Давид Беньковский - Любовь красное и белое
— Хватит орать! — Она тоже повысила голос, так что даже чашки в кухонном шкафу зазвенели. — Меня все это достало, а ты не понимаешь! Сижу здесь одна, как перст! — Закричала без всякого стеснения.
Как на базаре себя вела! Я почувствовал, что надо ее как-то успокоить, вообще не выношу женских криков. У меня руки затряслись. Ой как затряслись! Но ты, Павел, ни разу на женщину руки не поднял. Ни разу! И Дед и Отец в одном лице к силе не прибегал. Это, конечно, правда, что он привык говорить: «С женщиной — как с дверью, не заткнется, пока не хлопнешь как следует». Но ведь женщина для мужчины — величайшее сокровище, святыня. Пресвятая Дева тоже была женщиной, и поэтому, как Дед говорит, мы их всех должны уважать. Нельзя на них руку поднимать. Но по природе своей женщина существо неуравновешенное и голос может повысить. А нам нужно об этом помнить и по-мужски это сносить. Трудно, конечно, ой как трудно, но ты, Павел, мужчина и должен держать себя в руках!
— Между прочим, у меня тоже есть своя жизнь и свои дела! — продолжала она, нисколько не понижая голоса, даже, наоборот, еще громче закричала. — Только у тебя, что ли, Контора и работа?!
Вот где собака зарыта, как говорит Дед и Отец в одном лице. У Маечки, видите ли, свои интересы, увлечения, работа. А как же! У Маечки ведь высшее филологическое образование, она языками владеет. Могла бы преподавателем работать. Это же самая лучшая профессия для женщины. В мирное время женщина лучше всего реализуется как медсестра или учительница, как Дед говорит. А Маечка моя переводит! То есть переводами занимается. И после университета хотела науке себя посвятить! Моя Маечка, которая однажды, до смерти напуганная, звонила мне и просила тотчас же приехать, потому что не знала, что делать с газовой плитой, боялась, что все взорвется, а я ей объяснял, что надо повернуть кран, а она не знала, в какую сторону крутить, — и она будет заниматься наукой.
Так вот, Маечка читает книги и переводит. Такое у нее увлечение. Еще с университетских времен. Хоть бы это деньги приносило. Где там! Гроши какие-то.
Только и сидит за компьютером, вздыхает, глаза закатывает и целыми днями стучит по клавиатуре. Вернее, сидела, пока Малыш не родился, а когда он родился, она была вынуждена заняться более важными делами. И вот, видимо, о чем шла речь, когда она говорила о каких-то своих делах. Спокойно и логически все обдумав, я быстро нашел решение.
— Ну хорошо. Если хочешь, мы можем нанять помощницу по хозяйству, которая будет убирать квартиру и сидеть с Малышом. У тебя появится больше времени. Сможешь переводить, — резонно заметил я. — Дорогая, нет проблем, мы можем себе это позволить при моем заработке. — И посмотрел на нее, довольный тем, что я придумал, и даже удивился, почему мне раньше это в голову не пришло. Вполне возможно, нам бы удалось избежать скандала. Улыбнулся, гордясь собой — какой же я хороший муж, какой мудрый Глава Семьи. Я понимаю свою жену, поддерживаю ее увлечения. Но она по-прежнему нахмуренная сидела, не щебетала, не улыбалась, как раньше.
— Ты что, действительно не понимаешь, что я имею в виду? — спросила она нормальным голосом, и мои руки перестали трястись. — Ты не понимаешь, что мне бы хотелось больше времени проводить с тобой… — Майя внимательно на меня посмотрела, а потом вдруг повернулась и ушла в свою комнату. Дверью хлопнула так, что слышно было во всей нашей большой квартире. А я снова разозлился — не люблю, когда дверью хлопают, есть же какие-то правила поведения, мы же не первобытные люди, в конце концов. Я Юрист и не позволю, чтобы кто-то при мне дверью хлопал, тем более женщина, и жене не позволю! Но я взял себя в руки, сделал несколько глубоких вдохов, успокоился и сел. Уселся на диване и включил телевизор.
И так я сидел перед экраном и ничего не мог понять, и до сих пор не понимаю. До сегодняшнего дня не могу понять! И стало меня беспокойство мучить, потому что все никак понять не мог, что не так. И машину ей купил и домработницу предложил. И что же?
— А, вот ты где! — услышал я у своего уха голос Деда.
Я подскочил, чуть сердце от неожиданности не остановилось — он так тихо ко мне подошел, что я не заметил. Дед был партизаном, конспирация у него в крови. У него был псевдоним «Парад», Полковник «Парад». Он ведь был разведчиком-антифашистом, незаметно проникал в тыл врага. Выполнял диверсионные и разведывательные задания, пускал под откос поезда и отбивал пленных.
Дед застал меня врасплох! Я тут же выбросил то, что держал в руках, в мойку, как будто ничего не ел, просто так стоял. Проглотил непрожеванный большой кусок, который был во рту. Чуть не подавился! Он застрял в глотке, я стал задыхаться, глаза выпучил, но делал вид, что все в порядке. Стою и вдаль всматриваюсь.
