Ирина Лобановская - Что мне делать без тебя?
Туфли прилипали к мокрому после дождя асфальту, и Олеся вдруг вспомнила мать. Незадолго до смерти она как-то сразу, за короткое время, постарела, быстро сникла, съежилась, стала чересчур суетливой и боязливой. Постоянное выражение тревоги не сходило с ее лица. Наверное, она беспокоилась за дочку, за недавно родившуюся Полину и Глеба… Наверное, боялась оставить их одних, что-то чувствуя… Хотя о близком, тогда уже очень близком расставании никто в тот момент не подозревал.
Воспоминание о матери, такое неожиданное, ничем не объяснимое, ударило Олесю своей жестокой откровенностью. И почему именно сегодня, сейчас, в этот тихий, теплый и влажный после дождя вечер, как раз перед встречей с отцом?..
В квартире было тихо. Полина, как всегда сосредоточенно, рисовала у себя в комнате. Олеся бросила на пол сумку. Зачем к ней едет отец? Что он собирается ей сказать? Она наспех накрыла стол в гостиной. Позвала Полину.
— Я не хочу есть, — отозвалась дочка. — Я еще немного порисую…
Ну и прекрасно! Значит, им никто не будет мешать. Хотя этот ребенок никогда и никому не мешает.
— Что ты думаешь о Полине, папа? — первая начала разговор Олеся, внимательно рассматривая отца.
Глеб ответил вопросом на вопрос.
— А что можно думать о мартышках, моя девочка? Мартышки всегда остаются мартышками, вот и все. Что тебе непонятно, дорогая?
— Мне многое непонятно, папа, — Олеся нервничала. — Но ведь ты приехал ко мне по какому-то важному делу. Что-нибудь случилось?
— Пока еще нет, но скоро должно случиться, — задумчиво отозвался отец. — Впрочем, ничего страшного. Видишь ли, я просто собираюсь расстаться с твоей Мэри, но она пока ничего не знает.
Олеся в изумлении отпрянула.
— Как… расстаться? Опять? Ты рехнулся, папенька? — прошептала она, бледнея от негодования. — Ты забываешь, сколько тебе лет?
— Вовсе нет, моя дорогая, — засмеялся Глеб. — Вот женщины об этом действительно постоянно забывают. Но ты не ребенок, чтобы спрашивать, почему и зачем! Конечно, у меня есть другая, и конечно, она влюблена в меня, как твой мальчик в тебя. Кажется, Карен? Так что мы квиты, моя девочка, и нечего разыгрывать из себя моралистку. Тебе не идет. Лучше придумай, как мягче сообщить новость твоей подруге и теперь уже бывшей мачехе.
Возмущенная Олеся молчала. Ни думать, ни говорить на эту тему она не желала.
Мэри была давней закадычной подругой Олеси. Она сама когда-то и познакомила ее с отцом, приведя свою обожаемую татарочку в дом. Глеб мгновенно пленился "смуглой леди сонетов", как он ее называл. Их связь, тщательно и долго хранимая от Олеси, началась еще тогда, когда Глеб довольно мирно жил с Ариной-старшей в ожидании Арины-младшей. Даже вторая жена Глеба была не так ошеломлена и шокирована, узнав об очередной любви поэта, как Олеся, слишком больно ударившаяся о двойной обман — отца и подруги. Потом Олеся, конечно, быстро примирилась с обстоятельствами. Ведь когда-то она спокойно и легко простила любимому отцу гибель матери, которую не очень понимала. Но опять?! И еще, вдобавок, помогать отцу выпутываться из прежних отношений с ее любимой Мэри?! Ну нет, с Олеси хватит! Пусть ее избавят от вечных отцовских разбирательств с влюбленными дурами, которые носятся за поэтом толпами!
— Все-таки я надеялся, что ты сообразительнее. Хотя в кого тебе такой быть? — неодобрительно сказал Глеб с присущей ему прямотой. — С одним человеком невозможно прожить жизнь, это иллюзия. Да и двух-трех подруг для жизни маловато. И зачем заранее заблуждаться? Нужно всегда трезво отдавать себе отчет в своих возможностях. У твоего "москвичонка" село заднее левое. Завтра ты не доедешь до работы.
— Я не готовилась к такому разговору, папа, — буркнула Олеся. — Хотя это полнейшая чепуха, мне нужно подумать…
Отец прищурился.
— Ты о колесе? Это совсем не чепуха, и тут нечего думать, позвони только моему Диме. Хорошо, что я вовремя увидел, ты давно абсолютно ничего не замечаешь.
Привыкшая к его стилю и манерам, Олеся все же почувствовала себя оскорбленной. В ней заговорило чувство женской солидарности.
— Мэри будет очень трудно без тебя, папа. В конце концов, когда ты оставил маму ради Арины-старшей, и случилось то, что случилось, я смогла тебя понять. Хотя это было довольно трудно. Но сейчас, извини, не понимаю! Пусть тебе кажется, что я говорю и дико, и нелепо. Потом ты бросил двух Арин сразу, теперь вот уходишь от Мэри!.. Сколько же можно?! Не пора ли тебе остановиться? Всему есть предел, даже моему пониманию! И ты без меня прекрасно придумаешь очередное объяснение!
Глеб досадливо поморщился.
