Дмитрий Березин - Бремя тела
— Ура! — закричал Саша. — С новым годом!
Надя и Ксения молчали, спешно чокнулись и глотком шампанского запили съеденные бумажки. Надя улыбалась, Ксения пыталась то ли распробовать шампанское, то ли как следует проглотить бумажку, стараясь, чтобы она не застряла где-то по дороге.
— Что смотрите-то? — глотнув шампанского, Ксения моментально раскраснелась. — На салат и бутерброды не надо смотреть, их надо есть!
Ксения первой накинулась на еду. Из соседних комнат доносилось многократное «Ура!», какие-то другие нечленораздельные вопли, крики «С Новым годом». За окном грохотала канонада салютов, свистели фейерверки и ракеты. Новогодняя ночь для многих становится помешательством: накупить выпивки и пиротехники для того, чтобы пить и взрывать, пить и взрывать, пить и взрывать — и так до тех пор, пока организм перестанет ощущать жидкое топливо и как-либо реагировать на взрывы.
— Вкусная селедка под шубой, — заметил Саша, открывая вторую бутылку шампанского. — Точняк, Надька, ты готовила? Если ты, то я тебя люблю.
— Неа, не я! — Надя чуть не поперхнулась и изо всех сил старалась не закашляться. — Это все Ксюха готовила. Смеешься, чтобы я готовила так! У меня все просто. Ну, на макароны с тушенкой ты еще можешь рассчитывать. Типа, это мясо с червями? Нет, это макароны-по флотски. А что-то повкуснее готовь сам, я тебе не домработница, понял?
Надя заржала — от чего больше: шутки или грубого, но вполне действенного самоутверждения, — Ксения так и не поняла.
Из второй бутылки шампанского пробка вылетела с еще более резким и громким звуком, чем из первой. Она снова полетела туда, где было пятно. Но, подняв глаза, Ксения, к своему удивлению, пятна не увидела.
«Неужели меня от шампанского так развезло? — Ксении впервые стало страшно не от того, что пятно ее преследует, а от того, что оно вдруг исчезло, и она заметила это исчезновение, ведь всего минут пять-семь назад оно еще висело под потолком над дверью. — Или все-таки нас тут трое, и пятно не рискует показываться сразу троим? Ничего не понимаю, ничего не понимаю. И спросить не у кого, все дурочкой или наркоманкой считают. Так, Ксюша, прочь эти мысли, нельзя в Новый год думать о плохом. Как Новый год встретишь, так его и проведешь. Так, срочно выпить еще, чтобы не думать о плохом. Смейся, Ксюша, улыбайся».
— Ну, нам пора, гулять пойдем, — наевшись, сказала Надя и повисла на шее у Саши. — Отдыхай, веселись. Может, к тебе кто-нибудь придет, а?
— Никто ко мне не придет, — буркнула в ответ Ксения, вылила в свой бокал остаток шампанского из бутылки, поставила бутылку на пол, а сама с бокалом устроилась на кровати. — Посижу и спать скоро лягу.
Саша посмотрел на Надю и махнул рукой, мол, оставь ее, пускай перебесится. Быстро собравшись и прихватив с собой непочатую бутылку водки и несколько конфет, они ретировались. Надю уже немного развезло, и Саша, матерясь, поддерживал ее за плечо. Дверь хлопнула. Ксения сделала глоток шампанского.
Ей вдруг пришла в голову мысль о том, что Бурласова их не выпустит, тем более в таком состоянии и с бутылкой водки наперевес, что дверь в общежитии закрыта до утра, а на часах нет и часа ночи. Ксения ждала, что вот-вот ее соседка с парнем вернутся, и новогодняя ночь превратится в какой-то гибрид оргии и пьянки, что будет вынуждена уйти уже она. Что тогда делать? Слоняться по коридорам общежития, по лестницам, подняться на последний этаж, спуститься этажом ниже. Но там мужской этаж, ничем хорошим это закончиться в Новогоднюю ночь не может. Как минимум заставят затолкать в себя стакан какой-нибудь дряни или дешевого шампанского, пахнущего спиртом и дрожжами. Ксения краем глаза взглянула на пустую бутылку из-под весьма неплохого шампанского, принесенного парнем Нади.
Спать нисколько не хотелось. Ксения уже была готова расстроиться из-за того, что в новогоднюю ночь благодаря нелепым правилам ей придется покинуть комнату и коротать время до утра неизвестно где. Но крики из-за окна заставили ее опомниться:
— Никитина! Никитина, с Новым годом! Никитина, твою мать, да выгляни же ты! Ни-ки-ти-на!
Крики то и дело прерывались залпом очередного фейерверка. Нехотя встав с кровати, погасив в комнате свет и взобравшись на подоконник, Ксения увидела за окном толпы народа с бенгальскими огнями. Много людей — как светлячки, резвящиеся перед дождем.
— Никитина! Ау! С Новым годом!
