Али Смит - Случайно
Это типа явное начало…
…и оно означает конец всего. Он тоже сложил эту мозаику. Они взяли чью-то голову. Приставили к другому телу. Потом разослали всем по электронке. Потом она покончила с собой.
За окном какой-то шум — птицы. Это стрижи. По вечерам они всегда шумят. Птицы, фигня какая. И вечер тоже фигня. Взяли ее голову. Приставили к другому телу. Разослали всем из адресной книги. А она покончила с собой.
Был вторник. Просто вторник. Магнус знает, что у него больше не будет «просто вторников». А ведь раньше это были просто дни недели, и все было как всегда. Сейчас невозможно представить, как это — «как всегда». Они шли по коридору, потом спускались по главной лестнице и снова шли по коридору как в самый обычный вторник. На нем была одежда, которую он надел утром. Какая-то одежда. Одежда и есть одежда, ничего больше — так было раньше. Он был в этих носках? Ну уж точно в этих самых брюках. И в этих ботинках. Ведь это школьные брюки и школьные ботинки… Это была просто шутка! Они все ржали, представляя, как будет прикольно. И он ржал. Он-то и открыл, так сказать, перед ними «дверь». Он до сих пор помнит мощный толчок двери класса, когда та пошла обратно. Они воспользовались новым сканером. Впрочем, это сумел бы и ребенок, даже на старой технике. Но те двое ни хрена не разбирались. У них бы ничего не вышло, если бы он не показал. Сначала они сканировали ее фотку. Потом ту вторую фотку. Потом перетащили ее голову к той картинке. И разослали jpeg по всем адресам. А потом пошла обычная жизнь — с ее заботами о шмотках, ботинках, со школьными коридорами, домом, днями недели, день за днем, неделя за неделей. И в один прекрасный день она покончила с собой.
Свет, что ли? Магнус моргает, глядя на плотно задернутую штору. Да, можно ее задернуть, но все остается там, прямо за шторой. Когда в комнате свет, ему кажется, что он под кайфом. Ноги не желают шевелиться. Руки будто в бетонных перчатках. Ну, раз свет, значит, скоро стемнеет. Взяли ее голову. Приставили к другому телу. Она покончила с собой.
Он садится, прижимает руки к животу. Бросает взгляд в сторону свет/тьмы. Далеко-далеко, словно глядя в широкий конец телескопа, он видит мальчика. Мальчик-с-пальчик. Он светится, словно отполированный. Мальчик в его школьном костюме. Руки у него длиннющие, как у паука. Говорит он писклявым голосом. Слова: ух ты, круто, грамотно, в натуре продвинуто. Взахлеб говорит о разных вещах. Словно это не фигня. Об интегралах, о том, как растут растения, как размножаются насекомые, как выглядит в разрезе глаз лягушки. Говорит о фильмах, компьютерах, двоичных файлах. О том, как делаются голограммы. Он и сам голограмма. Он создан с помощью лазера, линз, оптических штативов и специального стола, устойчивого к вибрации. Он — творение когерентного света. Вот и теперь он трещит об этом. Он говорит, что когерентный свет — это круто. Это стильно. Что в нем, в Мальчике, содержится вся информация о его форме, размере, степени яркости. Он болезненно самодоволен. Он в натуре суперпродвинут. Это только кажется, что он трехмерен. Он — лишь трехмерная проекция того, что на самом деле находится не здесь. А его самого здесь тоже нет. Гляньте, какой везунчик: во-первых, на самом деле он не существует. Повезло! Во-вторых, он такой маленький. Он может проскользнуть под дверью. Слинять через малюсенькую трещину в полу. В-третьих, он остался там, в прошлом. А настоящий Магнус — вот он, рослый, вполне заметный. Настоящий Магнус уж слишком здоровенный. Человек-гора, огромный, как кит на берегу, неуклюжий, как пьяный великан. Он смотрит на себя-«того»: писклявого, излучающего свет, карабкающегося по его собственной гигантской ноге, словно перед ним — горный пик, сулящий интересный опыт, приключение. Голограммный Мальчик понятия не имеет, кому принадлежит эта ножища. Он и представить себе не может таких чудовищных пропорций. Сначала они… Потом они… Потом… А потом она…
Магнус лежит на полу, лицом вниз. Будь он китом, даже выброшенным на берег, он все равно мог бы. Будь он просто рыбой, неважно, в воде или на суше, он бы все равно мог дышать. Или же он бы почувствовал облегчение или тревогу, панику; и вдруг не смог бы дышать. Будь он всего лишь водой, которая проходит сквозь жабры рыбины. Или собакой, просто собакой, неважно, на поводке или без. У него были бы лапы, и он носился бы по пляжу, оставляя на песке удлиненные следы. Будь он собакой с собачьими мозгами. Он может отныне стать собакой, да. Послушным песиком.
