Игорь Вишневецкий - Ленинград

«5 декабря 1941 г.

Вот какое нынче меню:

1. Если сварить дециметр шкуры какого-нибудь животного (хорошо, если коровы, но случаются кошки, собаки и даже крысы; между прочим, у кошек — кроличье мясо), а к нему размочить дециметр столярного клея, то при известном мастерстве выходит отличный питательный студень. Ели — наслаждались.

2. Было лакомство: нарезанная земля с бадаевских складов. Мы с Евдокией Алексеевной накупили её изрядно. Хватило до декабря. По вкусу — подобие жирного творога, вся пропитана маслом и плавленым сахаром. Запивали её кипятком. Теперь одно воспоминание. Но и им не грех насладиться (мысленно).

Главное: следить за собой, мыться, а мне — бриться, не ложиться надолго в постель, стирать одежду и простыни, двигаться, беречь еду (крохи).

Умирают, как бы утомившись, не жалуясь ни на что, от снижения кровяного давленья, от износа сердца и внутренних органов: человек, голодая, жжёт сам себя, как коптилка. Так что если идёшь по улице, то мудрость ослабших — иди против ветра, наклонившись, стараясь не падать на спину. Упал на спину — почти что верный конец.

Но голод — табу. Как алкоголь для запойного пьяницы.

Хотя он — причина внутреннего возбуждения».

«Марк снова порадовал фотографиями.Показывал „уши города“,установленные на Петропавловской.По четыре трубы-звукоуловителя в связке,известные всем по плакатам, —нацелены в небо,с металлическим креслом, приделанным к каждой;и расчёт из четырёх бойцовдень и ночь дежурит в наушниках,высчитывая расстояниедо незримо поющих объектов,так что любой самолёт,даже над облаками,а сейчас солнце редко,рискует нарваться на плотный зенитный огонь.

Связки выгнутых трубмне напомнилитри трубы на гербе Радзивиллов,закольцованные: „Bóg nam radzi“.Их показывал гордый Аскольд Радзивилл до отъезда,когда я собирал матерьял о его дальнем родственнике,Антонии, графе Познанском, —том самом, что сочинялмузыку к „Фаусту“ Гёте.

                              Где теперь этаевропейскость семьи Радзивиллов?Прочитавшие „Фауста“(правильно, надо признать), —как им мнится, господствуя в воздухе, —тщатся всех нас вбомбитьв стынь закованной льдами дельты.Ну и что „нам советует Бог“?Что Он нам „говорит“?                              Что с таким обострённыммузыкальнейшим слухом не страшны любыекувырканья смятенных бесов?Что зиме давящего голодане размазать нас в снежном Ничто?

Сердце слушает пенье пространства,но в ответ безотзывно молчит».

14 декабря 1941.

Третий день как не ходят трамваи.Мороз не менее -20 °C.С трудом добралась до Эрмитажа.А днём — в четыре — обстрел.Не пошла обратно:осталась — впервые — греться у Глеба(он и рад). Даже если домойнагрянет Георгий —всё равно. Пишу на узкомлистке, потом надо вклеить(буквы еле влезают в строчку),чтобы высветить красную дату —окончательного отвержениядовоенных «приличий».Здесь ещё подают воду,только нет электричества.Над роялем — коптилка.Я сумела вымыться — чудо!Грели воду на печке подшивкамимузыкальных журналов.Глеб смеялся: «Дымят щелкопёры.Если что — пустим дальше в растопкуGoethes saemtliche Werke».Для любви не осталось сил —только грели друг друга.

15 декабря (на обороте листка).

               Глеб сварил горсточку кофе(он купил его в августев Елисеевском), припасённогодля такого вот «чрезвычайногопроисшествия». Это был сущий праздник!А потом провожал на работу;ну а вечером — на Васильевский.Говорит, что ему на пользусвежесть вьюжной морозной прогулкипод пальбу, что доносится с фронта(это при его истощении!)С приближеньем к Смоленскому кладбищучерез Мусоргского, у трампаркабесконечные вереницыпохоронных процессий:кто на саночках, редко — подводамив самодельных картонных гробахили просто в тряпичных обмотках,в грязных простынях — трупы-личинки.Люди везут своих близких:как в египетском ритуале.Глеб сказал: «Как перед погруженьемна ладьи, плывущие к западу солнца».Солнца, кстати, не было видно.Только грохот орудий, вьюга, сверканияпо всему горизонту.

На обратном пути с Васильевского, под жестоким обстрелом Глеб всё вспоминал строки Арсения Татищева — из середины «Светозвучия» — и всё дивился способности татищевского зрения вперёд: ведь всплывшее было написано, вероятно, в октябре 1919, и тогда зимы настоящей не было, да и ухали орудия где-то возле Гатчины, хотя их звук доносился до центральных кварталов города. Но зима рифмовала со смертельным огнём в слухе и в воображении, и только так и можно было написать ту жестокую осень, с нависшими над городом призраками неизбежного зимнего голода и реставрации.

