Николай Евдокимов - Грешница
На этот раз Алексей вез ее бережно. Ксения сидела, прижавшись спиной к борту, ее покачивало мягко, как в лодке. По кабине хлестали ветки, в ушах свистел ветер, и в небе дрожали веселые звезды.
Около Ксениного дома Алексей остановился.
– Спасибо! – крикнула Ксения и побежала к калитке. Во дворе притаилась за деревом. Она видела, как Алексей, сидя в кабине, чиркнул спичкой, но спичка не зажглась, он выбросил ее, чиркнул другой и закурил папиросу.
Он не уезжал, и Ксения не уходила, все смотрела на огонек от папиросы. Наконец Алексей уехал. А Ксения стояла и слушала удаляющийся стук мотора.
Ничего как будто не произошло.
Все было как и раньше, до этой ночной встречи: по утрам Ксения бежала на ферму, мыла свинарник, кормила поросят, ездила иногда с отцом и матерью в город на собрания общины – и, однако, все было не так, как раньше. В воздухе, сверкая на солнце, летали паутинки. Они, казалось, протянулись от земли до высокого холодеющего неба и звенели тихо, празднично. Чистый их звон стоял в ушах Ксении. Она спала, работала, ела, молилась и постоянно слышала этот звон, наполнявший ее грустной радостью и спокойной торжественностью. Она даже ночью просыпалась внезапно, словно от толчка, и лежала с открытыми глазами, чувствуя, как громко стучит сердце, и улыбалась неизвестно чему. Было так, словно через минуту с ней должно что-то произойти. Что-то радостное, неизведанное. В поле играли журавли: они то поднимались высоко в небо, то опускались до самой земли или кружились над лесом, выстраиваясь в походный порядок. Скоро им улетать в далекие края, и старики в последний раз тренировали неопытных, крикливых своих детей. Ксения смотрела, как взлетают молодые журавли, как мчатся они к самому солнцу, и ей казалось, что стоит только чуть-чуть подпрыгнуть и она тоже полетит вместе с ними – все выше и выше, все быстрее и быстрее, – так легко было ей.
Мимо дома Ксении, мимо фермы по всем дорогам, окутанные пылью, будто дымом, день и ночь шли машины с зерном. Теплые, солнечные дни стояли долго. Но вот пришли дожди, и уже казалось, не перестанут до самых морозов. Облетали деревья, в небе низко плыли мокрые облака, ветер гонял желтые липкие листья. В один из таких дней, идя на ферму, Ксения встретила в колхозном саду Алексея. Он стоял под старой, кривой яблоней, низко надвинув кепку. Моросил дождь, и с кепки на губы ему стекали капли. Увидев Ксению, Алексей ладонью вытер лицо и сказал:
– Вот и дождался, здравствуй.
Опустив голову, Ксения молча прошла мимо.
– Чтой-то ты и не взглянешь на меня? – догнав ее, спросил он.
Ксения не выдержала, засмеялась:
– Ну сам подумай, разве чудо ты какое – чего смотреть-то?
– Как же, давно ведь не видались, соскучилась небось.
– Что?
– Соскучилась небось, говорю.
– А-а. Очень!
Он шел рядом, и оттого, что Ксения слышала его дыхание, ей было и тревожно и приятно. На сапогах его, еще не тронутых грязью, лежали черные крутые капли дождя.
– А я вот соскучился, – сказал Алексей, – хлеб возил, а сам ждал, скоро ли тебя увижу.
Ксения покраснела.
– Будет врать-то, – проговорила она.
– Зачем мне врать? Сижу за баранкой, а сам глаза твои вижу.
– И часто ты такие речи девчатам говоришь? – Ксения хотела усмехнуться, но не смогла: губы ее словно замерзли.
На тропинке среди опавших листьев лежал камень. Алексей ударил по нему ногой – зашуршали листья, камень отлетел в кусты. К носку сапога прилип комок глины.
– Эх, глупая ты! – сказал Алексей. – Я ж не шутки шучу.
Он остановился, невольно остановилась и Ксения. Она подняла голову, увидела его глаза и будто обожглась.
– Не надо, – вдруг с мольбой сказала она, – оставь меня. Прошу!
И повернулась, побежала прочь.
С этого дня Ксения стала ходить на работу уже дальней дорогой. Несколько раз Алексей приезжал на ферму с каким-нибудь грузом, а то и порожняком заезжал, но она не хотела встречаться с ним и пряталась где-нибудь.
Однажды Ксения осталась на ночное дежурство. С ней должна была дежурить Петровна, но два дня назад она попала под сильный дождь и простудилась. Ксения недолюбливала Петровну за ее дурашливость, за частушки, но вот заболела она – и что-то изменилось на ферме. Все вроде так же, но не так.
Ксения сидела в красном уголке, смотрела в окно. Перед окном трясло ветвями единственное во дворе фермы дерево – молодой и сильный дубок. Лил дождь, он зло топал по крыше, стучал в стекло и со свистом, будто кнутом, стегал землю. С дубка, пересекая окно, стремительно падали черные листья.
Был уже первый час. Ксения задремала на скамейке и вдруг услышала, как скрипнула дверь. Она открыла глаза и увидела Алексея. Ксения не удивилась и не испугалась.
