Кингсли Эмис - Везунчик Джим
— Мисс Катлер!
На сем сходство в отклонениях от литературной нормы исчерпывалось — вошедший отклонялся на восток, сам Диксон — на запад.
— Здорово, Альфред, — сказал Диксон, делая шаг в прихожую.
— Здорово, Джим! — Бисли торопливо вскрывал свое письмо. Позади Диксона дверь в кухню отворилась — это мисс Катлер, квартирная хозяйка, любопытствовала, кто пришел и кого привел. Удовлетворенная увиденным, она улыбнулась и исчезла. Бисли читал письмо и по мере прочтения мрачнел.
— Чай будешь? — спросил Диксон.
Бисли кивнул и вручил Диксону типографский листок, сырой и шершавый.
— То-то родню в выходные порадую.
Диксон прочел благодарность мистеру Бисли за участие и сообщение, что назначен мистер П. Олдхем.
— Не расстраивайся, Альфред. Будут еще вакансии, никуда не денутся.
— До октября — вряд ли. А у меня время поджимает.
Они уселись за стол.
— Ты очень на это место рассчитывал? — спросил Диксон.
— Я рассчитывал свалить от Фреда Карно[7]. — Фредом Карно Бисли за глаза называл своего профессора.
— Значит, спал и видел, — подытожил Диксон.
— Именно. Недди не говорил, каковы твои шансы?
— Даже не намекал. Зато я получил письмо от Кейтона. Он берет мою статью, ну, о кораблестроении.
— Теперь ты, наверно, с облегчением вздохнул. А когда напечатают?
— Неизвестно.
— Письмо при тебе? — Диксон протянул письмо. — Этот твой Кейтон, он что, на канцелярских принадлежностях экономит? Так-так… Что-то оно как-то все неопределенно. А тебе ведь конкретика нужна.
Диксон поморщился, чтобы вернуть очки на место. Как обычно, получилось со второй попытки.
— Разве?
— Джим, старина, ну конечно. Подумаешь, написали, что одобряют статью. Толку от этого негусто. Может, ее через два года напечатают. Нет, тебе надо взять этого Кейтона за жабры — пусть назовет точную дату. Тогда будет что предъявить Недди. Это я тебе как друг советую.
Диксон, далеко не уверенный, что ноги у дружеского совета растут не из досады, медлил, не отвечал. Вошла с подносом мисс Катлер. На ней было одно из самых старых черных платьев, которыми изобиловал ее гардероб. Оно лоснилось на локтях, а также выступах мощного торса. Подчеркнуто тихая поступь, быстрые точные движения мясистых рук, чуть поджатые губы и легкое пыхтение, помогающее не звякать посудой, а также потупленный взгляд в сочетании создавали эффект невозможности говорить в ее присутствии, разве только с ней самой. Уже много лет прошло с тех пор, как мисс Катлер оставила работу прислуги и стала сдавать комнаты внаем; хотя порой она демонстрировала впечатляющий набор характеристик прирожденной квартирной хозяйки, ее манера накрывать на стол и сейчас удовлетворила бы самую придирчивую экономку. Диксон с Бисли сказали ей что-то вежливое, она ограничилась двумя кивками — ритуал разгрузки подноса требовал тишины. По окончании ритуала они было заговорили, но явился страховой агент и майор в отставке Билл Аткинсон.
Аткинсон, высокий, смуглый и темноволосый, тяжело опустился на стул в углу стола, мисс же Катлер, давно запуганная его требованием, «чтобы все по высшему разряду», выскочила из комнаты.
— Рано ты сегодня, Билл, — сказал Диксон.
Аткинсон уставился так, будто замечание в принципе могло бросить вызов его физической силе и выдержке; наконец, как бы решив быть выше подозрений, кивнул раз двадцать. Из-за пробора прически и усов, загнутых под прямым углом, Аткинсон имел вид опереточного злодея.
Продолжали пить чай. Аткинсон тоже взял чашку, но в разговор, еще несколько минут вращавшийся вокруг Диксоновой статьи и вероятной даты ее публикации, надменно не вступал.
— Статья-то хоть хорошая? — наконец спросил Бисли.
— Хорошая? — опешил Диксон. — Что ты разумеешь под словом «хорошая»?
— Что ты был выше фактов и нарядных выводов. Что писал не только с целью удержаться на работе.
— Боже правый, о чем ты говоришь? Делать мне больше нечего — душу в этакую халтуру вкладывать. — На слове «халтура» Диксон перехватил пристальный взгляд Аткинса из-под густо опушенных век.
— Я только спросил. — Бисли вынул отделанную никелем трубку. Трубка с переменным успехом служила шпалерой для его личностного роста. — Значит, я был прав.
— Альфред, уж не хочешь ли ты сказать, будто ждал от меня научных исследований? Ждал, признайся?
— Ничего я не ждал. И ничего не хочу сказать. Я спросить хочу: зачем ты вообще это на себя взвалил?
Диксон колебался.
— Я ведь уже объяснял, причем давно. Из-за ощущения, что в школе от меня толку не будет.
— Нет, я имел в виду, почему ты стал медиевистом. — Бисли чиркнул спичкой, накуксил мышиное личико. — Билл, тебе дым не мешает? — Ответа не последовало, и Бисли продолжал между затяжками: — Насколько я понимаю, Средние века интересуют тебя ничуть не больше, чем какие-либо другие. Я прав?