Теперь Ксения смогла разглядеть тех, кто ей кричал. Это были Надя и ее парень. Им кто-то дал бенгальские огни, и они изо всех сил ими размахивали, привлекая внимание Ксении. Саша размахивал не только бенгальским огнем, но и бутылкой.
Она помахала им в ответ и улыбнулась. От окна сильно дуло, Ксения чувствовала неприятный холод. Батарея была хоть и горячая, но облокачиваться на нее лишний раз Ксении не хотелось — вездесущие кусочки слезающей зеленой краски больно впивались в кожу и прилипали к одежде. Помахав еще раз, она переместилась обратно на кровать.
Ксения так и сидела в темноте. Шум в коридоре и в соседних комнатах понемногу угасал: кто-то переставал бороться со сном, другие высыпали на улицу веселиться дальше, многие, наверняка, просто сидели, как Ксения, погруженные в мысли. Ей не хотелось даже вспоминать о том, что ее донимает какое-то темное пятно, что утром в комнату ввалится пьяная Надя, что вслед за Новым годом, как и за всеми праздниками наступят самые обыкновенные будни, когда она уже не сможет себе позволить вот так валяться на кровати с бокалом шампанского и бутербродом с икрой.
Прошел еще один год, перевернута еще одна страница в ее жизни. Что на этой странице? Ксения напряглась: припомнить позитивное всегда гораздо сложнее, чем удариться в обмусоливание негатива. Окончание школы, непутевый выпускной, столь же непутевое лето в Череповце, поездка для поступления в Петербург. Дальше — мимолетная радость от того, что она поступила, продолжение непутевого лета, проводы на учебу в августе, смерть бабы Лары и последний разговор с ней о какой-то силе, а дальше учеба, бесконечная учеба, непонятное пятно, страх, зачеты, нервы. И, вот, празднование Нового года, как маленькая награда за все терзания. Ксения не заметила, как уснула, продолжая сжимать в руке пустой бокал.
IV
Душевая в любом общежитии — это больше, чем душевая. В ней не просто моются, смывая с себя уличную и домашнюю пыль, следы трудового пота и непосильных потуг учебы. В душевой тайком покуривают, выпивают, если больше нигде нельзя это сделать. В самых злачных и запущенных общежитиях в душевых не только принимают, но и хранят наркоту — где-нибудь под потолком, в вентиляции или за батареей, под заветной плиткой, тщательно завернув в полиэтиленовый пакет. Но такое, конечно, в самых злачных из злачных общежитиях, где живут большей частью не студенты, а те, кто под таковых маскируется. Иными словами, числится за мзду в каком-нибудь третьесортном институте, а сам спокойно занимается своими делами, отдавая за проживание и прописку сущие копейки. Это не квартиру снимать, когда на проживание нужно выкладывать кругленькую сумму.
А еще душевая, конечно, если она достаточно большая — это место для общения. Конечно, можно общаться и в коридоре, и на общежитской кухне. Но все это не то. Там разговоры не могут быть доверительными и до конца откровенными — мужские на мужском этаже и чисто женские на женском.
Ксения не любила быть в душевой одна. На потолке или на стенах ее непременно поджидало темное пятно. Она искала его глазами и как только находила, сама же пугалась своей находки. Пятно перемещалось и пульсировало. Даже в самые солнечные дни, какие случаются в конце зимы или ранней весной, пятно нисколько не становилось светлее. Такое же темное, большое, пульсирующее. Ксения убеждала себя в том, что это галлюцинация, ведь пятно кроме нее никто не видел.
«Только не сходить с ума, Ксюша, держи себя в руках и не смотри туда, не смотри на это мерзкое пятно. Представь, что его здесь нет. А его и нет, Ксюша. Это мираж, глюки. Если бы оно было, его видели бы и другие. Ты сама понимаешь, что такого не бывает. Понимаешь? Вот и прекрасно, Ксюша, молодчина. Делай свои дела и не обращай на него внимания, даже не смей оглядываться. Кому говорят. не оглядываться? Вот так, хорошо, очень хорошо», — Ксения яростно сражалась с собой и, как ей виделось, почти всегда одерживала победу.
Но все-таки одной в душевой было страшновато. А когда в нее набивалось много народа, Ксения чувствовала себя некомфортно уже совсем по другим причинам. Но в выборе между страхом и дискомфортом Ксения обычно выбирала второе.
— А, это ты, Ксюха, — послышался недовольный голос Нади, — давай быстрее заходи и дверь закрывай. Чего уставилась? Заходи, говорю.
Иногда грубость Нади переходила все возможные границы. Но Ксения не обижалась и утешала себя тем, что ей в соседки могли дать откровенную хамку или вообще ту самую «подсадку», липовую студентку, просто проживающую в комнате в общежитии, приводящую в нее своих бесконечных родственников, знакомых, друзей и прочий сброд. В общежитии еще помнили историю трехлетней давности, когда с трудом удалось выселить из одной из комнат проститутку, приезжую из Средней Азии.