Он будет целый день сидеть в доме, просто ждать чьего-нибудь возвращения. С удовольствием ждать. А есть будет из миски. И пить, прихлебывая. Будет просто выполнять команды. Например, делать идиотские трюки. Просто гениально. Да, хорошо бы стать каким-нибудь животным. Хоть барсуком. Жил бы в норе. Ел червяков. Копал землю лапами. И под когтями у него застревала бы земля. Он бы с радостью обернулся барсуком. Бар сук. В самом слове есть что-то занятное. А вот Магнус — он не занятный. Он дрянь. Всегда был дрянью, но не знал об этом. Он верил в свой «когерентный свет». Это была ошибка. Он — дрянь. Он дрянной насквозь. Словно гнилой плод, висящий на ветке. Стоит кому-то его сорвать и разрезать — и все увидят. Мир с его вторниками, голограммами, китами, рыбами, собаками, лягушками, принюхивающимися барсуками с блестящими глазами катится прочь от него все дальше. Катится сам по себе, словно Магнус смотрит в телескоп какой-то замшелый фильм о лисьей охоте в старой доброй Англии, веселые рожки звучат стихающим саундтреком, и лисица исчезает вдали, а затем и крупы лошадей, и спины всадников тоже постепенно тают. Голограммный Мальчик улыбается озорной улыбкой и машет ему платочком, словно на прощанье, и все Рождества, Пасхи, зимние и летние каникулы — все уносится вихрем, пшик. Магнус стягивает пуховое одеяло с кровати, скручивает в узел. Опускает пухлый ком себе на голову, но все равно дышать можно, пусть и через эту тяжесть… Ее едят черви! Под его ногтями застряла земля. Позвонки, мышцы, которые поддерживали ее голову, переломились. Конец. И все из-за него. Это он показал им. И они все сделали. Приставили ее голову к другому телу. Разослали всем по электронке. А она покончила с собой.
От этой мысли Магнуса просто трясет. Самое поразительное, что ничего не происходит. Каждый раз он думает, а ничего не происходит. Значит, всем было по фигу? И теперь? Они взяли ее голову. Приставили к другому телу. Фотка была приколом, но стала правдой. Стала более реальной, чем сама девушка. В тот вторник он пришел домой и проверил почту. И сразу увидел, что пришло новое письмо. Он ведь тоже был в адресной книге. Он нажал на ссылку. И раз — вот она. Очень смешно. Он засмеялся. Только подумать об этом сейчас. У него встал. И быстро твердеет. Всякий раз, когда он представляет, один, в свой комнате, как стоял там и смотрел на их фотку. Он вляпался по уши, с самого начала. И каждый раз у него встает. А-а! Какой он все-таки урод. Он не может справиться. Он старался. Ты давай, будь тверже, ха-ха. Но вышло — класс. Как точно голова подошла к шее. Груди были так расставлены… Многим и в голову бы не пришло. А ему пришло. Вот и сейчас он снова ржет, возбудился как свинья. Какая же он тварь. Изменив фотку, он изменил самого себя. Отсек собственную голову, даже не заметив. А та приросла к какому-то незнакомому телу. В зеркале он выглядит точно так, как раньше. Но он другой. Поразительно, как он похож на себя прежнего. Она тоже увидела себя — «другую». Она так и не узнала, кто это сделал. А это был он. Магнус Господь Всемогущий. На самом деле нет никакого бога. Есть только он, Магнус. Голограммный Мальчик считал, что Бог, наверное, существует. Он считал его высшим, сверхчеловеком, который парит среди существ низшего порядка, как приглашенная звезда в еженедельном «Маппет-шоу».[6]
Голограммный Мальчик был капитаном класса. Он произносил речь в Актовом зале в День поминовения солдат, погибших в разных войнах. В его обязанности входило возложить венок, проквакать молитвы, никогда не забудем та-та-та. Но наш Мальчик был сама забывчивость. Везет. Его мозг был чист как у младенца. А ему, Магнусу, никогда не забыть. Никогда, ни за что, вовеки веков не забыть. Воспоминания похожи на затемнение. Сейчас он все больше погружается во тьму. Это как грипп, когда кажется, что свет немного померк. Почти как когда он болел гриппом в декабре 1999-го — начале 2000-го. Тогда каждый вечер по ТВ показывали старый сериал про немцев на подлодке, все так переживали, выживут они там на глубине или нет. Впервые это случилось с ним через два дня после того, как он узнал про нее. Он стоял — просто стоял у автобусной остановки, под деревом. Одинокая ветка торчала вверх. И вот там, вокруг ветки, вдруг небо сделалось темнее. А ведь ничего не изменилось. Небо было голубое. Никаких облаков. Ни малейшего ветерка. Но это продолжалось, и небо темнело. Потом это повторилось, на следующей неделе в кафе. Потом снова ушло. А когда вернулось, то стало еще темнее. Накатывало без предупреждения. Словно в кинотеатре, когда ждешь, когда же погасят свет. Где-то в глубине сознания ты знаешь, что свет начнет меркнуть в любой момент. И иногда тебе кажется, что начало темнеть, хотя на самом деле свет еще не гасят, и ничего не изменилось. С ним это бывает постоянно. По самым произвольным причинам. Но главная причина — он сам. Это он изменил порядок вещей в мире. Они так и эдак забавлялись с ее головой, пока не нашли то самое. И тогда приставили ее голову к шее. Потом разослали. Потом она покончила с собой.
