Джек Керуак - И бегемоты сварились в своих бассейнах
Однако спокойная самодостаточность Туриана не дала осуществить эти мечты. На самом деле он ни в ком не нуждался. В результате миссис Туриан отвернулась от супруга и обратила все душевные силы и обманутые ожидания на Филипа. Она таскала сына по всей Европе, беспрестанно твердя об эгоизме и невнимательности отца и используя его как отрицательный пример.
Сам Туриан воспринял такой поворот с полным равнодушием. Он построил огромный особняк и — бок о бок с прежними сомнительными предприятиями — завел легальное дело, отнимавшее все больше времени. Наркотики, которые он прежде употреблял время от времени, чтобы обострить чувства и повысить выносливость в беспорядочной деловой суете, постепенно стали необходимостью. Туриан начал сдавать, хотя и без скандалов и нервных срывов, как бывает у западных коммерсантов. Его уравновешенность превращалась в апатию, он забывал о деловых встречах и проводил целые дни в гомосексуальных развлечениях и турецких банях, подстегивая себя гашишем. Сексуальность также постепенно угасала, уступая место противоестественному спокойствию морфия.
Ал познакомился с мадам Туриан в Париже. На следующий день он принял ее приглашение на чашку чаю в отеле «Ритц» и там встретил Филипа.
Алу тогда исполнилось тридцать пять. Он происходил из респектабельного южного семейства и после окончания Виргинского университета переехал в Нью-Йорк, где было больше возможностей для удовлетворения особых сексуальных запросов. Он работал редактором в издательстве, писал рекламные статьи, а чаще вообще не работал. Его старший брат, напротив, обладал честолюбием и трудился без устали. Он частично владел типографией, и Ал вернулся домой, чтобы помочь управлять предприятием с отличными перспективами разбогатеть через несколько лет.
В Париже Филипу было всего двенадцать, и ему очень льстило, что взрослый мужчина тратит на него столько времени, водя в кино, парки и музеи. У матери наверняка возникали подозрения, однако ее прежде всего волновали собственные недуги, которые под напором подсознательной тяги к саморазрушению уже приняли телесную форму: начались проблемы с сердцем и гипертония.
В Париже Ал приходил к чаю почти ежедневно и постоянно уговаривал госпожу Туриан переехать в Америку, где медицинская помощь лучшая в мире. «Кроме того, — добавлял он, благочестиво возводя глаза к потолку, — вы хотя бы окажетесь в родной стране, если, не дай бог, случится худшее».
Когда она призналась, что ее муж торгует наркотиками и женщинами, Ал сжал ее руку. «Вы самая храбрая женщина, которую я знаю!» — воскликнул он.
Впрочем, оказалось, что и сам Туриан обращает взгляды в сторону Нового Света. Масштаб его сделок настолько расширился, что число недоброжелателей, случайных и заслуженных, слишком возросло. Он завел тайные отношения со служащим американского консульства. Само собой, прохождение тягостных иммиграционных процедур его нисколько не привлекало.
Переговоры заняли больше времени, чем предполагалось, и в самом их разгаре мадам Туриан скончалась в Стамбуле. Последнюю неделю она лежала, угрюмо глядя в потолок и словно досадуя на смерть, которую сама приближала столько лет. Подобно тому, кого мучительно тошнит, но никак не может вытошнить, она лежала, не в силах умереть, сопротивляясь смерти как прежде сопротивлялась жизни, онемев от отвращения к любым переменам. «Она будто каменная стала», — вспоминал Филип.
Он прибыл в Нью-Йорк вместе с отцом. Под старость старший Туриан совершенно потерял деловую хватку. Всего через год он попался на передаче двадцати килограммов героина и получил пять лет в тюрьме в Атланте, а штрафы разорили его совершенно. Опекуном мальчика стал родственник Туриана, греческий политик. Филип стащил в почтовом отделении плакат с портретом отца и надписью «Разыскивается» и повесил в рамке на стене своей комнаты.
Как только Филип оказался в Америке, Ал начал регулярно мотаться туда-сюда на самолете. Нью-йоркские уик-энды начинались в четверг и заканчивались во вторник. В один прекрасный день он сообщил Филипу, что бросил работу.
— Ну и дурак, зачем тебе это? — удивился тот.
— Я хочу проводить все время здесь, с тобой, — ответил Ал.
Филип пожал плечами.
— Глупо, по-моему. Как ты собираешься зарабатывать деньги?
На следующее утро я проснулся весь разбитый. Налил себе большой стакан холодного молока, это антидот от морфия. Вскоре почувствовал себя лучше и отправился в контору за новыми поручениями.
