Andrew Лебедев - Проститутка Дева
– Мигунова с Милюковой, мало, что опаздываете на занятия, так еще и болтаете так громко, что мне здесь на кафедре слышно, выгоню!
Вера машинально подгребла флаер под конспект и демонстративно принялась переписывать что-то из латыни, начертанной мелом на доске.
Про шоу и про кастинг вспомнила, уже когда открыла конспект в метро.
Цветастый флаер лежал между страницами конспекта.
3.
Иван Борщанский водил свою "сахарную маму" в Большой зал Консерватории.
В программе был пианист Петров с оркестром Питерской филармонии.
Ивану нравился патентованный комфорт Большого зала… Размеренный ритм прогулок по фойе, хрусталь люстр и благородное серебро органа, нарядные дамы, узнаваемые лица мужчин московского света и эта приятная уверенность, когда ты сидишь и слушаешь музыку, уверенность в том, что потом, вечером, когда в лимузине ты привезешь даму домой, там, в большой и уютной квартире, она подарит тебе такую же патентованную качественную ласку, как Большой зал Консерватории, который дарит слушателю музыку только самого высокого качества.
Без лажи и без туфты.
Если Моцарт, то это качественный Моцарт.
И если Чайковский. То это качественный Чайковский.
Иван рано почувтвовал вкус к дорогим вещам.
И концерты в Большом зале Консерватории нравились ему.
Он был молод и даже юн, но он понимал суть традиции, которая выработалась и прижилась здесь, в этих стенах, – умные, добившиеся успеха мужчины везли отсюда своих дам в тихий уют зажиточных квартир…
Это как бы висело в воздухе… Комфорт. Уверенность. Зажиточность…
Вместе со звенящим соль-диезом солирующей в финале скрипки…
Свою "сахарную маму" он выводил сюда уже много раз.
Или это "сахарная мама" выводила сюда Ивана?
Мария Витальевна относилась к той редко встречающейся части бальзаковских женщин, которые имеют все основания не только номинально, по одному возрасту относиться к воспетой великим французом когорте нежных фемин. Она истинно была таковою – сочной и смачной в своей взрослой сексуальности, что так выгодно порой отличает зрелую даму от девушки и заставляет трепетных мальчиков делать выбор в пользу сексуальных пристрастий Оноре де Бальзака, но никак не вкусов некоторых русских классиков с их романтическими девушками.
Мария Витальевна в свои тридцать девять была стройна и вместе с тем царственно статна. Прекрасные формы развитого бюста и красивая линия крепких бедер сочетались в ее облике с легкой тонкостью талии, по-балетному прямой спиной и гордой длинной шейкой…
Мария Витальевна была истинной мечтой юных пятнадцатилетних сладострастников, для которых первые мечты о сексе не вяжутся с субтильными формами сверстниц, которые полагают, что истинное наслаждение новосозревшему девятикласснику может подарить только учительница… Да не всякая, но такая, как Мария Витальевна.
Иван познакомился с Марией Витальевной на корте.
Какая-то тайная, но уверенная взаимность сразу блеснула в глазах обоих партнеров, едва тренер поставил их друг перед дружкой.
Стройный и сильный девятнадцатилетний юноша.
И дама тридцати девяти лет – воплощенная квинтэссенция зрелой женственности.
После трех геймов они поехали обедать в "Прагу" на Арбат.
Поехали в ее "Мерседесе".
А уже оттуда – к ней, в ее квартиру на Пречистенке.
Целый год им обоим было очень хорошо.
Сегодня играли Чайковского.
Первый концерт для фортепьяно с оркестром.
Иван блаженствовал.
Под роскошные, по-имперски пафосные аккорды он любовался царственным профилем своей взрослой подруги.
Чайковский и Мария.
Мария и Чайковский.
Уверенность и качество…
В его только начинающейся жизни все было самого высокого качества.
Автомобиль марки "Мерседес".
Коньяк "Реми Мартен Гран Крю".
Роскошнейшая из всех женщин.
Второй курс престижнейшего МГИМО…
Первый концерт для фортепьяно с оркестром в исполнении Петрова и оркестра питерской Филармонии…
Чего еще попросить у Судьбы?
– Мы больше не будем встречаться, Ванечка, я уезжаю, – сказала Мария Витальевна, поднимаясь с их устланного черным шелком ложа. – Мужа переводят в Австралию, а по его статусу он не может там без супруги.
Иван молчал, ошарашенный этой новостью.
– Представляешь, Ванечка, тридцать часов лететь и при этом делать восемь промежуточных посадок, я не вынесу.
Мария Витальевна чиркнула своей золотой зажигалкой и выпустила облачко белого дыма.