Диксон выдавил смешок.
— Прав, прав. Я стал, как ты выражаешься, медиевистом, исключительно потому, что у нас в универе, в Лестере, средневековых документов было завались. Вот я и приспособился. Естественно, что в резюме я сделал упор на Средние века — сам знаешь, когда у кандидата узкая специализация, к нему уважения больше. В итоге место досталось мне, а не типчику с оксфордским дипломом, а почему? Потому что типчик на собеседовании нудил о современных теориях интерпретации. Только я не думал, что Средние века станут моими личными галерами. — Диксон подавил желание закурить — пятичасовая сигарета была оприходована еще в пятнадцать минут четвертого.
— Понятно, — шмыгнул носом Бисли. — Ты раньше не рассказывал.
— А ты не замечал, как часто мы приспосабливаемся к тому, что нам особенно ненавистно? — спросил Диксон, но Бисли, продолжая пыхтеть трубкой, уже поднялся. Диксоновы взгляды на Средние века как таковые подождут до лучших времен.
— Мне пора, — сказал Бисли. — Приятного тебе времяпрепровождения с творческими личностями. Смотри не напейся и не выложи старику Недди то, что выложил мне. Счастливо, Билл! — Аткинсон не соизволил ответить, Бисли не соизволил закрыть за собой дверь.
Диксон бросил «до скорого», выждал несколько секунд.
— Билл, ты не мог бы оказать мне услугу?
Ответ, как ни странно, последовал незамедлительно.
— Смотря какую, — скривился Аткинсон.
— Будь добр, позвони мне вот на этот номер в воскресенье часов в одиннадцать утра. Я буду на месте, мы поговорим с минуту о погоде, и все. Но если вдруг трубку возьмет кто-то другой… — Из прихожей донеслись непонятные звуки, Диксон замолчал, больше ничего не услышал и продолжил: — Так вот, скажи тому, кто ответит, что нагрянули мои родители и ждут меня не дождутся. Вот, здесь все написано.
Аткинсон вскинул пышные брови и уставился на конверт, словно там было нацарапано неправильное решение шахматной задачи. Рассмеялся людоедским смехом и перевел взгляд на Диксона.
— Боишься, что не выдержишь, или как?
— Дело в том, что мой профессор опять вздумал устроить «концертец». Хочешь не хочешь, а надо отметиться. Но проторчать там целое воскресенье выше моих сил.
Последовала продолжительная пауза, во время которой Аткинсон привычно скользил по комнате критическим взглядом. Диксон любил и уважал Аткинсона за нарочитое отвращение ко всему, что попадало в поле его зрения, слуха, обоняния или осязания, а паче — за то, что отвращение всякий раз выходило свеженькое, с пылу с жару. Наконец Аткинсон произнес:
— Понимаю. С удовольствием помогу.
И тут в столовую вошел Джонс со стопкой журналов. При его появлении Диксон задергался: Джонс передвигался бесшумно, как и подобает потенциальному соглядатаю, и считался другом Уэлчей, особенно миссис Уэлч. Задаваясь вопросом, достаточно ли Джонс расслышал, чтобы составить представление о деликатной просьбе, Диксон нервно кивнул Джонсу. Последний не изменился в своем одутловатом, сальном лице. При Аткинсоновом «здорово, сынок» неподвижность только усугубилась.
Диксон решил ехать к Уэлчам на автобусе, чтобы избежать общества Джонса, поэтому теперь поднялся. С мыслью: «Надо предупредить Аткинсона», — однако без мысли, как это сделать, вышел из столовой. Уже на лестнице до него донеслось:
— Ну, давай рассказывай про свой гобой.
Через несколько минут Диксон с саквояжем спешил к автобусной остановке. На углу главной улицы он задержался — обозрел склоны, где последние домики с плоскими крышами и продуктовые лавки уступали место конторам, магазинам готового платья, ателье, публичной библиотеке, телефонной станции и современному кинотеатру. Далее шли высокие здания городского центра, венчаемые конусом собора. Автобусы и троллейбусы звенели и гремели, поток автомобилей извивался, распрямлялся, сокращался и увеличивался в ширину и в длину. По тротуарам сновали толпы. Диксон перешел улицу. Городская суета бодрила, наполняла сердце необъяснимой радостью. Выходные, помимо привычного сочетания предсказуемой скуки со скукой непредсказуемой, ничего не сулили, но Диксону в это, хоть убей, не верилось. Что, если одобрение статьи — только прелюдия к долгосрочному и столь необходимому везению? Что, если у Недди будет пара-тройка интересных, занятных персонажей? А не будет — так они с Маргарет удовольствуются перемыванием костей персонажам прочих характеристик. Надо, кстати, проследить, чтобы Маргарет получила максимум удовольствия, а при посторонних оно проще. В саквояже томик стихов современного поэта (по его личному мнению, поэт омерзителен), купленный нынче утром для Маргарет безо всякого повода. Эффект неожиданности вкупе с доказательством глубоких чувств и лестью, заложенной в выборе, — должно сработать. При мысли о надписи на форзаце Диксона постиг приступ тошноты, но общий настрой оказался сильнее.