– Зачем пришел? – спросила она.
Алексей снял плащ, стряхнул его и повесил на гвоздь у двери.
– Сама знаешь, – ответил он и стал щепкой счищать грязь с сапог.
Ксения смотрела ему в лицо. Впервые без робости она глядела в его глаза и видела в них и свое счастье и свою тоску. Она верила им и не хотела верить.
– Не надо об этом, – сказала она, посиди, отдохни и иди себе…
Алексей промолчал. Он прошелся по комнате, прочитал плакат на стене: что можно выиграть по лотерее. Усмехнулся – «Вот мотоцикл бы!» – и включил на столе радиоприемник.
– Ой, выключи ты его, – испуганно проговорила Ксения, – не люблю я!
Он выключил. Потом подсел к Ксении и спросил:
– Это правда, Ксень, ты до сих пор в секте пятидесятников состоишь?
Она подобралась вся, настороженно отодвинулась:
– Ты ж безбожник, зачем тебе знать: насмехаться?
– Нет, – сказал он, – мне ведь все про тебя интересно.
Она кивнула головой:
– Да.
Он вздохнул, а Ксению вдруг словно что-то кольнуло в сердце: может быть, именно ей суждено открыть Алексею истину. На щеках ее выступил румянец, глаза стали еще больше, красивее, и Алексей невольно залюбовался ею. Она перехватила его взгляд и стыдливо опустила голову. Но сейчас же опять посмотрела ему в лицо и сказала, прижимая руки к груди, дрожа от волнения:
– Это счастье – верить. Вы безбожники, вы, как слепые котята, ползаете во тьме. Но господь милостив, даже грешных вас примет. Я знаю, ты добрый… У тебя хорошее сердце. И это от бога. Добро всегда от бога. Так не отвергай господа, ищи истину.
Алексей почти испуганно смотрел на нее.
– И как же можно найти эту истину? – спросил он.
– Читай слово божье, верь, и вера откроет тебе глаза. Только нужно долго молиться и много плакать, чтобы приблизиться к богу.
– Погоди, – сказал Алексей, дотронувшись до ее руки, – погоди, дай передохнуть.
Он встал, отошел к окну, прижался лбом к стеклу. Ксения снова услышала, как буйствуют на воле дождь и ветер.
– Неужто ты это всерьез? – не оборачиваясь, скорбно спросил Алексей. – Не могу поверить… Чтоб в наше время…
– Все вы, мирские, на один лад, – с тоской сказала Ксения и закрыла руками лицо.
– Не обижайся, – подсаживаясь к ней, проговорил Алексей, – я ведь понять тебя хочу. Ну ладно, ты нашла истину… И уж коли ты знаешь ее, зачем же боишься нашей правды?
– Почему боюсь? И вашу правду я знаю.
– А как же люди говорят, что запрещает вам секта книги читать, в кино ходить, радио слушать? Или брешут люди?
Искренность, ласку слышала Ксения в его голосе и уже не сердилась на него.
– Нет, не брешут, – ответила она. – А зачем нам это? Пойми, ведь святое писание нужно читать, а не книги безбожников.
– Выходит, ты даже в кино никогда не была? – испуганно воскликнул Алексей.
– Нет.
– Вот это да! А я, дурак, смеялся, когда мне рассказывали, не верил… – Он говорил почти зло, на щеках у него выступили красные пятна. – Как же они, сволочи, душу тебе изломали! Очнись! В каком веке живешь, в каком государстве?..
Ксения видела его перекошенное болью лицо и уже не слышала, что он говорил. Обо всем она забыла сейчас – о боге, о грехе, о дьяволе, – обо всем на свете. Она видела только его лицо и знала: сейчас он уйдет. Уйдет навсегда. Алексей встал. И тогда, дрожа от озноба и стыда, Ксения сказала:
– Ну что ж, уходи, уходи, кляни меня…
Запрокинув голову, она смотрела на него Потускневшими от слез глазами. Он нагнулся, поцеловал ее в губы. Ксения уткнулась головой ему в колени и заплакала. Он не утешал ее, молча гладил по волосам. Наконец сказал:
– Навек я тебя полюбил, Ксеня. Знай это… Такая уж у меня профессия шоферская: коли загрузил машину, обязан груз везти до самого конца… И довезу…
– Что ж это будет от нашей любви? – прошептала Ксения. – Нельзя мне тебя любить, безбожника. Страшный грех ведь это…
– Ничего, грех где-нибудь по дороге сбросим…
Но только позже, дома, Ксения до конца осознала, что произошло. Со страхом она поняла, что грешна, что отступила от заповеди господней, ибо сказано: «Не любите ни мира, ни того, что в мире». Совесть ее перед отцом и матерью была нечиста, а лгать Ксения не умела. Впервые в жизни она прятала от них глаза. И хотя ни отец, ни мать не могли ничего знать, в каждом их слове, в каждом взгляде ей чудился упрек. Даже вещи в избе – кровать, стол, комод, стулья, – даже они словно обличали ее, больно, зло цеплялись за платье. Ксения ходила между ними осторожно, будто по краю пропасти.
