Пол Винсент - Свободен!
Я часто сидел за своим рабочим столом напротив Олаи и демонстративно читал дневник, периодически задавая ей вопросы по поводу деталей или специфических значений слов. Помнит ли она исход тысяч деревенских жителей, которые пытались найти работу в Бильбао? Видела ли трущобы, в которых они селились?
Олая подозрительно относилась к моим вопросам; естественно, она была слишком молода и не помнила события пятидесятых годов. Но у меня не было другого способа завязать с ней разговор. Иногда она отвечала, но чаще не обращала на меня внимания.
Я проводил много часов, мысленно взывая к ней: «Посмотри в мою сторону. Пожалуйста, посмотри» или: «Расскажи о своей жизни. Поделись со мной каким-нибудь слухом. Подпусти меня поближе. Скажи хоть что-нибудь».
Я уже исчерпал возможности обычной тактики, и мне надоело задавать вопросы о том, как функционирует фабрика. Но многое меня еще удивляло. На парковке было в два раза больше машин, чем персонала, а охрана никогда не находилась там, где положено; однако самое загадочное заключалось в том, что я часто находил на территории короткие трубы от строительных лесов, которые никто не собирался убирать. Я говорил об этом при Олае, но в ответ она только пожимала плечами.
Впрочем, иногда она подсказывала мне, что делать. Когда появлялся очередной инспектор по линии здравоохранения или охраны труда, нам приходилось бегать и отпирать все пожарные выходы, а когда приезжал проверяющий из службы безопасности и борьбы с терроризмом, нам нужно было удостовериться, что те же самые двери надежно заперты.
– А теперь что нам делать? – спрашивал я потом. – Запирать или отпирать?
Она опять пожимала плечами.
Как-то утром я снова нашел анонимное письмо в своем ящике входящей корреспонденции.
В нем было написано:
Отнесись к этому серьезно.
Прилагалась еще одна брошюра, на этот раз на английском. Она состояла из восьми страниц и была посвящена различным морским птицам.
Я как раз спрашивал у Олаи, что она об этом думает, когда зазвонил телефон.
Он меня испугал.
– Алло.
– Привет, это я, Габриэль.
– Привет.
– Тебе лучше сесть.
– Уже сижу.
– Знаю, мы это не планировали… – начала она.
– А мы что-то разве планируем? – спросил я.
– Кажется, я беременна.
Глава 6
Это прозвучит наивно, но я никогда не обсуждал с Габи вопросы контрацепции. Когда ты подросток, ты сначала занимаешься сексом, а потом уже все обдумываешь. Но, по понятной причине, при встрече со взрослой женщиной ты считаешь, что она знает, что делает, и если предпочитает секс с презервативом, то наверняка скажет об этом. Кроме того, я был уверен, что видел в нашем доме ее таблетки. Я, правда, ни разу не замечал, чтобы она их глотала, но какая в сущности разница.
Кроме того, оставался вопрос менструации. По опыту (довольно ограниченному) я знал, что женщины, которые занимаются сексом во время менструации, не понимают тех, кто этого не делает, и наоборот. Мужчины обычно не проявляют любопытства и не спорят, они просто принимают женскую точку зрения на этот счет. Я думал, что у Габи эти периоды очень коротки, потому что у нее не было никаких признаков недомогания и она редко не интересовалась сексом.
Теперь возникал вопрос, когда она забеременела.
– Наверное, в самом начале, – ответила она. – Прости.
– Не надо извиняться. Я просто интересуюсь, вот и все. – Я ее обнял. – Это замечательно. – Но я не сказал этого сразу, потому слова прозвучали неубедительно.
Мы принялись обсуждать общие темы, связанные с родительскими обязанностями и нашим будущим, но скоро она неожиданно заявила:
– Вообще-то, мне не хочется об этом говорить. Я слишком потрясена.
– Ясно.
– Скажи, – проговорила она. – Почему ты не подошел, когда был недавно у меня на работе?
– Что?
– Ты заходил в мой бар, но даже не захотел со мной поговорить.
– Не понимаю, о чем идет речь, – заявил я.
Габриэль потерла лицо:
– Ты приходил в бар, где я работаю? Да или нет?
– Нет.
– Я бы тебя познакомила с коллегами. Там много людей, которые наверняка бы тебе понравились.
В глубине души мне очень хотелось спросить, была ли она беременна, когда решила выйти за меня замуж. Но такой вопрос был бы ей неприятен. Я достаточно знал об отношениях, чтобы понять, что для их сохранения иногда стоит поддержать женщину. Сказать что-нибудь простое и позитивное. Мне очень хорошо с тобой. Все чудесно, дорогая.