— Ну, свою потрясающую мораль ты закончила, а теперь расскажи мне о вечной любви на нашей грешной Земле. Это хорошая сказка на ночь для мартышки Полины. Всякие там русалочки твоего тихо помешанного Валерия. Можешь и Мэри потешить такими байками, она с удовольствием тебя выслушает. Какой же я дурак! Надеялся от тебя услышать что-нибудь путное! От тебя — и путное! Старый осел!
— Откровенность очень украшает тебя, папа! — тотчас выпалила не менее прямолинейная Олеся. — А мне Малахов вчера признался в любви! Вот здесь, на этом самом месте!
— Теперь ты можешь быстренько возводить здесь роскошный памятник! — парировал поэт. — Памятник его бесконечной страсти. Это совершенно необходимо. Я всегда говорил, что твой Валерий — редкий тип, каких поискать! Да ты искала как раз не его. Он сам нашелся на свою беду и на твое несчастье.
— Да, это правда, — подавленно прошептала Олеся. — Но я действительно не знаю, как объясниться с Мэри, и не представляю, что делать с тобой…
— И что ты только знаешь, моя дорогая? — с нежной укоризной спокойно пропел отец. — Ну и не представляй себе дальше! Хотя в подобных ситуациях женщины иногда проявляют неизвестно откуда взявшуюся тонкость. Это просто, как апельсин… Я рассчитывал на тебя… Но больше уже ни на кого не рассчитываю. Все будет так, как будет!
Глеб встал, собираясь уходить.
— Подожди, папа! — крикнула Олеся. — Не уезжай! Посиди со мной еще немного!
— Что с тобой, моя девочка? — удивился поэт, снова садясь и пристально, с тревогой вглядываясь в ее лицо. — Чего ты боишься?
Олеся прикусила язык. Не могла же она в самом деле сказать отцу, что боится остаться наедине с собственной дочерью! Пока она мялась, придумывая подходящее объяснение, Глеб позвал Полину.
— Эй, мартышка! Почему ты не приходишь чмокнуть своего старого деда?
Полина сразу возникла на пороге, будто давно ждала приглашения. Она подошла к Глебу, ткнулась светлой головенкой ему в плечо и затихла. Олеся больно прикусила губу. Единственная дочка готова любить всех, даже Валерия, но только не мать. Чужой родной человечек…
— А что, мартышка, может быть, ты поживешь несколько дней у нас? — спросил Глеб. — Мэри спрашивает о тебе постоянно. Ей очень нравится играть роль твоей молодой бабушки.
У Олеси вырвался вздох облегчения. Отец словно догадался о том, как проще и легче решить, хотя бы на время, проблему дочери, хотя, скорее всего, он пытался решить свою собственную. Полина могла оживить дом, где все сейчас замерло, застыло в ожидании близкой грозы. Девочка оторвалась от деда и посмотрела на него бесхитростными светлыми глазами.
— Я лучше останусь сегодня с мамой, дед. Она очень устала, редко бывает дома, а я так скучаю без нее! Потом нам иногда мешает Валерий. Я приеду к тебе через несколько дней, ладно? Ты передай от меня привет Мэри и скажи, что я пока занята, но всегда ее помню. Ты не обиделся, Глебушка?
И Полина заглянула деду в лицо. Тот довольно улыбался.
— Я рад, что вы такие дружные, мои девочки. Очень рад.
Олеся сидела онемевшая и оглушенная. Этот ребенок сведет ее когда-нибудь с ума…
После ухода отца Олеся тихо вошла в комнату Полины и остановилась, прислонившись к косяку. Склонившись над столом, девочка рисовала и пела свою неизменную песню.
— Не торопись никогда, Полька, — Олеся пыталась говорить спокойно. — Зачем тебе это? Ты все равно успеешь туда, куда тебе нужно… И как раз тогда, когда тебе предназначено.
— Ладно, — равнодушно отозвалась та, дорисовывая очередной лошадиный хвост. — Я не будут торопиться. Только это будет неправда…
И подняла на мать безмятежные светло-серые очи.
3
Родители Карена Джангирова недолюбливали всех девочек на свете и подзывать сына к телефону на девичьи голоса особого желания не выражали. Позвонит одноклассница, попросит скромненько, тоненько Карена — и тотчас в трубке воцаряется недовольное молчание его матери или раздается неодобрительное хмыканье отца, известного всей России журналиста и издателя. Девочки робели. Карен к телефону почти не подходил. Он занимался.
Ашот Джангиров не подозревал, что появление на свет первого сына резко и неожиданно изменит его самого и всю его превосходно отлаженную жизнь. Целеустремленный и жесткий мальчик из бедной многодетной армянской семьи, где он был третьим ребенком, Ашот уже лет в десять четко осознал, что в жизни все зависит только от него. Помощи ждать неоткуда. Но поскольку жизнь течет и развивается по определенным законам, необходимо просто наладить это ровное и мощное течение, запустить сильные механизмы движения — а дальше все пойдет само собой. Ашот не ошибся в расчетах. Лучший везде и всюду, первый в школе и подрабатывающий ночами на жизнь в Москве, куда семья бежала из Карабаха, он шел к своей цели спокойно и твердо, сметая на пути и предполагаемые, и непредвиденные преграды.