Около полудня я оказался поблизости от квартиры Ала и заглянул к нему. Мы пообедали в «Гамбургер Мэри», и Ал рассказал, что случилось прошлой ночью.
Когда он явился в Вашингтон-Холл, чтобы пробраться к Филипу в спальню, ему не позволили подняться в лифте на пятый этаж, потому что там никого не было дома. Таким образом, провалился план забраться на крышу, пока не заперли парадную дверь.
Ал пошел на Вашингтон-сквер и проспал до полтретьего в парке на скамейке, потом вернулся, перелез через решетку на задний двор, подпрыгнул и ухватился за нижнюю перекладину пожарной лестницы. Лестница заскрипела, и не успел он начать подниматься, как из окна высунулась голова негра-лифтера.
— Чем это вы тут занимаетесь?
— Лифты не работают, — объяснил Ал, — а мне нужно повидать друга, вот я и решил подняться здесь, чтобы никого не беспокоить. Вы не могли бы поднять меня на лифте?
— Хорошо, — сказал лифтер, — залезайте. Он помог Алу забраться в окно, но едва тот сделал шаг вперед, как лифтер вытащил откуда-то отрезок стальной трубы, оправленной в резиновый шланг, и внушительно помахал ею.
— Ни с места! Ждите, пока я позову мистера Голдстайна.
Ал остался ждать. Он мог, конечно, и сбежать, но рассудил, что тогда уже не сможет вернуться назад, и решил попробовать договориться.
Через несколько минут явился Голдстайн в засаленном бело-голубом халате с яичными и кофейными пятнами. Тыл его прикрывал лифтер.
— Видите ли, мистер Голдстайн… — робко начал Ал.
Решительным жестом домохозяин заставил его замолкнуть:
— Говорить буду я! Присматривай за ним, Пат.
Лифтер стоял, покачиваясь с пятки на носок и похлопывая стальной дубинкой по ладони. Глаза его светились недобрым огоньком.
— Я просто хотел повидать своего знакомого, — сделал Ал новую попытку.
Голдстайн поднял телефонную трубку и показал па нее.
— Имя?
Ал назвал Джеймса Кэткарта.
— Ну что ж, проверим.
Домохозяин нажал нужную кнопку и через несколько мгновений заговорил вкрадчиво:
— Мистер Кэткарт? У нас здесь внизу человек, который утверждает, что вы знакомы. Не могли бы вы спуститься и подтвердить его личность? Простите, что беспокою, но это крайне важно.
Некоторое время спустя вышел Кэткарт в шелковом халате. Ал сделал попытку встать.
— Оставайтесь на месте! — бросил ему Голдстайн и повернулся к жильцу: — Мистер Кэткарт, вы знаете этого человека?
— Да, — ответил Кэткарт, — а что случилось?
— Он пытался проникнуть в дом по пожарной лестнице, якобы направлялся к вам.
— Нуда, — спокойно подтвердил Кэткарт, — мы собирались встретиться сегодня вечером, но я плохо себя чувствовал и лег спать. Все в порядке.
— Ну что ж, — с сомнением протянул Голдстайн, — если вы уверены, мистер Кэткарт…
Ал обратился к Кэткарту:
— Я лучше приду завтра, Джеймс. Извини, что вытащил из постели.
— Ничего страшного, — кивнул тот, — увидимся завтра. Пойду спать.
Он вышел и стал подниматься по ступенькам. Ал снова встал и двинулся к двери.
— Одну минуту! — грозно остановил его Голдстайн. — Мне кажется, вы не представляете всей серьезности положения. Если бы не мистер Кэткарт, сейчас вы уже были бы на полпути к полицейскому участку. Вообще-то я просто обязан вызвать полицию.
— Ну… — Ал растерялся. — Я извиняюсь…
— Ах, вы извиняетесь! — передразнил Голдстайн. — Но дело в том, что ваши извинения мало что меняют. К вашему сведению, я несу ответственность за жизнь и собственность всех, кто проживает в этом доме. Знаете ли вы, что подниматься по пожарной лестнице по закону не разрешается даже самим жильцам?
— Нет, — ответил Ал, — я этого не знал.
— Не знали и претендуете на звание мыслящего человека?
Ал ни на что не претендовал.
— Да, конечно, я должен был знать, — промямлил он, — так оно и есть. Я просто не подумал.
— А не пора ли вам начать хоть немного думать? Вы вытащили из постели мистера Кэт-карта, разбудили меня…
— Простите, что я потревожил ваш сон…
— Впрочем, не в этом дело, — перебил хозяин. — Совершено уголовное преступление! По всем законам мне следовало бы немедленно вызвать полицию. Вы это понимаете?
— Да, сэр, конечно, я очень вам благодарен. Голдстайн презрительно фыркнул.
