Анджей Заневский - Крыса

Старый самец хорошо знает переулки и свалки, он умеет избегать опасностей, показывает гнезда ос и шмелей, предупреждает о подкрадывающихся лисах, куницах и ласках. Учит доставать мед из стоящей в кладовке бутылки – прогрызает пробку, а потом раз за разом опускает в густую жидкость свой длинный хвост. Движения его четки и уверенны – он отлично знает силу своих мощных, беспрерывно растущих зубов. Он умеет открыть ими металлическую крышку на банке с ароматным топленым салом, может прогрызть тонкую жестяную стенку мясных консервов, знает, как перекусить веревку, с которой свисает копченый окорок.

Старый самец заботится о своих зубах. Мы выбираемся на поверхность по темному, вырытому крысами коридору. Я слышу отдаленный лязг трамвая, шум идущей по улице толпы. Мы движемся вдоль ровной бетонной поверхности. Одна из прилегающих друг к другу плит раскрошилась. Мы протискиваемся внутрь – осторожно, чтобы не повредить брюхо об острые прутья стальной арматуры. Здесь, в выложенном толем и залитом смолой углублении, тянется толстый кабель, покрытый оловом. По поверхности металла бегают мелкие сверкающие искорки. Я замечаю на проводах следы крысиных зубов, а на полу – металлические крошки.

Я грызу и выплевываю старое олово. Ритмично движутся челюсти. Сопротивление металла раздражает, я стараюсь расправиться с ним, ищу положение поудобнее, грызу с разных сторон. Олово уступает перед моим напором. Я перегрызаю тонкие проволочки внутри кабеля – сверкающие искры обжигают десны, и я перестаю грызть. Мы возвращаемся.

Старый самец – отяжелевший, с поредевшей на спине и боках седой шерстью, с порванными в стычках ушами, напоминающими клочковатую грибницу, со сломанным, без кончика, длинным безволосым хвостом – сохранил еще ловкость и хитрость, силу и осторожность.

Я подсматриваю за его действиями, перенимаю приемы, учусь заранее чувствовать опасность, учусь быть предусмотрительным. Кошки, змеи, ястребы, совы, вороны, свиные зубы, конские копыта, коровьи рога, ловушки, падающие на голову оловянные гири, нафаршированные ядом куриные и рыбьи головы, отравленное зерно, едкие жидкости и газы, которые пускают в норы, люди и крысы – старый самец знаком со всеми подстерегающими на пути опасностями, он познал их за свою долгую жизнь, и он знает, что рычащий автомобиль куда менее опасен, чем бесшумно летящая сова или тихо крадущийся кот.

В углу подвала лежат аппетитно пахнущие пирожные. Старый самец обнюхивает их, отходит в сторону, возвращается, опять обнюхивает, не дотрагиваясь зубами.

С большим трудом, стараясь не касаться шерстью поверхности пирожных, он обливает их мочой и оставляет свои испражнения, оповещая всех, что угощение несъедобно.

В соседних подвалах среди стопок бумаги нет ничего съедобного. Зато в нескольких местах мы обнаруживаем такие же пирожные и печенье, а в гнезде, устроенном в ящике с бумагами, – останки крысиного семейства, наевшегося отравленных лакомств.

Мы находим еще много покинутых крысами гнезд, разлагающиеся трупы мышей и дохлого кота. Мы быстро покидаем это напичканное отравой здание.

В другой раз я нахожу насаженную на стальную проволоку аппетитно пахнущую голову от копченой трески. Старый самец ведет себя так, как будто совершенно не замечает восхитительного аромата. Это несколько сдерживает мои намерения, хотя зрелище стекающего с рыбьей головы жира притягивает как магнит, и я сглатываю стекающую в рот слюну.

Старый самец идет дальше, как будто источающей запахи рыбьей головы просто не существует. Мимо нас проскакивает привлеченный ароматом, подпрыгивающий от радости молодой самец.

Сейчас он возьмется за вкусный трофей, вонзит свои резцы в хрустящую пахучую шкурку, станет рвать нежные волокна, сожрет застывшие желеобразные глаза, доберется до мозга.

Я отберу у него рыбью голову. Ведь я же сильнее! И я поворачиваю назад.

Голова все еще торчит на кривой проволоке. Молодой самец приближается. Резкий щелчок – и металлический валик перебивает крысе хребет. По резцам стекает струйка крови. Хвост вздрагивает в конвульсиях. Конец. Мне хочется сбежать подальше отсюда. Но старый самец пробегает мимо меня, направляясь прямиком к рыбьей голове. Он поднимается на задние лапы, опираясь на хвост, стаскивает лакомство с загнутой проволоки и, сжимая его в зубах, возвращается ко мне. В ловушке остается молодая крыса с перебитым позвоночником и струйкой свернувшейся крови на морде. Я бегу за старым самцом, за восхитительным ароматом копченой рыбы.

