Роберт Уилсон - Моя жизнь после смерти
Утренний ритуал начался с варки кофе (как истинный гурман, я сам смалываю зёрна: ритуал во славу Эпикура). С чашкой дымящегося кофе я сел у телефона. Набрав номер больничной палаты, в которой лежал Ши, я рассказал ему для развлечения неприличный анекдот. Но голос Боба звучал слабее, чем обычно, и у меня снова возникло это ужасное щемящее чувство полной беспомощности из-за того, что я совершенно не знаю, чем реально могу ему помочь.
Мы поговорили о "NYPD Blue", новом телевизионном шоу, которое нам обоим нравилось. Мы сошлись во мнении. Что Сипович всегда выбирает лучшие строки: "Раз или два в году я люблю выполнять обещание в присутствии свидетеля, поэтому помню, на что похоже это ощущение". "Хотя это и ошарашит тебя, Джон, но я должен тебе сказать: иногда в этом здании не вершится истинное правосудие".
"Я чувствую себя лучше, — под конец сказал Ши полушёпотом. — Намного лучше. Просто сейчас я немного устал".
"Ладно, — сказал я. Я тебя отпускаю".
"Я люблю тебя", — неожиданно произнёс он.
"И я тебя люблю", — сказал я, вешая трубку. Я сел и задумался. В нашем обществе требуется почти три десятка лет и тяжёлая болезнь, чтобы гетеросексуальные мужчины могли сказать друг другу "Я тебя люблю"… Я размышлял об этом и об оптимизме Ши, потому что не хотел думать о том, каким слабым и измученным был его голос.
Оглядываясь назад, я так и не знаю, хотел ли он внушить этот оптимизм своему страдающему телу — перестроить его иммунологическую защиту при помощи могучей нейрохимии надежды — или же он сказал это, чтобы избавить меня от дальнейших переживаний и на несколько часов уменьшить мою тревогу.
В следующий раз, когда я позвонил Бобу Ши, голос на автоответчике сообщил, что Боб находится в коме, и попросил больше в больницу не звонить. Даже тогда я не поверил, не хотел верить в реальность происходившего. Когда примерно дня через три сообщение на автоответчике поменялось, и тот же голос просто сказал, что Боб Ши умер, я испытал потрясение. Мне следовало ожидать, что это произойдёт, но я не был к этому готов. К этому никогда не бываешь готов. Я настолько старался вселить надежду в Боба, что сам заразился этой надеждой на чудо.
Я сидел с трубкой в руках, как Уайл И. Койот, когда его только что ударило камнем размером со слона, но он ещё это не чувствует и не знает, что по логике вещей должен уже упасть. Я медленно повесил трубку, по-прежнему не в состоянии смотреть правде в глаза, всё ещё находясь в состоянии шока. Внешне казалось, что Боб выиграл этот раунд (за последние полгода ни одной новой опухоли) как он мог умереть от побочных эффектов?
Гремлины запустили в Интернет слух о смерти одного автора "Иллюминатуса!", а по-настоящему умер другой.
Я выглянул из окна. Солнце едва взошло — я поднимаюсь на рассвете, когда небо на востоке чуть тронуто светло-коричневыми и мандариновыми разводами, — но во внутреннем дворике моего дома уже собралось "общество к завтраку". Зяблики, дрозды и воробьи подпрыгивали и хлопали крыльями, поклёвывая из моей кормушки. Прилетели две нахохлившиеся косматые сойки, отпугивая всех остальных пернатых, и энергично нырнули клювами в кормушку. Африканская горлица на дереве подавала свой обычный скорбный призыв, словно не верила, что когда-нибудь на земле станет меньше печали. Где-то проехала машина, невидимая за стеной дворика. В моей голове всё ещё не укладывалось. Как можно свести воедино два понятия "Боб Ши" и «смерть». Мне это казалось чем-то вроде "круглого квадрата" или "гигантского лилипута". Как сказал Витгенштейн. Есть понятия, которые не связываются в содержательную мысль.
Я подумал об одном надгробном камне в Слиго, на диком западе Ирландии:
Окинь холодным взглядомЖизнь и смерть.И проезжай, всадник.
Я размышлял о том, как идеализировал судья Шэллоу мятежную весну своей юности ("Иисусе, какие бурные деньки") и как сдержанно отвечал ему Фальстаф, на которого эти сладкие воспоминания навевали горькую тоску: "И звон полуночных колоколов, мастер Шэллоу". Никто кроме Орсона Уэллса никогда не придавал этой строке того особого значения. Которое она заслуживает… В ней говорится: "Наши кутежи и вправду длились допоздна" (с точки зрения жителей страны с аграрной экономикой, где большинство людей ложится спать на закате солнца), но ещё она означает: "Наши дни сочтены: звон колоколов напоминает о могиле".
