Алексей Шельвах - Приключения англичанина
Флинс однако проучился лишь семь лет из положенных двенадцати, – Макбет призвал его, желая видеть в свите. В Рим собрался Макбет, в Рим, грехи замаливать[2].
Делать нечего, Флинс сел на корабль и отплыл в Скоттию. А надо сказать, что тогда в море Ирландском водились гигантские агрессивные гады, и вот один такой хвостищем разнес корабль в щепки. На еще большее количество кусков изрубил гада разъяренный Флинс, барахтаясь в ледяной соленой пучине. А потом (в кольчуге и в шлеме!) сутки вплавь добирался до суши. Выбрался на берег Альбиона. Подбежавшие рыбаки сообщили последние международные новости: Макбет подло убит, королем Скоттии стал Малькольм, сын Дункана.
Возвращаться на родину не имело смысла. Близкие да и дальние его родственники были кроваво репрессированы, замок его, отчий дом его, разграбили соседи. Самого Флинса ожидала плаха - Малькольм преследовал приверженцев Макбета. И не было средств, чтобы вернуться в Ирланд и завершить образование.
Устроился на службу к английскому королю Эдуарду. Нет сведений о том, чем занимался, но почему-то думается, что не предался отчаянию, не пустился в естественный для обманувшегося в надеждах разгул, стиснул зубы и продолжал помнить заученное в школе, прочитывал каждый, даже самый скучный свиток, какой попадался на глаза и в руки.
В битве при Гастингсе сражался на стороне Гаральда, а потом вместе с Хервардом отступил в болото, откуда в течение лет досаждал норманнам партизанскими вылазками.
А теперь представим себя на его месте. Вы как хотите, а я попробую. Талантливый, пытливый, пылкий, с незаконченным (не по его вине!) высшим образованием, замечательно подготовленный физически (безукоризненно выполнял сложнейший удар gae bulga, мог взобраться по воткнутому вертикально копию и стоять на острие, ну, а как он владел мечом и плавал - мы знаем), - и вот вместо чаемого, залитого вечно золотым воздухом средиземноморья очутиться в северном суровом болоте!
Да-да, не забывая ни одного из ста пятидесяти огамических знаков, ни строки из трехсот с лишним заученных в школе поэм, подбадривая себя цитатами из Вергилия или Эуригены, годы и годы проваливаться по колено, по грудь в коричневую кашу, дышать гнилостными испарениями, изнывать в обществе воинов, безусловно доблестных, однако не слыхавших, увы, ни о Вергилии, ни о друидах, спать в заржавленной кольчуге на сыром мху. Представляете, просыпаешься: и лишь прозрачные фаллические хвощи на уровне очей.
Когда норманны, наконец, догадались поджечь лес вокруг болота, Флинс во главе своих воинов пробился сквозь дым и пламя, пробился благодаря вот какому изобретению: одел себя и товарищей в комбинезоны из саламандровых кож, очень эластичных и хорошо растягивающихся, так что небольшое количество саламандр и потребовалось-то. Это было первое волшебство моего пращура из череды прославивших его.
Вышли из болота и сразу попали в окружение. Бой был неравный, полегли все соратники Флинса, ему однако удалось прорубиться сквозь неприятельский строй и скрыться в овсяном поле. Трое суток лежал на спине, дышал свежим воздухом, глядя в небо, то мглистое по-английски, то по-ночному звездное.
Потом встал, пришел в Лондон и добровольно сдался завоевателям. Король Вильгельм был потрясен видом молодого героя: красная от ржавчины кольчуга, красная борода до пояса, а в синих глазах – такая тоска! Устал парень, устал.
Флинс был прощен, более того, откомандирован в Нортумбрию, – «оборонять северные рубежи». В самом деле, знал нравы населения тамошнего по обе стороны границы, климат был ему привычен с рождения.
Но сначала вернулся в Ирланд и экстерном – за месяц – завершил образование. Что-то подозрительно быстро? Так ведь мудрые способны... ну, в общем, на многое они способны.
Привез из Ирланда на корабле несколько зеленых каменных глыб, «зачарованных», как сообщали корабельщики собравшимся на берегу ротозеям. Эти глыбы стали краеугольными в основании замка Шелл-Рок.
Привез из Ирланда и жену по имени Эрин. О ней ничего не известно: хороша была собою, нет ли, однако еще античные авторы положительно отзывались о кельтских женщинах. У Полибия можно прочитать, что вместе с мужьями участвовали в сражениях. Аммиан Марцеллин утверждает, что целый отряд не мог справиться с одним кельтом, стоило ему позвать на помощь жену. Еще о кельтских женщинах: знаменитая Боадицея была огромного роста, с визгливым птичьим голосом (ну и что такого) и желтыми волосами до колен.
