Виктор Мануйлов - Лестница
— О чем? — не понял Тепляков.
— Как о чем? — удивился Рассадов. — Зачем пришел? Чего от меня ждешь? На что рассчитываешь?
Тепляков нахмурился и мельком глянул на человека лет сорока пяти, сидящего в стороне за отдельным столиком.
— Пришел за помощью или хотя бы за советом. Сами же сказали: если что, звони. Вот я и.
— Куда попал, догадываешься? — перебил его Рассадов.
— Догадываюсь.
— И какие делаешь выводы?
— Пока никаких, — ответил Тепляков. — Не успел еще.
— Пьешь?
— Случается.
— Куришь?
— Курю.
— Могу предложить тебе работу телохранителя. Но не сразу. Форму ты вроде бы еще не до конца растерял, можно наверстать. Но пить и курить придется бросить. Нам нужны здоровые люди со здоровыми инстинктами и быстрой реакцией. Кстати, пройдешь медкомиссию. Направление мы тебе дадим. Думаю, что там никаких отклонений от нормы не обнаружат. У нас с поликлиникой договор, так что три дня тебе хватит. — И, обратившись к человеку за отдельным столиком: — Как, Никитич, возьмешь этого парня к себе?
Никитич пожал плечами.
— Что ж, можно посмотреть, на что он годится. Дней десять на это хватит.
— Согласен. Сегодня у нас какое? — спросил Рассадов, заглядывая в настольный календарь.
— Одиннадцатое октября, — подсказал Никитич.
— Да, одиннадцатое. Плюс три дня на комиссию. Так вот, двадцать пятого жду тебя с окончательным решением. — И, обращаясь к Теплякову: — Жилье имеется?
— Нет, — ответил Тепляков. И тут же поправился: — Еще не искал: я прямо с автобуса.
— Никитич, дай ему койку в общаге, — велел Рассадов и, сделав вялое движенье ладонью: — На этом все. Можете быть свободны.
Общага располагалась на первом этаже. Никитич толкнул дверь с номером 14. Пропустил вперед Теплякова. В комнате стояло шесть коек, заправленных по-армейски. Возле каждой койки тумбочка и табуретка. На спинках полотенца. У входа вешалка, на ней куртки, под куртками полка, на ней штаны, под ней армейские ботинки. Вдоль стены два шкафа, посредине стол. Все это походило и на казарму и на госпитальную палату. А когда-то, подумал Тепляков, здесь копошилась детвора, стены эти слышали детский смех, видели детские слезы.
— Вот твоя койка, — показал Никитич на койку, стоящую почти у самой двери. — Располагайся. Порядки армейские, надеюсь, не забыл, напоминать не считаю нужным. Вон на стене памятка, прочти и запомни. За нарушение каждого пункта следует незамедлительное изгнание не только из общаги, но вообще. Так что все зависит от тебя. Разберешься со своими шмотками, рюкзак и сумку сдашь в камеру хранения. Оставишь только самое необходимое. — И спросил: — Позавтракать успел?
— Успел.
— Спортивный костюм есть?
— Да так., — замялся Тепляков.
— Ясно. — С этими словами Никитич открыл один из шкафов, порылся там, достал сверток, кинул на койку Теплякова. — Пока этот. А там будет видно. Переоденешься, придешь в спортзал. И не тяни резину. Все понял?
— Так точно! — ответил Тепляков. И спросил: — А комиссия?
— Завтра пойдешь на комиссию.
— И последнее: как к вам обращаться?
— Вот так и обращайся: Никитич. А для меня ты пока — Тепляков. Заслужишь — буду звать Юрием.
С этими словами Никитич покинул комнату, и Тепляков стал торопливо выполнять полученные указания. В душе его вместе с некоторым недоумением все более крепло сознание того, что он как бы вернулся в прежнюю жизнь, из которой был изгнан два года назад, в жизнь, где есть всезнающее начальство, дисциплина, писаные и неписаные правила поведения на все случаи жизни, и ему не нужно будет приноравливаться к незнакомым и даже враждебным порядкам, ловчить и прикидывать, выгодно или нет делать то или другое и чем это может для него обернуться. И хотя какой-то слабенький голос пытался напомнить ему, что всякий порядок имеет и свою оборотную сторону, что он уже обжегся в той прошлой жизни на этой темной его стороне, однако Тепляков решительно задавил этот голос и, уже ни в чем не сомневаясь, переступил порог спортивного зала.
Здесь тоже все было знакомым. Даже терпкий запах мужского пота. И парни выглядели совсем не так, как полчаса назад: каждый имел свою стать и физиономию, каждый смотрел на новенького с некоторой долей любопытства и даже сочувствия, и Теплякову нетрудно было догадаться, что все они оказались здесь только потому, что ни на что другое способны не были.