«…весь перекипая огнём,огнём расцветающих арок,и даже копытом, конём —вот рифма! — придавленный, жарок

снежащийся сажей на насзимой орудийного гулатот воздух; а нам-то ни глазотвесть, ни Уэльсово „Улла!“

услышать сквозь грохот и вой —то люди, а не марсианеглаза засыпают землёйзимой орудийных сверканий…»

Теперь это были уже не марсиане и точно не люди, а нечто третье. Глеб всё не мог сформулировать что, подобрать к этому нечеловеческому, машинному верного слова. Ум его упорно работал над этой задачей, в разрешении которой, пожалуй, не было никакого смысла.

16 декабря 1941 г. и после.

Голод такой,что и лихорадкавозбуждённого мозгаотступает —вот в продолженье ноябрьскогоin modo giapponese —последние спазмы:Встали троллейбусына покрытом инеем Конногвардейском.Выбиты окна.

Все всё везут на саночках.Вмерзают в залитыеиз лопнувших трубулицы грузовикитут и там.

Остановившиеся трамваи.Разбитые уличные фонари.Разорванные линии электропередачи.

Но ещё кто-то бодро идёт в метельс портфелем и в шубе.Ещё улыбается.Ещё мимо несут тюки.Ещё мужчинам жарко (расстёгнуты).Ожидают эвакуации:поездом — к озеру(под звуки обстрела).

Лопнувший водопровод:безостановочно хлещетиз гидранта перед Исаакием.Черпают неостывшую водупрямо из лунокв середине улицыкто кружкою, кто уполовником.

К середине зимы — в зениткошмара. На барахолкеторгуют:спичками, мылом, махоркой,дурандой, ненужной одеждойв обмен на нарубленный хлеб.

Потеплело: свозят на санкахзашитые трупы в морг,где их прямо на грузовики —и на дно братских могил.

Орудия вмёрзших в Невукораблей КБФ — бьют в воздух.Люди, не обращаявнимания на пальбу,бредут по Неве — кто куда.Вот он, декабрьский Петрополь.

22 декабря 1941.

Самый короткий день.Снег почернел от оттепели.

Сегодня, под предлогом комиссии,Марк Непщеванский,          старый Глебов приятель —Глеб уже никого не стесняется —водил нас смотреть запасникиМузея религии и атеизма.Так вот что от нас скрывали:оригинал — или список? —чудотворной Казанской иконы(а говорили: утрачена),мощи Св. Серафима,завёрнутые в целлофан,и сотни другихчудотворных мощей и икон —советские катакомбына первобытный манер,внутри современного города,возле — недавно шумныхтрамвайных, троллейбусных линий,под ракой Казанского храма,обстреливаемого врагом,за семью печатями тайныс естественной температуройглубокого, вечного сна.

Церковь бы так не придумала.

Марк на редкость удачливый малыйпри центральном ТАСС фотокором:всюду вхож, со всеми знаком.Он стоял в стороне, не мешаясь,со своим новёхоньким «кодаком»,улыбался. Улыбки — редкость.

Город теней — люминофорыс собою, куда ни идём.Особенно здесь, в полумракелабиринтов надежды и веры.

Боже, как исхудал Глеб.Каким лихорадочным блескомон смотрит — одни глаза,огромные, вечно в движении —из-под свалявшихся под нелепейшей шапкойволос (зато говорит, что греет).И все речи его о еде и о музыке!

Я ж, при виде всех этих сокровищ,расставленных по полкам,и, уже не боясь, что заметят —если что, скажу: «Так виднее» —молча, встав на колени, молилась.Марк — атеист, как положеноуспешному бонвивану —стоял в стороне.Глеб же что-то шепталс закрытыми глазами:ах, как жаль,что теперь он стыдитсянахлынувших чувств.

«Ты воздвигнешь великий город               в честь святого апостола Петра.Это будет новая столица.               Бог благословляет тебя на это.Казанская икона станет покровом города               и всего народа твоего.До тех пор, пока икона будет в столице               и перед нею будут молиться православные,в город не ступит вражья нога».

«Видѣвъ царь Петръ,яко отъ святыя иконы Богоматерниблагодатiю Божiею содѣваются многiя чудеса,прiемлетъ ю въ путеводительницувоинству своему и въ день брани на свеевъвъ щитъ и покровъ,и побѣдивъ до конца врага съ помощью Богоматерѣ,тѣмъ камень совершенныйво основанiе новаго царствующаго града положи,икону же Твою чудную,яко освященіе,яко щитъ и огражденіе,въ сердце града постави.Сего ради вопiемъ Пречистѣй:Радуйся, жилище и доме Христа Бога нашаго;Радуйся, вмѣстилище неизрѣчѣнныя Его славы.Радуйся, граде одушевленный, присно царствующій;Радуйся, палато преукрашѣнная.Радуйся, Радосте градовъ и весей;Радуйся, непобѣдимое христіанъ въ бѣдахъ хранилищеи предградiе.Радуйся, Церквѣ Православныя похвало;Радуйся, Русской земли утвержденіе.Радуйся, христолюбиваго воинства Помощнице;Радуйся, враговъ одолѣніе.Радуйся, отъ бѣдъ избавленіе;Радуйся, Матерними Твоими щедротами всѣхъпосѣщающая.Радуйся, Заступнице усердная рода христіанскаго».

«Вечернее сообщение 22 декабря.