Юрий Манухин - Сезоны

1956 год. Саблино. Тосно. Поповка. Красные песчаники, синие кембрийские глины, силурийские известняки. Фауна — коричневые трилобиты. Водопад на Тосно. Родник с запахом сероводорода. Солнце! Солнце! Солнце!

Светить всегда, светить вездеДо дней последних донца…

Ст. Солнечное. Ребристые дюны. Сосны, сосны, сосны… Под соснами на песке — шишки. Пасмурно. Серое море и ветер.

В голове Блок:

Я не люблю пустого словаряЛюбовных слов и жалких возражении:«Ты мой», «Твоя», «Люблю», «Навеки твой».Я рабства не люблю.

Вышегород. Псковская область. «Скобаристан». Зеленые холмы. Озеро Локно. Озеро Петровское. Помешался на озерах. Красная церковь на горке. Не работает. Старик в церкви расписывает алтарь. Белая церковь — камералка. Теодолиты, нивелиры, кипрегели, рейки. День работы — и до пяти утра черный чай у костра. Я и Окунь. Окунь и я. Грезы — стихи, стихи — грезы. Песня: «Бьется в тесной печурке огонь». А где-то рядом, в пятидесяти километрах, Пушкинские горы.

1957 год. Крым!!!

Нам Крым казался райским чудом.В туманах северной столицыМечтали мы налиться югомИ солнцем Крыма насладиться.И все вздыхали: «Ох и ах!» —О море, солнце и садах.

«Москва — Симферополь»Степью по рельсам стучит.Настроение —Нельзя сказать, чтоб отличное.Уж ночь давно.Но никто не спит:После столицыДеньги считаем наличные.

Вот и Симферополь!Пыль и духотища.Солнца — море! —Моря не видать.Вас, курортников-пижонов, тыщи.Нас же только девяносто пять.Да за нами три души отставших катят. Кстати,Собираетесь вы к морю ехать? —Путь счастливый(Не разбить в дороге лбы)!Мы ж без грусти,С сатанинским смехомУезжаем с Робертом в Саблы…

Брезента палатка.Двенадцать душ в ней.Кровать, одеяло —Отрада ночей.Место голое,Как пуп земли.Горок головыСинеют вдали.Рядом ребраБелых куэст…И печка естьСготовить поесть.Постелишь одеяло —В колючках лежи.И нет комаров.Ну чем не жизнь?

Здесь жили мы, и жили здорово.На грушах, воздухе и щахНе только мы, но наши бородыРосли почти как на дрожжах.

Двести метров от печки до колодца —Двести метров от колодцаДо печки.В сутки сто ведер —Не шутки.Сто ведер. Сто ведер!Пот, пот, потПо морде.

Но хватит!Время описать вамВсю тяжесть полевых работ.Как по сестрицам и по братьямТек трудовой ручьями пот.

Таврика! Таврика! Таврика!

— Где ты, миленький Пашенька, был?— В маршрут я, конечно, ходил.— Где ты ноги свои замочил?— По Альме по колено бродил.— Где рубашку свою изодрал?— По кустам от змеи я бежал.— Где мозоли такие набил?— По камням молотком колотил.— Сколько точек ты смог описать?— Ну вас к черту! Дайте поспать!

Мы живем на Ай-Петри весело!Пьем чай снежный, едим шашлыки.Не беда, что туманом завесилоВ небо вздернутые клыки.По спине закарстованной ползаем.Счастлив тот, кто не ухнул в понору!Счастлив тот, кто с восходом розовымЛюбоваться выходит на гору!А несчастный (знаете сами)Тот, кто ночью стучит зубами.

Море, прощай!Алупка, прощай!Прощай, хаос и верхний и нижний!Да, ЮБК — действительно рай!Дай бог ему здоровья и жизни!

Это «Крымское ассорти» написал после практики Лешка Рутилов. Стихи напечатали в факультетской стенгазете «Геолог». Добавить мне нечего.

1958, 1959 годы. Кавголово. Буровая практика. Разглядываем буровые станки. Иногда за рычаги держимся.

— КАМ-500 — буровой агрегат довоенной конструкции.

