Дарья Симонова - Узкие врата
Однажды она капитулировала, кричала, что больше ей ничего не остается, она ничего не умеет и вся вселенная, помимо маленького островка театра, изъясняется на незнакомом ей языке. Игорь поиграл желваками, обдумывая приговор.
– Но это же рабство получается…
Доведя Ингу до отчаяния, он начинал ее жалеть… и далее по кругу, вот и все плоды Игоревых потуг вылепить из нее утопически полноценную личность, Ницше, свобода и иже с ними. Да какой там Ницше, ей бы для начала ключ в замок нужным ракурсом научиться вставлять! И что ей с этих внушений о том, что личность обречена на одиночество… Она настораживалась в тревожном ступоре: почему это ей нужно одной? Он что, собирается расстаться с ней?! Что же будет в конце концов… Логически можно предположить, что любая история кончается либо свадьбой, либо… не свадьбой. Далее шла метафизика: понять, что наступит день и Игорек исчезнет.
Да и Нелли нет-нет да и ввернет как будто в контексте, кстати: надо уметь смиряться, отпускать… Инга пока не знала, что в то время у Игоря появилась другая девушка, из тех, что входят в кадр засучив рукава, дескать, а вот здесь мы поставим телевизор… Нелли, как потом она сама призналась, брезгливо дала добро. Конечно… клин клином вышибают. С балериной – какой дом, какая семья. А эта, хоть и пень на вид, «что глаза, что зад – выражение одно», по Неллиному уверению, зато пять блюд в обед.
Такие повороты сюжета Инге и не снились. Она физически не могла рассчитывать на банальность, ведь у нее все совсем не как у всех. Но как любила заметить Олеська, «дерьмо, матушка, оно у всех одного цвета». Насчет того, что женщина всегда чует и измену на раз раскусит, – неправда. На подозрения и ревность нужна лишняя энергия. Когда валишься на пол в кровавом поту – не до мелодрамы. Стыдно сказать, ей даже на свидания иной раз было лень ехать. Копила силы по крупинкам. Договорились железно не сводить отношения к обыденному спариванию в общаге. Странствовать – чище и занимательнее. Да, да, горячо соглашалась Инга, какая уж симфония чувств, когда мимо по коридору тапочки шарк-шарк. За свое храброе решение Инга временами получала веселье на антресолях и склизкую глыбу пространства, какой иногда казался город, сквозь который нужно было продираться на встречу с любимым. Мало того, что ноги бастуют, еще и марафет надо сообразить приличный, чтоб ничего не потекло, не размазалось, не забрызгалось. Сизифов труд! В этом городе все течет… и ничего не изменяется!
А если Инга, не дай бог, прийти не может… Сколько сил угрохано на битву самолюбий! Чем дальше, тем сильнее Игорь желал невозможного, только в сказках бывают хрупкие, сильные и послушные, как золотая рыбка. Постепенно Инга смирялась и забывала о мендельсоновой мечте, она уже ждала чего-нибудь просто маленького и приятного. Почему он ей не приносит – как другим приносят! – никаких глянцевых коробочек, перевязанных замысловатым бантом?! Но об этом Инга даже думала украдкой, это претензия ниже пояса. Игорь честен и беден. Он может дарить только астры.
Он был первым, что приходило ей в голову спросонья, и еще долго-долго после того, как их роман был оборван, словно кусок журнала, растерзанного на растопку, – ни начала, ни конца, одна мякоть середины. Они не ссорились, не произносили последних слов, просто растворились друг для друга, канули в переулки, створки сомкнулись сами собой. И виделись еще не раз, живая ниточка их странных встреч-послесловий прошила многие годы. Человек, обращенный в легенду, не должен объявляться вновь! Игорь объявлялся и всегда упрекал за прошлое.
Первый раз – года два спустя. Скулы обострились, но сигареты сменил на импортные. Инга даже не сразу поняла, о чем это он, видно, с годами притупилось восприятие коллизий «мужчина – женщина». Игорь бормотал, что теперь он понимает, у Инги мало времени, они будут встречаться на углу… реже, чем раньше, и пусть это будет у Инги, светиться незачем. Подарил ей брелок-автомобильчик, суетно подчеркнув, что модель называется «бугатти». Он изменился. До того, что приглашал стать любовницей. Утверждал, что это Инга его не удержала. Что если один чувствует, другой – нет, значит, в природе этого нет (о чем это он – и вовсе непонятно). Инга отвечала, что и не знала, что надо, оказывается, удерживать и перетягивать, она думала, есть ведь в мире нечто, что дается от рождения всем без разбора, и какой смысл отбирать гарантированное благо у другого?! Нет таких людей, у которых ни разу не было первой любви…
– Вот ты всегда такая! – разозлился Игорь.
Побухтел еще, попузырился. Вдруг резко оборвал себя, сообщил, что пока его предложение в силе, и исчез на несколько лет. Почему?