На улице прогрохотала ещё одна машина. И африканская горлица снова пожаловалась на несправедливость жизни. Я вдруг увидел, насколько сексуальна зелень Природы за стеклянной дверью моего дворика. Потом на огромной скорости пронеслась ещё одна машина: наверное, парень опаздывал на работу.
В первые годы нашего знакомства с Бобом Ши мы никогда не видели ни птиц, ни цветов, ни деревьев, зато слышали грохот ревущих машин. Наша дружба зародилась в Чикаго, среди индустриальной суматохи и сутолоки, вони, крови и дерьма на скотных дворах: я вспоминаю это как асфальтовое чистилище Дали (и Дэйли). Мы сошлись ближе, когда Боб и я получили дозу слезоточивого газа и газа нервного действия во время демократической конвенции 1968 года, той самой, которую оградили колючей проволокой, потому что мэр Ричард П. Дэйли (разумеется, не Дали, хотя его мысли часто казались сюрреалистическими) решил, что не позволит американцам вмешиваться в дела правительства.
Протестующие скандировали: "Раз, два, три, четыре! Нам не нужна ваша чёртова война! Пять, шесть, семь, восемь: организуемся и сметём госдепартамент!" Поблизости взорвалась ещё одна канистра со слезоточивым газом, и, обливаясь слезами, мы с Ши понеслись вдоль Мичигана, успев нырнуть в боковую улочку. Так нам удалось спастись от избиения дубинками, которое применили к тем, кто не умел бегать так же стремительно, как мы. Если хотите узнать, что стало с менее проворными демонстрантами. Вовсе не обязательно разыскивать в архиве плёнку с отснятым материалом событий 1968 года. Достаточно ещё раз посмотреть фильм Родни Кинга. Полицейские вели себя по-зверски, и их забавы мало меняются с годами.
Потягивая кофе, я отсчитал годы назад. Всё верно, мы с Ши знаем друг друга без малого тридцать лет. За тридцать лет человек выходит из пелёнок и дорастает до получения первого трёхколёсного велосипеда, первого оргазма и даже диссертации. Человек может получить постоянную работу или научиться просить милостыню на улицах, ухаживать за девушкой, жениться и стать родителем или пойти в армию и потерять ногу. До начала двадцатого века средняя продолжительность жизни людей составляла не более тридцати лет. Дружба, которая длится так долго становится чем-то большим, чем дружба. Ши значил для меня столько же, сколько любой член моей семьи.
Давным-давно, ещё в шестьдесят пятом году, когда мы с Ши начинали работать в фонде "Плэйбой Форум" при журнале "Плэйбой", у нас вошло в привычку вместе обедать. Вскоре у нас появилась традиция захаживать каждую вторую пятницу (читай: в день зарплаты) после работы в соседний бар и пропускать по полдюжины коктейлей "Кровавая Мэри". При этом мы обсуждали книги, фильмы и все важные вопросы по гражданскому и уголовному праву, логике, философии, политике, религии и "пограничной науке", если можно провести границу между двумя последними предметами. Обычно все эти вопросы казались нам неотделимыми друг от друга, и во время разговоров нас просто «несло». Наверное, поэтому в те годы в фонде "Плэйбой Форум" обсуждались более экстравагантные проблемы, чем это было до нас или после.
Я помню наш цикл "Кто владеет Эриком Уайтторном?", в котором мы предали гласности историю о том, как некая миссис Уайтторн подала в суд на правительство за попытку призвать в армию её восемнадцатилетнего сына Эрика. Она утверждала, что пока Эрику не исполнится двадцать один год, он принадлежит ей, и правительство не имеет права забирать его у неё. Мы с Ши старались как можно подробнее осветить это событие, поскольку хотели, чтобы люди всерьёз задумались над тем, кому принадлежит восемнадцатилетний человек: себе. Своей матери или Пентагону.
Увы, Эрик, как и многие молодые люди, не желал быть орудием идеализма в руках матери, и положил конец дебатам, добровольно записавшись в Армию. (Сын Мэйдэлин Марри тоже взбунтовался. Не желая играть роль тарана, когда она штурмовала цитадель Организованной Религии). Нам пришлось прекратить дебаты, когда Эрик надел военную форму и отправился выжигать напалмом низкорослых малайцев. Надеюсь. Что некоторые читатели «Плэйбоя» тех лет до сих пор время от времени задумываются, принадлежат ли люди самим себе, родителям, или же кафкианским лабиринтам Пятистенного Замка на Потомаке. Под влиянием чёрной магии в коллективном бессознательном большинство людей (как я подозреваю) по-прежнему считаем, что Пентагон буквально «владеет» ими и их отпрысками, а сами они «должны» деньги Ирландской Республиканской Армии.
