Бахыт Кенжеев - Плато
Тут Гость пришел в обычное для обитателя утопических стран возмущение. Долг всякого пришельца из-за железного занавеса, по его тогдашнему разумению, состоял (а) в жалости к коренным жителям и (б) в критике неизлечимых пороков режима, включая нищету и полное отсутствие гражданских свобод. Ему даже вдруг захотелось, чтобы Сюзанна, осуществив наиболее глупые из своих фантазий, вышла замуж именно за идиота-художника в драных штанах, и наяву убедилась во всех прелестях пригородов Отечества, где во флигеле без телефона и канализации ютился означенный художник, не имевший вида на жительство в Столице. Справедливость, однако, требовала выступить на защиту Хозяина, за которым наша романтическая героиня, несомненно симпатичная Редактору, была бы, как за каменной стеной в любом месте мира. Гость ни на чем не настаивал, лишь неназойливо расставлял акценты, подкрепляя их то блеском хрустальной люстры в луче весеннего солнца, то потемневшими портретами фрейлин с закрытыми, словно в легком сне, глазами. Долго они шуршали музейными тапочками по простывшему наборному паркету - Сюзанна в немыслимо оранжевой куртке и Гость в затрапезном пальтеце из районного универмага, с желтовато-серым увесистым пакетом под мышкой - в те годы аркадское посольство выдавало своим гражданам не только "Аркадский Союзник", но и строжайше запрещенное приложение к этому достославному журналу.
"Благородная я личность, - торжественно думал Гость. - Кто мне велит стараться за товарища, а не самому окрутить богатую невесту?"
Эта мысль, впрочем, была несерьезной, я бы даже сказал, литературной. Редактор в те месяцы переживал очередной разрыв, кроме того - сам бы запрезирал своего друга, если б тот исключительно богатую невесту видел в просвещенной, хотя и наивной девице, Бог весть чем пожертвовавшей ради того, чтобы причаститься туземных проблем их несчастного Отечества, и теперь в сомнениях глазеющей на пустую сцену бывшего крепостного театра.
- И если совсем откровенно, - она резко повернулась к Гостю, обдав его травянистым запахом духов, - меня в посольстве очень отговаривают. Конечно, я не верю, что Хозяин сделал мне предложение, чтобы уехать, он же и сам предлагает жить здесь. Но консул меня уверял, что вы, только не обижайся, только тут такие интеллектуальные, а за границей мигом становитесь самыми обыкновенными, только ноете больше других...
- Дурак твой консул, - вознегодовал Гость, - откуда ему знать? Артист жизни всегда остается артистом жизни, даже если ему подрубят крылья...
В точности так он и выразился тогда, по поводу подрубленных крыльев, и допустил редакторский просчет - вышло безвкусно и оттого не слишком убедительно. Артист жизни было их с Хозяином домашнее выражение, для постороннего уха, разумеется, звучавшее напыщенно. Следовало подобрать другие слова, другую мысль, быть может - например, объяснить Сюзанне, что режим никому в Отечестве не дает развернуться, что деловые и иные способности Хозяина мгновенно выдвинут его в первые ряды аркадского общества, благо и по-английски он разговаривает вполне сносно, что Хозяин искренне любит ее, много чего следовало сказать.
- Помнишь, как писал Коган, - невпопад сказал он вместо всех необходимых рассуждений, - что-то насчет нашего главного врага - не пространства, а времени, жука под корой древа жизни? Как же я забыл, погоди...
- Не стоит, не стоит, - заторопилась Сюзанна, - я понимаю и так.
"Коган ошибался, - воскликнул он про себя десять лет спустя, глядя на свой исковерканный лик в сверкающем никеле тостера, - неужели меня сейчас губит время? Не может быть, его за плечами слишком мало. Отчего же так больно, Господи?"
Нынешняя Сюзанна в убогом халате, с глубокими морщинами вокруг глаз, по странному совпадению вспоминала ту же самую прогулку по музею. Разбирайся теперь, что меня погубило, пространство или время, шепнула она перед тем, как поцеловать в щеку Гостя, тоже порядком постаревшего за семь лет, и без всяких особенных мыслей расплакаться. Вслед за нею вытер глаза рукавом рубахи и Редактор - нервы у него неприлично расшатались за последние месяцы. Именно нервы, буду настаивать я, именно расшатались - потому что он никогда, буквально ни на мгновение не считал своей жизни погубленной, и более того - не считал погубленной вообще ничьей в мире жизни. Жаль только, что верность этой выгодной и просветленной философии с каждым годом стоила все больших и больших усилий.