– Я и так-то умираю в этих самолетах, а здесь тридцать часов и восемь раз взлетать и садиться!
Иван не верил.
Как же так, неужели его счастье может просто взять и кончиться?
– А нельзя не ехать? – спросил он, и тон, которым прозвучал его вопрос, был самым жалостливым из всех мыслимых.
– Что? – переспросила Мария Витальевна. – Не лететь? А плыть пароходом туда надо целый месяц, да и не всегда и не отовсюду туда ходят корабли.
– Нет, я имею в виду вообще не ехать туда, к мужу…
На слове "к мужу" Иван запнулся, как будто в горле запершило.
– Не ехать? – изумилась Мария Витальевна. – Нет, я никак не могу туда не ехать, – уверенно сказала она.
– А как же я? – совсем по-детски спросил Иван. – А я как же?
– А ты останешься здесь, – вздохнув, сказала Мария Витальевна. – Я же не могу взять тебя с собой в Австралию…
Счастье рано или поздно кончается.
Но с концом одного счастья рождается другое.
Иван этого не знал.
4.
На даче Мигунов примерялся к ружью.
Нет, не для того, чтобы застрелиться, но…
Но, может, и для того, чтобы застрелиться. Ведь ко всему надо сперва примериться.
И к самоубийству тоже.
Это было ружье его приятеля.
Да и сама дача тоже принадлежала приятелю.
Сам Мигунов на данном этапе своей жизни никакой загородной недвижимостью не обладал.
Не сподобился.
Все вокруг говорили, мол, давай-давай, при твоем положении есть возможность взять участок в Усово по Рублёвке на берегу Москвы-реки, там продается участок, и не каждому позволят купить, там закрытый клуб домовладельцев, но тебе как главному редактору известного телеканала продадут…
И деньги были…
В первый же год его работы на "Норма Ти-Ви" ему платили по "двадцатке" в месяц, то есть четверть "лимона" в год…
Коттедж сразу не построишь, но ведь и знакомые банкиры тогда предлагали дать взаймы. И ведь он бы отдал.
Но Мигунов всегда как огня боялся возни с ремонтами, переездами, строительствами…
В эту стройку только влезь – и больше ничем другим заниматься не будешь, только ежедневно разбираться с прорабом, куда уходят деньги и почему дом так медленно строится.
Жил Мигунов эти годы своей работы на телевидении широко. Ездил везде. Везде платил и за себя, и за друзей. Давал людям в долг. Часто без отдачи.
Играл…
Вернее – поигрывал в казино и чаще спускал все почти до нитки.
Два раза покупал квартиры.
Одну подарил любовнице, когда с ней расходился.
Другую записал на дочь Верочку, как приданое ей на будущую свадьбу.
В общем, был Мигунов гол как сокол!
И сидел он на даче у приятеля своего Василия Ломидзе, сидел, покуда не гнали…
– А ведь скоро погонят, – думал Мигунов, примеряя Васино ружьецо, направив его себе в рот, так чтобы рукою достать при этом до курка.
Скоро отовсюду погонят.
Анна вот прогнала! Прогнала, как узнала, что он уже не редактор…
Прогонят и отсюда.
Может, не сразу, может, поиграют в человеческие ценности, в порядочность, в дружбу… Поиграют месячишко, а потом непременно прогонят.
Мигунов отложил ружьецо.
Как-то все это неопрятно со стрельбой в рот.
Далида, когда отравилась, специально примеряла-выверяла, как будет на подушках лежать – красиво ли? Ведь корреспонденты поди набегут, фотографировать будут…
А из ружьеца в рот – это как-то неопрятно.
Кровь, мозги, осколки черепа… Полкомнаты уделает так, что за день не отмоют.
Да и потом это пошло и банально.
Ишь, покончил самоубийством, оставшись без работы, потому что бросили его и друзья, и любовница…
Еще и записочку слёзную под стать моменту пошленькую написать: "В смерти моей прошу никого не винить, кроме сволочи Борщанского и моей бывшей любовницы Анны – последней гадины и паскуды, потому что меня хорошего бросила…" …
Позвонил Верочке.
– Давно не виделись, доча, встретимся? Поболтаем?
Написал Васе Ломидзе записку, что уехал, не дождавшись хозяина, отворил ворота, выкатил свою "Ауди" и порулил в Москву, чтобы успеть подхватить дочку с последней пары.
Сидели в бистро на Маяковке.
Респектабельный мэн и красивая девушка-студентка.
Пойди они в дорогой ресторан, там бы наверняка подумали, что это сладострастный папик с юной любовницей, или босс с секретаршей.
Про хорошее испорченный телевидением народ никогда не подумает.