Глава 5
Бог все-таки милостив и кнут сочетает с пряником. Пока Инга болезненно врастала в театральные лабиринты, у нее был Игорь. Потом вроде влилась, притерлась – и Игорь исчез. Видимо, ей по рождению не были даны излишества, положена лишь понюшка радости, достаточная, чтобы не загнуться. Игорь ушел, осталась Нелли, с которой по душам беседовали нечасто, только если вот-вот взыграет внутри карманная Анна Каренина – в том смысле, что хоть под трамвай ложись. Кстати, Инга давно заметила, что в этом городе очень аккуратные и внимательные кондукторши. И неожиданные фильмы в ретроспективных тихих кинотеатрах. Старинные, умные, на худой конец, «переживательные», как говорила соседка в Ингином когда-то доме. В фильмах робкие люди вдруг достают из комода пистолет. Он обязательно завернут в белое полотенце.
Кое-кто задавал Инге вопросы: кто она, откуда, зачем. К этому Инга была готова, ей еще долго предстояло числиться новичком. Застенчивые отвечают старательно и некстати многословно, шквал междометий, запинок, улыбок, главное – не выдать себя. Не выдать заветный секретик, зарытый глубоко в сердце, прикрытый фантиком, потом стеклышком, потом закопанный глубоко. Но до секретика пока никому дела нет, главное: на что ты, девочка, здесь претендуешь. Или – на кого. Первая роль – одна из нереид в «Спящей красавице» – любимая из эпизодических. Вот уж где раздолье для соглядатайши! Ссоры и перебранки примадоннок, казусы, колкости, тут же детвора, занятая в спектакле в изобилии. Месье Петипа постарался! Театр – смесь курятника и улья, и он пестрит, бормочет, толкается. Кажется, тогда был период серого межсезонья, явных корифеев не было, одних «ушли», иные спаслись на дальних берегах, в кулуарах бродит призрак богини Шелест, и кулисы шелестят о том, что Шелест не превзойти, а в партере нет-нет да и замаячит коренастенькая фигурка в черном платье и в вуалетке – вышедшая в тираж прима, любимица диктатора по прозвищу Дудка. Нелли пояснила:
– Алла Шелест гениальна. За это и не везло. Дудка была женой главного. Для нее – все. Шелест – кукиш с маслом и автокатастрофа в придачу. Поняла, что к чему?!
– Поняла, – бормотала разгневанная Инга. – Так давай подойдем к этой Дудке и скажем: как же вам не совестно теперь в театр шастать!
– Сдурела? – отзывалась Нелли с изумленным хохотком. – Теперь уж не ей нужно в рожу плевать. Дудка – обломок империи.
– Неужели достаточно выйти замуж за…
– Да! – отрезала Нелли. – Выйти замуж ТАК – достаточно. Что ты дурочку лепишь… Достаточно, но не необходимо. Это не наш путь.
А наш путь проходит сквозь узкие ворота, прямо по заветам Иисуса. Просторные ворота не для нас. Может, Иисус ошибался, считая удобство гибелью, а страдания – жизнью? Что было с Ингой в Узких вратах? Протиснулась во дворец и «увидала мышку на ковре». На королеву можно смотреть котам. И ну ее, королеву, к лешему… Нам и не очень-то хотелось. Мы пришли не за ней, а поцарствовать на ее троне. Мало ли в чью шкуру можно влезть на чуть-чуть. Мы пришли похлебать мирских сокровищ чайной ложечкой и, гордыми, отойти в сторону. А потом причаститься Святых Тайн и быть избранными да незваными. Мозолить глаза придворным. Посыпать голову пеплом. Исчезнуть!
…И чтобы потом кулисы снова шелестели. И на один призрак стало бы больше.
Когда Инга рассталась с Игорем, ей стало проще наведываться к учительнице. Вроде бы каждая табуретка должна напоминать лучшие дни, однако важнее уже не зависеть от зыбких нервных встреч и лихорадочно соображать, нужно ли, не нужно на всякий случай прятать глаза от Нелли. Нет Игоря – нет у учительницы лишней власти. Ведь это она Монтекки и Капулетти в одном лице, разбавленные доброй госпожой Метелицей. Она и разлучит и утешит. В ее доме было приятно углубляться в фантазии о собственном гнезде. Которое будет? Могло бы быть… Это Большая История не знает сослагательных наклонений, история же человека изобилует бесконечными «бы». Как счастливыми «бы», так, впрочем, и кошмарными, их Инга тоже держала поблизости, чтобы не расслабляться.
Под Нелли жила пара алкашей, мужик-хроник и с ним сожительница, которая скорее просто шла на поводу у безнадеги и «мужского безрыбья». Инга жалела эту тетку с рыхлым носом и мученическими полукружьями нижних век, что делали лицо некстати иконоподобным. Ругались соседи раскатисто, с ленивым надрывом, то она не пускала его в дом, то он – ее. Жильцы давно привыкли, но Инге их брань, походя услышанная, впечатывалась в память; целые абзацы многослойных проклятий отзывались потом эхом в самые мирные моменты, разрушая едва назревшую гармонию мира. Все потому, что Инга не зарекалась и от такой сумы. Злые дороги ведут в один Рим, с горя может и Инга запить, одинокая Инга без родни. Классика жанра для списанных одиноких артисток, наяривал внутренний дьявол. И вот уже Инга от сплина ни рукой, ни ногой пошевелить не может, воображение, слава богу, работает бесперебойно. Спиться и умереть в грязи, когда у тебя никого: ни сына, ни дочери, ни мужа, пусть даже и проклинающих, но хотя бы провожающих под землю с миром.