Глава пятая
В первые годы после отъезда женщина с короткой стрижкой изредка посылала ему продолговатые конверты с невзрачными марками Федерации, иногда добавляя к обычной записке без начала и конца плотный квадратик цветной фотографии - с непременной виноватой улыбкой на фоне то ассирийской пустыни, то праздничной новоамстердамской толпы, то беленой, шероховатой на ощупь дощатой стены неведомого дома. Он не просил ее навещать Сюзанну с Хозяином. В многотрудной мужской биографии отечественного артиста жизни, а ныне аркадского предпринимателя Елизавета прямо предшествовала Сюзанне, и ни о какой нежной дружбе между женщинами речи, разумеется, быть не могло, несмотря даже и на то, что вплоть до своего отъезда из Столицы Елизавета была, как бы поточнее выразиться, надежно пристроена за Редактором и его предложений руки и сердца не принимала только по своим, одной ей ведомым причинам. Не умолчу и о тлеющей ревности настоящего любовника к бывшему, несмотря даже и на упомянутые мстительные усилия Гостя по восстановлению мировой симметрии. Словом, визиты на Западный склон исключались, а нечастые упоминания о неблагополучной чете в письмах Елизаветы были приправлены неожиданным в этой кроткой женщине злорадством. Сам же Хозяин, как было сказано, прекратил писать уже года четыре назад - отчасти и потому, что совсем не ладилась его жизнь с Сюзанной.
Дня три тому назад, когда Гость, пошатываясь от усталости, уже брел по своему Плато из овощной лавки (откуда, кстати, и появился помятый, но в остальном вполне доброкачественный перезревший ананас), Хозяин раздосадованно тыкал посеребренной вилкой в ананасный же компот в другом, куда более возвышенном месте, именно - в верхнем салоне "Боинга", следовавшего регулярным рейсом из Парижа. Пузатая полубутылка шампанского завершала его ужин, на подносике стояло несколько пустых мерзавчиков коньяку. В широком кресле салона делового класса сиделось удобно, и дремалось бы сладко, если б не очевидная озабоченность пассажира. По прилете в город его, утомленного после двух пересадок, ожидала неотложная деловая встреча в гостинице "Европейская", где он и рассчитывал заночевать. После хлопотливых заокеанских вояжей Хозяин и вообще любил проводить первые сутки на безопасной почве Аркадии в гостинице, уставившись в телевизор с местными новостями. (Между прочим, ссылаясь на отсутствие в славянском языке слова privacy, новоамстердамские антропологи сделали не один вывод о пороках славянской анимы - вплоть до объяснения Великого переворота, Великого террора и многих прочих безобразий, творящихся в Отечестве. Это неправда: будучи стопроцентным - и достаточно общительным - славянином, герой мой видел в уединении одно из самых желанных житейских удовольствий. А если в Отечестве и ходит поговорка о том, что на миру прекрасна и сама смерть, то осмелюсь предположить, что умирать в одиночестве не по душе самым просвещенным жителям Нового Амстердама.)Конечно, даже ночлег в гостинице всего лишь на сутки откладывал семейный скандал, начинавшийся упреками в том, что Хозяин никогда не звонит из своих так называемых командировок, кончавшийся же - в том, что он женился на Сюзанне по расчету, загубил ее молодость и лишил ее возможности иметь детей. Был Хозяин во многих отношениях человеком отважным, однако кое в чем и удивительно трусливым. Сочетание самое заурядное - известны же истории выдающиеся народные трибуны, смертельно боявшиеся своих домочадцев, равно как и сущие ничтожества, тех же самых домашних бессовестно тиранившие. Как бы то ни было, тихая гостиница обычно помогала ему собраться с силами для отражения атаки.
В недлинной очереди на паспортный контроль он зажег вторую сигарету (в те годы курить в аэропорту города не возбранялось), и вздохнул, снова вспомнив о небольшом, но туго набитом конверте, оттопыривающем внутренний карман его плаща с клетчатой подкладкой. Гуманные аркадские законы не обязывали его заявлять об этой сравнительно скромной сумме. И все же какому-то въедливому таможеннику, существующему на его же, Хозяина, кровные денежки (кое-какие налоги он все-таки платил), не стоило обнаруживать у этого нестарого элегантного господина с бородкой наличную сумму, превышающую годичное жалованье самого таможенника. Служащие Короны - тоже люди. Пойдут расспросы, потребуется звонить адвокату, гордо молчать, уставясь в потолок таможни. Скучно все это, господа.
