Ирина Лобановская - Что мне делать без тебя?
- Я не хочу есть, - отозвалась дочка. - Я еще немного порисую...
Ну и прекрасно! Значит, им никто не будет мешать. Хотя этот ребенок никогда и никому не мешает.
- Что ты думаешь о Полине, папа? - первая начала разговор Олеся, внимательно рассматривая отца.
Глеб ответил вопросом на вопрос.
- А что можно думать о мартышках, моя девочка? Мартышки всегда остаются мартышками, вот и все. Что тебе непонятно, дорогая?
- Мне многое непонятно, папа, - Олеся нервничала. - Но ведь ты приехал ко мне по какому-то важному делу. Что-нибудь случилось?
- Пока еще нет, но скоро должно случиться, - задумчиво отозвался отец. - Впрочем, ничего страшного. Видишь ли, я просто собираюсь расстаться с твоей Мэри, но она пока ничего не знает.
Олеся в изумлении отпрянула.
- Как... расстаться? Опять? Ты рехнулся, папенька? - прошептала она, бледнея от негодования. - Ты забываешь, сколько тебе лет?
- Вовсе нет, моя дорогая, - засмеялся Глеб. - Вот женщины об этом действительно постоянно забывают. Но ты не ребенок, чтобы спрашивать, почему и зачем! Конечно, у меня есть другая, и конечно, она влюблена в меня, как твой мальчик в тебя. Кажется, Карен? Так что мы квиты, моя девочка, и нечего разыгрывать из себя моралистку. Тебе не идет. Лучше придумай, как мягче сообщить новость твоей подруге и теперь уже бывшей мачехе.
Возмущенная Олеся молчала. Ни думать, ни говорить на эту тему она не желала.
Мэри была давней закадычной подругой Олеси. Она сама когда-то и познакомила ее с отцом, приведя свою обожаемую татарочку в дом. Глеб мгновенно пленился "смуглой леди сонетов", как он ее называл. Их связь, тщательно и долго хранимая от Олеси, началась еще тогда, когда Глеб довольно мирно жил с Ариной-старшей в ожидании Арины-младшей. Даже вторая жена Глеба была не так ошеломлена и шокирована, узнав об очередной любви поэта, как Олеся, слишком больно ударившаяся о двойной обман - отца и подруги. Потом Олеся, конечно, быстро примирилась с обстоятельствами. Ведь когда-то она спокойно и легко простила любимому отцу гибель матери, которую не очень понимала. Но опять?! И еще, вдобавок, помогать отцу выпутываться из прежних отношений с ее любимой Мэри?! Ну нет, с Олеси хватит! Пусть ее избавят от вечных отцовских разбирательств с влюбленными дурами, которые носятся за поэтом толпами!
- Все-таки я надеялся, что ты сообразительнее. Хотя в кого тебе такой быть? - неодобрительно сказал Глеб с присущей ему прямотой. - С одним человеком невозможно прожить жизнь, это иллюзия. Да и двух-трех подруг для жизни маловато. И зачем заранее заблуждаться? Нужно всегда трезво отдавать себе отчет в своих возможностях. У твоего "москвичонка" село заднее левое. Завтра ты не доедешь до работы.
- Я не готовилась к такому разговору, папа, - буркнула Олеся. - Хотя это полнейшая чепуха, мне нужно подумать...
Отец прищурился.
- Ты о колесе? Это совсем не чепуха, и тут нечего думать, позвони только моему Диме. Хорошо, что я вовремя увидел, ты давно абсолютно ничего не замечаешь.
Привыкшая к его стилю и манерам, Олеся все же почувствовала себя оскорбленной. В ней заговорило чувство женской солидарности.
- Мэри будет очень трудно без тебя, папа. В конце концов, когда ты оставил маму ради Арины-старшей, и случилось то, что случилось, я смогла тебя понять. Хотя это было довольно трудно. Но сейчас, извини, не понимаю! Пусть тебе кажется, что я говорю и дико, и нелепо. Потом ты бросил двух Арин сразу, теперь вот уходишь от Мэри!.. Сколько же можно?! Не пора ли тебе остановиться? Всему есть предел, даже моему пониманию! И ты без меня прекрасно придумаешь очередное объяснение!
Глеб досадливо поморщился.
- Ну, свою потрясающую мораль ты закончила, а теперь расскажи мне о вечной любви на нашей грешной Земле. Это хорошая сказка на ночь для мартышки Полины. Всякие там русалочки твоего тихо помешанного Валерия. Можешь и Мэри потешить такими байками, она с удовольствием тебя выслушает. Какой же я дурак! Надеялся от тебя услышать что-нибудь путное! От тебя - и путное! Старый осел!
- Откровенность очень украшает тебя, папа! - тотчас выпалила не менее прямолинейная Олеся. - А мне Малахов вчера признался в любви! Вот здесь, на этом самом месте!
- Теперь ты можешь быстренько возводить здесь роскошный памятник! - парировал поэт. - Памятник его бесконечной страсти. Это совершенно необходимо. Я всегда говорил, что твой Валерий - редкий тип, каких поискать! Да ты искала как раз не его. Он сам нашелся на свою беду и на твое несчастье.