— Ты один ешь! Сам готовишь! Приходишь с работы, приходишь, уставший, из Конторы и сам себе готовишь! Стыд-то какой! Юрист сам себе еду готовит! Позор, позор! — Дед гневно нахмуривается. — Что она себе позволяет? Утром ушла, и до сих пор ее нет! Если бы не твой знаменитый сосед Депутат и Министр, который пригласил меня в гости, то не знаю, что бы я ел. Утром сказала: «Я ужасно спешу, в холодильнике ветчина, которую ты любишь, а на столе хлеб в пакете. Вода в чайнике только вскипела». И ушла! Что тут у вас происходит? Она разве забыла, что у меня нет времени открывать холодильник? Все должно быть приготовлено, порезано, должно лежать на столе, потому что в любую секунду война может начаться, наступление или час «Икс» объявят, и не будет времени искать в холодильнике, резать, намазывать. Разве она забыла, что я солдат и Полковник? Разве не знает, что чай меня на столе ждать должен? Я понятия не имею, сколько заварки сыпать надо и воды наливать!
— Ну, Майя изменилась, у нас все немного иначе, чем раньше… — выдавил я, с трудом проглотив кусок бутерброда, от которого едва не задохнулся. И отвернулся, чтобы он не заметил, как меня все это беспокоит, ой как беспокоит, беспокоит и гложет!
— Скажи мне, сынок, почему ее целый день нет дома? Почему стол не накрыт? На столе пусто, а ее дома нет! Целый день ее нет дома! — Дед с трудом переводит дыхание. — И какой от этого прок? — Дед поднимает указательный палец. — Супа нет! Суп не приготовлен! Суп на столе не стоит! — Дед хватается за голову и как будто сгорбливается. — Суп нас не ждет! Как же нам сражаться, как приказы отдавать, если нас суп не ждет? Суп! Как вспомню, какие раньше супы были… — Дед снова смотрит куда-то вдаль. — Помню, как-то в снегопад добрались мы до харчевни, а нас двое суток казаки преследовали… Или тот суп в подвале, в который мы спустились, грязные, и потные, с баррикад. Суп! Иногда водянистый, в котором едва кусочек картошки выловишь или крупы немного, но горячий и на столе! А сейчас суп некому сварить, ведь ее же целый день дома нет! А если бы у нас подполье было, конспирация, восстание надо было бы поднять, что тогда? Кто будет приказы отдавать, решения принимать? Ну кто? Всегда нас женщина ждала, связистка или-санитарка. Ну а как приказ отдавать без связистки? Как можно сражаться, если нас не ждут с носилками наши красавицы санитарки? Возвращаешься с поля битвы, а суп не сварен. А солдату есть надо. — Дед разводит руками. — Что теперь с Польшей будет, если ее целый день дома нет?!
Я тоже не знаю, ничего не знаю, не знаю, что сказать. Не знаю, какая у меня теперь жизнь будет и что станет с нашим браком, не говоря уж о Польше. Но как я Деду скажу, что не знаю, не понимаю, что в моей голове пустота? Я, Юрист, привыкший к логическим и аналитическим размышлениям, не знаю. Как один мужчина другому может признаться в том, что не знает? Дед, похоже, тоже не знает, что еще сказать. Молчим. И наше молчание выглядит естественно и нормально, и никому в голову не придет, что я не знаю и Дед не знает. Потому что молчание двух мужчин совершенно естественно. Мужчины молчат, потому что думают, и говорят только по существу. Зря лясы не точат. Так и молчим с Дедом. Смотрим друг на друга и гордимся тем, что мы настоящие мужчины, что сильно задумались, что мысли у нас важные и великие, поэтому и молчим, и молчание наше торжественно. Но когда молчание затягивается, меня беспокойство охватывает. Если еще немного помолчим, Дед снова заговорит о том, что в моем доме происходит, и снова мне не по себе станет.
— Дед, завтра футбол показывать будут, — громко и решительно говорю я, чтобы прервать молчание и прежде всего чтобы тему сменить. — Надеюсь, ты с нами посмотришь. «Вронки» будут играть с «Мельцем».
— Футбол, говоришь… — Дед кивает. — А долго программа будет записываться у соседа твоего, как там его, Алекса, кажется? Успею ли я на футбол, который с превеликим удовольствием посмотрел бы?.. — Дед хмурит лоб. — Ну сколько это может занять? Он ничего конкретного мне не сказал, когда я его сегодня на лестнице у лифта встретил. — Дед нахмуривает брови. — Знаешь, сын мой, он мне не очень нравится. Вид у него какой-то… — Дед недовольно качает головой. — Волосы длинные, и эта странная борода, в которой словно воробьи гнездо свили. Да еще красно-зеленая! Выглядит этот Алекс как обезьяна. Что за поколение! Разве мужчина может так выглядеть? Но теперь, должно быть, такие обычаи на телевидении установились, и раз он меня пригласил, я ему ничего не сказал, но сразу видно: он в армии не служил. Армия бы сделала из него мужика. А то что это такое! Красно-зеленая борода! Мы бы этого чудака подвесили по другую сторону укрепления, чтобы неприятель испугался и отступил! Если бы он служил под моим началом, ой если бы служил, я бы не допустил, чтобы у меня такая обезьяна в строю стояла, не допустил бы! — Дед тяжело вздыхает, замолкает и качает головой. — Так футбол-то после программы будет?
