемся синими и лазоревыми тонами. Мы догадались, что прямо под нами располагается бассейн.

Среди магазинчиков обнаружились два с одеждой: один с новой и один с поношенной. Был еще музыкальный магазин, где продавали гитары, духовые инструменты и синтезаторы, а также сувенирная лавка, торговавшая изделиями жильцов отделения, которые они делали своими руками, когда занимались в различных кружках; магазин с товарами для хобби и канцелярскими принадлежностями. Употреблять здесь слово «магазин», наверное, не совсем правильно. Должна пояснить, что в этих магазинах ничего не продавали за деньги. Скорее, вообще ничего не продавали. В них можно было просто зайти и взять все, что тебе нужно, за исключением нескольких товаров, на которые нужно было специальное разрешение. Иногда нужного не было в наличии, и тогда можно было заказать его у продавца или попросить, чтобы тот или иной товар включили в ассортимент.

Кинотеатр состоял из двух залов. На тот момент показывали «Одинокого журавля», семейную драму, получившую хорошие отзывы, и остросюжетную комедию «Маньяк-3».

Выставочный зал был закрыт: следующая выставка открывалась в субботу. «Выставка Майкен», — вспомнила я. Она рассказывала о ней за ужином. «Моя первая личная выставка», — говорила она.

Театр тоже был закрыт. Но на афише значилось, что скоро премьера «Чайки» Чехова, а потом ожидается «Венецианский купец» Шекспира.