Никитич, одетый, как и все, в спортивный костюм, не новый, но и не такой поношенный, как на Теплякове, сидел у стены на банкетке. Он поманил Теплякова пальцем, и когда тот приблизился, похлопал в ладоши и сообщил:
— Минутку внимания! Представляю вам новенького: Тепляков Юрий Николаевич. Двадцать семь лет, не женат. Бывший лейтенант горнострелковой бригады. Пока с десятидневным испытательным сроком. Все! Можете продолжать разминку! Тепляков, пристраивайся!
И Тепляков пристроился. Легко и непринужденно. Потому что здесь как бы продолжилось его прерванное прошлое. А потом. потом ему приказали надеть перчатки и выйти на ринг. Экзаменующим оказался мускулистый парень с кошачьими движениями. Тепляков продержался чуть более двух минут и оказался на полу, сбитый точным боковым в челюсть. Правда, не в нокауте, а лишь в нокдауне, и почти тут же вскочил, но Никитич бой прекратил, заметив:
— Что ж, кое-что можешь. Но кое-что — это у нас почти ничего. Старайся. А там посмотрим.
Медкомиссия, действительно, отняла всего три дня. Никаких отклонений в здоровье Теплякова она не обнаружила, и он, довольный ее заключением, вручил справку Никитичу.
Следующие десять дней пролетели как один бесконечный день изматывающих тренировок. На одиннадцатый, во время утреннего построения, Никитич, пройдясь вдоль строя замерших курсантов, остановился в самом конце.
— Юра Тепляков, выйди из строя, — приказал он.
Тепляков вздрогнул, как от удара, уверенный, что ему предложат покинуть «Детсад», как с иронией называли фирму «Кристалл» будущие телохранители, расшифровывая шесть букв следующим образом: Действуй Если Ты Солдат Адекватной Должности. Чушь, конечно, поросячья, но были и другие расшифровки. с использованием ненормативной лексики.
Тепляков сделал два шага вперед, повернулся кругом и замер, готовый ко всему, пропустив мимо ушей, что Никитич впервые присовокупил имя к его фамилии.
— Итак, Юрий Николаевич Тепляков прошел смотрины и, на мой взгляд, показал себя с лучшей стороны. Посему, поздравляю тебя, Юра, с зачислением на курсы телохранителей. Тебе предстоит в течение трех месяцев узнать все секреты своей будущей профессии. Уверен, что ты освоишь их без особых затруднений. О чем я и доложил руководству фирмы.
Строй будущих телохранителей из двадцати двух человек сообщение своего наставника встретил вежливыми аплодисментами. Впрочем, как выяснил Тепляков за минувшие дни, все эти парни попали в «Детсад» примерно тем же путем и в то же самое время, и если бы он опоздал всего на неделю, ему пришлось бы искать другую работу.
Теперь к тренировкам тела добавились боевое самбо и дзюдо, стрельба из пистолета, фехтование на ножах и палках, вождение автомобиля, лекции по психологии, юриспруденции, кино и фотосъемкам, звукозаписи, первой медицинской помощи при различных травмах и ранениях. Вплоть до кулинарии, марок вин, минеральных вод и прочего, и прочего, о чем Тепляков не имел ни малейшего представления. Занятия велись с перерывами на еду и сон, один специалист сменял другого, так что на личное время не оставалось ни минуты, а если бы и оставалось, то любой из курсантов употребил его для сна. И далеко не все выдержали такой бешеный темп освоения новой профессии. Уже через пару недель кое- кто, добравшись в конце дня до постели, стал задаваться вопросом, зачем им такая прорва всяких знаний?
— Нас, что, в шпионы готовят? — как-то во всеуслышание спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, Славка Корневищев, сосед Теплякова по койке.
Тепляков лишь пожал плечами, почти уверенный, что его проверяют на вшивость.
— Для поступления в академию Генштаба, — с усмешкой ответил Валерка Куценко, в первый же день пославший Теплякова в нокдаун. — Говорят, что там теперь такая же программа, как и до семнадцатого года. Кроме четырех языков и парфосной охоты.
— Что это за охота такая? — удивился кто-то.
— Верхом на дончаке вслед за гончими по пересеченной местности, деревня, — ответил Куценко. — Читай роман Пикуля «Честь имею». Кстати, одним из лучших наездников в Академии перед Первой мировой считался барон фон Маннергейм.
— Кто? Кто?
— Маннергейм, будущий президент Финляндии. Слышал про «Линию Маннергейма», которую штурмовали наши дуроломы в сороковом году? Вместо того чтобы ударить с флангов. Вот этот самый Маннергейм и есть.