- Да, это правда, - подавленно прошептала Олеся. - Но я действительно не знаю, как объясниться с Мэри, и не представляю, что делать с тобой...
- И что ты только знаешь, моя дорогая? - с нежной укоризной спокойно пропел отец. - Ну и не представляй себе дальше! Хотя в подобных ситуациях женщины иногда проявляют неизвестно откуда взявшуюся тонкость. Это просто, как апельсин... Я рассчитывал на тебя... Но больше уже ни на кого не рассчитываю. Все будет так, как будет!
Глеб встал, собираясь уходить.
- Подожди, папа! - крикнула Олеся. - Не уезжай! Посиди со мной еще немного!
- Что с тобой, моя девочка? - удивился поэт, снова садясь и пристально, с тревогой вглядываясь в ее лицо. - Чего ты боишься?
Олеся прикусила язык. Не могла же она в самом деле сказать отцу, что боится остаться наедине с собственной дочерью! Пока она мялась, придумывая подходящее объяснение, Глеб позвал Полину.
- Эй, мартышка! Почему ты не приходишь чмокнуть своего старого деда?
Полина сразу возникла на пороге, будто давно ждала приглашения. Она подошла к Глебу, ткнулась светлой головенкой ему в плечо и затихла. Олеся больно прикусила губу. Единственная дочка готова любить всех, даже Валерия, но только не мать. Чужой родной человечек...
- А что, мартышка, может быть, ты поживешь несколько дней у нас? - спросил Глеб. - Мэри спрашивает о тебе постоянно. Ей очень нравится играть роль твоей молодой бабушки.
У Олеси вырвался вздох облегчения. Отец словно догадался о том, как проще и легче решить, хотя бы на время, проблему дочери, хотя, скорее всего, он пытался решить свою собственную. Полина могла оживить дом, где все сейчас замерло, застыло в ожидании близкой грозы. Девочка оторвалась от деда и посмотрела на него бесхитростными светлыми глазами.
- Я лучше останусь сегодня с мамой, дед. Она очень устала, редко бывает дома, а я так скучаю без нее! Потом нам иногда мешает Валерий. Я приеду к тебе через несколько дней, ладно? Ты передай от меня привет Мэри и скажи, что я пока занята, но всегда ее помню. Ты не обиделся, Глебушка?
И Полина заглянула деду в лицо. Тот довольно улыбался.
- Я рад, что вы такие дружные, мои девочки. Очень рад.
Олеся сидела онемевшая и оглушенная. Этот ребенок сведет ее когда-нибудь с ума...
После ухода отца Олеся тихо вошла в комнату Полины и остановилась, прислонившись к косяку. Склонившись над столом, девочка рисовала и пела свою неизменную песню.
- Не торопись никогда, Полька, - Олеся пыталась говорить спокойно. - Зачем тебе это? Ты все равно успеешь туда, куда тебе нужно... И как раз тогда, когда тебе предназначено.
- Ладно, - равнодушно отозвалась та, дорисовывая очередной лошадиный хвост. - Я не будут торопиться. Только это будет неправда...
И подняла на мать безмятежные светло-серые очи.
3
Родители Карена Джангирова недолюбливали всех девочек на свете и подзывать сына к телефону на девичьи голоса особого желания не выражали. Позвонит одноклассница, попросит скромненько, тоненько Карена - и тотчас в трубке воцаряется недовольное молчание его матери или раздается неодобрительное хмыканье отца, известного всей России журналиста и издателя. Девочки робели. Карен к телефону почти не подходил. Он занимался.
Ашот Джангиров не подозревал, что появление на свет первого сына резко и неожиданно изменит его самого и всю его превосходно отлаженную жизнь. Целеустремленный и жесткий мальчик из бедной многодетной армянской семьи, где он был третьим ребенком, Ашот уже лет в десять четко осознал, что в жизни все зависит только от него. Помощи ждать неоткуда. Но поскольку жизнь течет и развивается по определенным законам, необходимо просто наладить это ровное и мощное течение, запустить сильные механизмы движения - а дальше все пойдет само собой. Ашот не ошибся в расчетах. Лучший везде и всюду, первый в школе и подрабатывающий ночами на жизнь в Москве, куда семья бежала из Карабаха, он шел к своей цели спокойно и твердо, сметая на пути и предполагаемые, и непредвиденные преграды.
Журналистом он решил стать не случайно. И не только потому, что рано почувствовал тягу к перу и бумаге. Он учитывал совсем другие свои способности: Ашот обладал великолепным "нюхом" на сенсацию и умел наладить контакт с любым человеком. Огромное количество знакомых в разных уголках большого города, а потом и страны - он начал их заводить со стремительной быстротой еще в школе - давало ему серьезные преимущества перед другими. С безграничным обаянием Ашот дарил серии непосредственных улыбок, щедро раздавал комплименты, искренне восхищался чужими успехами, свободно и раскованно, с легким чарующим акцентом, рассказывал о себе... Он льстил, особенно мужчинам, которые покупаются лестью быстрее женщин, потому что плохо владеют этим оружием.