В городе остается все меньше тайн. Я познаю его в деталях – дом за домом, улицу за улицей. Я уже знаю, где больше всего кошек и где чаще охотятся совы, как выглядят ловушки с аппетитной приманкой и как избегать отравы. Я также знаю, что мое самое главное средство защиты – это моя шерсть. На темной поверхности свалки, помойки, на грязно-сером фоне улицы она почти незаметна. И это мое основное преимущество в вечной игре с опасностью, в беспрестанной войне с людьми.

Старый самец не принадлежит ни к одному из крысиных сообществ моего города, хотя он живет здесь уже давно, о чем свидетельствуют прежде всего отличное знание территории и умение безошибочно передвигаться по всем здешним лабиринтам.

Его запах сохранил свои особые черты – он не такой, как запахи всех местных крысиных семей. И все же этот запах не раздражает своей чужеродностью, не провоцирует к нападению. Я много раз убеждался в том, что именно выделяемый крысой запах определяет ее судьбу.

Каждая крысиная семья распознает своих членов по собственному, специфическому, только им присущему запаху. Некоторые семьи очень многочисленны, к ним принадлежат крысы, населяющие очень большие территории – иной раз даже целый город или район. Есть семьи поменьше, состоящие лишь из нескольких особей.

Появление чужака вызывает мгновенные эмоции, а его необычный запах пробуждает беспокойство. Неизвестно, не появятся ли вслед за ним еще и другие такие же и не попытаются ли они вытеснить местных крыс из гнезд и с мест кормежки, не выгонят ли навсегда и не загрызут ли насмерть.

Запах чужака оповещает о его намерениях и о том, одиночка он или же ведет за собой сородичей в поисках новых мест пропитания.

Как правило, каждый чужак подвергается немедленному нападению местных крыс. Иногда цель этого нападения – лишь прогнать непрошеного гостя, но нередко чужаков загрызают и пожирают.

Очень редко чужаков принимают в семью и позволяют им создать собственное гнездо с самкой из местных.

Старый самец скитается, путешествует, перемещается с места на место. У него нет своих гнезд, он не связан прочными узами ни с одной самкой, он не растит потомства, не привязывается к знакомым, изученным лабиринтам.

Места исследованные и известные перестают его интересовать, он к ним равнодушен, и ему быстро становится в них скучно. Важно лишь то, что ново и неизвестно, лишь то, что еще впереди. А значит – следующий город, новая сеть подвалов и сточных каналов, новые опасности, новые таинственные лабиринты.

Старому самцу недостаточно того покоя, который большинство крыс считают основой своего существования – уютного семейного гнезда, знакомого подвала, полной кладовки. Ведь крысы в основном любят оседлый образ жизни в изученном до мелочей лабиринте – без неожиданностей, неуверенности, опасностей. Здесь всегда известно, где что искать, какую еду и в какое время можно найти. Хорошо известны и все возможные опасности: ловушки почти всегда в одних и тех же местах, спящие на залитых солнцем дворах ленивые коты, кружащие в сумерках совы, одни и те же люди. Ничего, что может застать врасплох, никаких сюрпризов. Большинству крыс такая жизнь кажется более безопасной, легкой, дающей больше возможностей выжить.

Однако не всех крыс такая жизнь устраивает. Некоторые покидают свои семьи, свои подвалы, старые сточные каналы, вытоптанные поколениями предков, и отправляются вперед, в неизвестность. Большая часть этих путешествий заканчивается быстрой гибелью, нередко настигающей смельчака уже в момент выхода с хорошо известной территории. Только самые умные из таких крыс приобретают опыт и достигают преклонного возраста.

Самое трудное – покинуть свое гнездо, свой подвал, привычную жизнь.

Следующий этап – расставание с принадлежащими к твоей семье сородичами. Первая попытка, часто становящаяся и последней, может закончиться возвращением перепуганного крысенка в родное гнездо, а может стать одним из эпизодов в цепи дальнейших путешествий, ждущих впереди скитаний.

Я иду за ним, внимательно всматриваясь в окружающий нас полумрак подвала. Старый самец останавливается и приступает к длительной процедуре умывания. Я устраиваюсь у стены и тоже принимаюсь за чистку своей шерсти.

Старый самец – мастер ловить блох. Я то и дело слышу лязг его зубов. Он преследует насекомых с яростью – сначала когтями сгоняет их с головы и шеи в более доступные места, а затем, изгибаясь, дробит их по одному зубами. Я, к сожалению, не так опытен в этом деле. Блохи удирают у меня из-под носа, они перебегают с места на место слишком быстро, я не успеваю ловить их и только зря щелкаю зубами. С большим трудом мне удается поймать всего несколько штук. Старый самец вдруг прекращает вылизывать свои длинные вибриссы.