— Какое старье!

— Это лучший станок в мире: прост, надежен и гениален, как лопата.

— Разве что как лопата.

1958 год. Карелия. Сег-озеро, третье по величине после Ладожского и Онежского. В озере архипелаг островов. Остров Чопансари. Протерозойские кварциты ступенями спускаются в озеро. Нас трое: Глебова Галина Остаповна — старший научный сотрудник лаборатории докембрия, начальник отряда, Лена — старший лаборант, я — рабочий. Мы пытаемся найти базальный слой, кажется отделяющий нижний протерозой от верхнего. Я один мужчина. Вкалываю как вол. За это меня любят. И я всех люблю. Люблю Лену.

Карелия — слабость моя! Карелия — единственное место на земном шаре, где даже к обыкновенному человеку приходит Муза, спокойная, ясная, умиротворенная:

От грусти тихие,от счастья светлые,от гнева темныеГлаза Карелии.Ночами летними совсем бездонныеГлаза Карелии.Слезой кристальною вода наполнилаГлаза Карелии,Как будто вспомнилижитье печальноеГлаза Карелии.Древнее древности,старее старостиГлаза Карелии,Но нет тоски и нет усталостиВ глазах Карелии.И что-то кажется,и что-то чудится,и что-то снится им.И шепчут тихо:будет…сбудется…Леса ресницами.

Сам написал!

Этот размер приходит только здесь. В Карелии не могут родиться такие строки:

ДнейБыкПег.Медленна лет арба.НашБогБег.Сердце наш барабан.

Живи Маяковский здесь, он рубил бы и сплавлял лес, ловил щук и окуней, стрелял глухарей, писал акварелью картинки и стихи в ритме Калевалы. Короче, Маяковский перестал бы быть Маяковским.

Лена была замужем.

1959 год. Кольский. Нот — озеро шириной три километра, длиной шестьдесят. Сальные тундры высотой тысяча метров. Полумиллионная комплексная съемка. Окунь работает на соседнем листе. Это совсем рядом — километрах в ста пятидесяти.

Особенно запомнился маршрут под номером 13. Это не для суеверия, оно так и было.

Что было — долго рассказывать. По-моему, было все и все сразу.

Когда через три недели мы вышли из этой переделки, без лошадей, без продуктов, с лицами, на которых были видны только глаза и носы, начальница расплакалась. А вискозную майку на моем теле съел пот, и при желании от нее можно было отщипывать кусочки ткани.

В этот сезон я сделал свой первый самостоятельный маршрут. Обошлось без приключений, если не считать, что ружье потерял да раз заблудился.

Этот шестиэтажный с угловой башней дом — символ студенческой вольницы. Для меня.

Облицовка — кафельный кирпич. Стены крепостные — только для бронебойных снарядов. Потолки три с половиной метра. Комнаты разные: узкие и широкие, но все неправильной формы — для того, чтобы за уступом могла спрятаться кровать. Поговаривали: раньше это был публичный дом. Выяснил — меблированные комнаты. Объяснили, что это одно и то же. Четыре долгих года я жил здесь. Вернее, четыре осени, четыре зимы, четыре весны.

В память врезались: две моих любви, четыре чужих свадьбы, одни крестины, три Новых года, два майских праздника, два диспута, пять вечеров, две драки, одно самоубийство.

Это то, что выбивало из привычной колеи. Остальные будни — средние и мелкие радости, огорчения, бессонные ночи, неустроенность быта, сабантуи, работа и люди. Все вместе — это неповторимое ощущение свободы, силы, уверенности, надежд. Грезы о будущем. Размышления о прошлом и настоящем. Музыка! Много музыки! Хорошей музыки.

Славный Малый, 40, — моя юность!

Когда-нибудь я постараюсь встретиться с тобой. Все, наверное, останется прежним. Я увижу тебя, и обязательно дрогнет сердце. Но что такое? Вхожу — вместо вахтера тети Поли другая стоит: «Ваш пропуск, молодой человек?» На почте девчонка сидит. Тоже чужая, не говорит: «Пляши, Паша!» Постучусь в комнату 141.