Прошло несколько дней, и я получил еще одно письмо. Думаю, именно в тот момент я испугался. Я слишком долго не отдавал себе отчета в серьезности проблемы. Любой человек заметил бы это раньше, но у чужих есть преимущество – со стороны видишь всю картину. Письма, визит бывшего мужа, или кто бы он ни был, сложности на работе. Но все это произошло не сразу, и этот период был наполнен большими переменами и волнениями; я был убежден, что рядом со мной восхитительная женщина, и меня ожидает блестящее будущее. Каждый новый день походил на жизнь в раю. Мы облетали окрестные скалы на маленьком самолете, арендованном Габриэль, устраивали пикники на соседнем пляже. Меня встречал запах Габи в комнате, где она только что была. Мы смеялись, попивая текилу, рассказывали друг другу о своей жизни, я гладил спину Габриэль и любовался ею. Чего еще я мог желать?
На конверте нового письма в левом верхнем углу стояла цифра четыре. Там было написано:
В основном красный с пятнами желтого в левой части. Бирюзовый и серо-бирюзовый справа. Оранжевый впереди. Самый лучший. Думаю, мой любимый, когда я смотрю вокруг и сравниваю.
Ни малейшего представления, что это могло значить. Я снова взглянул на конверт. Письмо отправлено в Испании. И набрано на компьютере. Я почувствовал, как из желудка поднялся ужас и прошел через диафрагму к груди. Я сделал несколько вдохов, стараясь сдержать слезы. Я страстно желал, чтобы все закончилось. Наверное, первые письма были слишком сюрреалистическими, чтобы принимать их за настоящую угрозу; как будто это происходило с кем-то другим. Но последнее послание переполнило чашу. Мне стало страшно до дурноты.
Я постарался сконцентрироваться. Целый час я смотрел на письмо, не понимая, что ищу. В нем не было ничего особенного; по-моему, бумага довольно дешевая, хотя вообще-то я в этом не разбираюсь. На свет – никаких водяных знаков. Буквы слегка растекались, особенно буква «О». Очевидно, письмо было напечатано на струйном принтере.
Я пытался проанализировать предложения. Что это может напоминать? Знаю ли я кого-нибудь, кто выражается в таком стиле? Нет. Письмо было намеренно составлено из разных отрывков, автором мог быть кто угодно.
В эти недели и месяцы больше всего раздражало то, что давление на нас было таким разнообразным и непоследовательным. Мне казалось, что маньяк должен иметь ясный план игры и применять одну тактику, например дышать в трубку или следить за Габи на улице. Но чем дальше, тем более поразительной и непредсказуемой становилась наша история.
Глава 7
На работе я по-прежнему с удовольствием читал дневник моего отца. Он подробно описывал свою жизнь в трущобах недалеко от Бильбао.
Его родители с утра до вечера искали работу в городе, отец пытался устроиться докером, мать – официанткой. Небольшие поселения-трущобы строились из того, что людям удавалось украсть на стройке или найти на свалке за городом. Кусок рифленого железа мог подойти для крыши, но зимой он не спасал от стужи, а летом – от жары. Поэтому детей посылали за камнями, чтобы укрепить крышу. А если никто не присматривал за домом, то приходили соседи и крали камни или всю крышу. Моему отцу и его сестре приходилось целыми днями охранять дом.
Положение усугублялось тем, что Франко запрещал проводить в такие трущобы воду и электричество. Во время Гражданской войны Страна Басков выступила против Франко, и его очень раздражали новые переселенцы из тех мест.
Как обычно, я пытался обсудить это с Олаей, но она никак не реагировала. В первые три часа она хранила гробовое молчание. Потом ее неожиданно прорвало.
Выяснилось, что она расстроена из-за своего парня. Раньше она никогда о нем не упоминала, но, очевидно, теперь была в такой ярости, что даже я сгодился на роль собеседника.
– Вчера вечером я пришла домой после тяжелого рабочего дня. – Она говорила без намека на иронию. – Он ездил в старый город. Сделал на спине новую татуировку, которой, как он выразился, я должна была полюбоваться. Оказалось, это… – она поискала подходящее слово, – ящерица. Черные чернила еще не высохли и линяли.
– Краска растекалась, – непроизвольно поправил я, но она не разозлилась и даже была довольна, что ей помогли выразиться более литературно.
– Он спросил, нравится ли мне татуировка, – продолжала она. – Мне она совсем не понравилась. Но я решила, что нужно ответить что-то другое. Я сказала, что красный глаз ящерицы очень симпатичный, и это был верный ход. Он посмотрел в зеркало на свою спину и как дурак объяснил: «Нет, это просто пятно». Я и так знала, что это пятно, а он добавил: «А тебе, Олая, нужно сделать еще одну татуировку».