Итак, воздвиг замок. Впрочем, это громко сказано: замок. Двухэтажную квадратную башню воздвиг посреди вересковой пустоши. Да тогда все в таких жили. Речь, разумеется, о рыцарях. Вот и жил в башне этой. Жил, да не как все. Нет, как все охотился, вытаптывая ничтоже сумняшеся копытами коня своего посевы подопечных своих, но вот правом первой ночи, например, не пользовался, что нет, то нет, чем и заслужил, смешно написать, любовь малых сих. То есть ему Эрин как бы хватало.
И пиры не устраивал, не закатывал. С баронами окрестными не был любезен, кивал при встречах на охоте, но и только. Они еще не ведали о чрезъестественных способностях его, называли за глаза гордецом, но задирать не смели, сами не понимая, отчего.
Скотты тоже прознали о Флинсе и решили, что ежели границу стережет соотечественник, то можно будет при его попустительстве грабить Нортумбрию. Человек четыреста (клан Мак-Некоего) вторглись, – все при мечах и дротиках, с волынками и в килтах, и несло от них вересковым медом за версту[3], а впереди на шетлендском пони выступал здоровенный вождь, пони бежал между ног его. Флинс вышел навстречу, прищурился, подпустил вождя на расстояние оклика и меткой строкой поразил. Вождь свалился, придавив собою пони. Нарушители ни с чем утекли обратно в Скоттию.
Слух о чародее распространился, дошел до Лондона. Вильгельм присылал доверенных людей проследить, как справляется с обязанностями странный скотт. Они доносили, что граница на замке, но ведет себя Флинс подозрительно: что ни день скачет на побережье. Что ежели подстрекает датчан к интервенции, сообщаясь с ними мысленно?
О, нет-нет, никого Флинс не ждал из пространства за горизонтом, просто обида за несбывшееся в юности продолжала уязвлять, и когда бывало ему особенно тяжко, он прятался в скалах, чтобы никто не мог видеть его слез. А иногда даже так прихватывало, что, будучи не в состоянии скакать куда бы то ни было, помещал лицо в подол жены и рыдал в голос. Огромная кельтская женщина, прикрывая Флинса желтыми волосами, как птица крылом, учила: «Обижаться на судьбу не мудро. У нас в Ирланде на обиженных вообще воду возят».
По обеим же сторонам границы ширился шепот, что даром волшебства подпитывается Флинс от зачарованных глыб, кои положены в основание замка его. И вот однажды, когда ускакал он по своему обыкновению к морю, соседи его во главе с могучим сэром Баклю осадили замок. Пригнали и стадо крестьян с мотыгами, приказали им подкапываться под фундамент. Подкопались - и обнажился бок одной из фундаментальных глыб. Сэр Баклю мечом попытался отколоть кусок. Он тоже хотел стать чародеем! Но меч откалывал только искры. Эрин высунулась из бойницы и закричала пронзительно, надеясь отпугнуть грабителей. Не подействовало. Тогда она собралась спуститься и показать завистливым землекопам, на что способны кельтские женщины, как вдруг меч сэра Баклю прыснул вдребезги, а сам он чудно уменьшился в размерах, росточком стал в половину рукояти меча своего, каковую удержать, разумеется, сил уже не имел и был ею придавлен в области ма-а-ленького животика. Смешно пищал и извивался. Грабители переглянулись и поскакали прочь. С мотыгами под мышками разбежались и крестьяне. Тут из ниоткуда появился Флинс. Грустно усмехнулся, поднял с земли прутик, сковырнул с человека железку. Не оборачиваясь, ушел в замок. Баклю же, как червь, пополз прочь. По мере удаления от зачарованного замка и приближения к своему собственному рост его увеличивался, но никогда уже не достиг прежнего двухметрового.
Уж теперь никто по обе стороны границы не смел и помыслить о посягательстве на замок Флинса, он же не испытывал удовлетворения, напротив, беспомощный вид сэра Баклю побудил лишний раз задуматься над ничтожеством собственных свершений. С тоскою во взоре наблюдал за течением воды в недвижных берегах, шевелением ветра в развесистом вереске[4], пыланием пламени в очаге, и понималось, что не сумел приискать отпущенному времени героическое употребление, а еще понималось, что жизнь на краю света, в холодной, полутемной Британии, заведомо маргинальна, и любые подвиги в жизни этой суть заметки на полях текста куда более значительного...
* * *Довольно-таки грустно заканчивается новелла о Флинсе, не правда ли? Что делать, не я ее сочинял.
