Владимир Кунин - Клад
Генка, Михаил и Петрович растроганно принимали поздравлений и с максимальной деликатностью оберегали золото от возможных посягательств. Только один раз, когда подрядчик из «Межколхозстроя» потянулся, чтобы взять монету и разглядеть ее поближе, Генка жестко сказал ему:
— Руки!
— Так вот вы какие. — Председатель исполкома ласково разглядывал Генку, Петровича и Михаила. — А мне еще вчера про этот случай докладывали — и ваш управляющий, и милиция. И с самой лучшей стороны. Так что район может по праву вами гордиться.
— А золото может район принять? — спросил Петрович.
— И выплатить нам положенные двадцать пять процентов, — добавил Генка.
— А то уже просто сил нет, — пожаловался Михаил.
— Ну конечно! — улыбнулся председатель. — О чем вы говорите? И прессу подключим, и законное вознаграждение вручим в торжественной обстановке. Немедленно все это организуем. Ну-ка, где наш начальник райфо?
— В отпуске, — доложил председателю его первый зам.
— Когда вернется?
— Через восемь дней, — подсказал второй зам.
— Вот и хорошо, — мягко проговорил председатель, обращаясь к Михаилу, Генке и Петровичу. — Приезжайте со своим богатством через восемь дней и прямо к начальнику районного финансового отдела. А мы к тому времени уже дадим ему команду...
— А золото?.. — потерянно просипел Михаил. От горя он снова потерял голос. — Где золото держать?
— Я же сказал — к начальнику райфо, — терпеливо объяснил ему председатель райисполкома. — Деньги — это его епархия. И мы призваны для того, чтобы каждый на своем месте занимался своим делом, и с полной ответственностью.
* * *Сея ужас и панику на дороге, мотоцикл с тремя нашими героями мчался с чудовищной скоростью.
Он напрямую проскакивал дворы и палисадники, перелетал через заборы, врезался в огромные лужи, вздымая стены грязной воды, и вообще совершал невероятные мотоциклетные чудеса, которые не снились чемпионам. Ибо отчаяние, движущее нашими героями, намного превышало технические возможности этого транспортного средства.
— Прокурора! — яростно хрипел Михаил.
— Требую прокурора! — явно подражая кому-то, вопил Генка, стоя в полный рост за спиной Михаила.
— Только к прокурору!!! — злобно рычал Петрович из коляски, прижимая к груди старый китайский термос с отвергнутым золотом.
* * *— Ваша жалоба совершенно обоснованна, — сказал им районный прокурор и потряс большим, густо исписанным листом бумаги. — Если факты, указанные здесь, подтвердятся, виновные получат очень строгие взыскания, невзирая на занимаемые должности и прошлые заслуги. Как сказал Петр Великий: «Прокурор — око государево». Перед законом все равны. — Райпрокурор оглядел термос, золото на столе и добавил: — Кстати, по закону вы были обязаны сдать государству найденные ценности в течение двенадцати часов с момента их обнаружения. Однако, руководствуясь тем, что ряд ответственных лиц создали вам невозможные условия для соблюдения сроков сдачи, мы вас к ответственности привлекать не будем.
— И на том спасибо!.. — поклонился ему Петрович.
— Не за что, — сказал прокурор. — Я руководствуюсь только законом. Жалоба ваша будет рассмотрена в установленные сроки.
— Это когда? — спросил Генка.
— Обычно все зависит от существа дела. В данном случае проверка фактов и выводы займут не более десяти суток. Случай, честно говоря, примитивный: бюрократизм, бездушие и безответственность.
— Я хочу умереть... — тихо сказал Михаил.
— Что? — не расслышал прокурор.
— Ничего, ничего. Все в порядке, — улыбнулся прокурору Генка и обнял Михаила за плечи.
— А как быть с золотом? — наливаясь гневом, спросил Петрович.
— Беречь как зеницу ока! — строго сказал районный прокурор.
* * *— Я хочу умереть... — стонал Михаил, пока Генка и Петрович бережно усаживали его в мотоциклетную коляску.
Они застегнули его клеенчатым пологом по самую грудь. И в нерешительности встали у мотоциклетного руля.
— Ты умеешь? — спросил Петрович, указывая на мотоцикл.
— Не боги горшки обжигают. Попробую, — ответил Генка.
— Нет. Тогда давай уж лучше я буду пробовать, — решительно сказал Петрович. — Я когда-то на целине ездил на этой хреновине. Лет тридцать пять тому назад...
* * *Тридцатипятилетний перерыв в вождении мотоцикла оказался ощутимым, скорость их движения была не более семи километров в час.
Генка сидел за широкой спиной Петровича, а одной рукой заботливо поддерживал голову Михаила.
— Мишку надо срочно к врачу. Он совсем загибается! — шептал Генка на ухо Петровичу.
— С Божьей помощью привезем его ко мне — позовешь свою тетку Веру.
— Тетя Вера счетовод, а не врач! А в Мишкином состоянии...
— В его состоянии счетовод нужнее. Позовешь Веру. Понял?
Петрович сказал это так сурово и непреклонно, что Генка только плечами пожал.
* * *В квартире Петровича на высокой кровати лежал Михаил с компрессом на лбу. Около него сидела Вера, гладила его и ласково шептала:
— А мы уж с Ксенией Мухаммедовной прошлой ночью ужас что себе вообразили...
... За кухонным столом распаренный Петрович глушил третью бутылку пива, а Генка держал на коленях маленькую Юльку и поил ее чаем.
— Поросенка кормила? — тихо спросил он ее.
Рот у Юльки был набит тортом, и она только утвердительно кивнула.
Петрович посмотрел на пустые кухонные полки, на два туго набитых чемодана, стоявших на полу, и спросил:
— А это что?
— Собрались мы с Веркой за вами ехать, — объяснила Ксения Мухаммедовна. — В Сибирь или куда теперь душегубов-то отправляют?..
— Декабристки. Дурищи стоеросовые, — сказал Петрович.
Ксения Мухаммедовна рассмеялась и поцеловала Петровича в лысину.
Генка вытер Юльке физиономию и невесело усмехнулся:
— Интересное кино. Пойти Мишке рассказать, что ли...
— Сиди, — не пустила его Ксения Мухаммедовна. — Он еще в себя не пришел.
— Вот у меня теория есть, — сказал Генка, засовывая огромный кусок торта в рот. — Эти сорокалетние, или около того, они вообще слабые сейчас. Все.
— Это еще почему? — недовольно спросил Петрович.
— Объясняю. Вот у вас, Петрович, уже все было — и война, и целина, и любовь... жизнь — будь здоров! Вас ничем не напугаешь. У нас, молодых, все впереди. Мы сегодня четко знаем, чего хотим — чтобы нам не врали! А вот такие, как Мишка, которым по сорок, — они слабоваты. Они вашей жизни не нюхали и в нашем возрасте свою жизнь проморгали да промолчали. Всего боятся, интересы ерундовские, хватки никакой. У кого всякие там инфаркты, язвы желудков, склонность к этому делу? У сорокалетних! И одиноких среди них больше всех. У них нет четко выраженных позиций, и вообще...
— Ну нахал! — в одно слово хором сказали Петрович и Ксения Мухаммедовна.
Юлька захохотала, захлопала в ладоши. Понравилось, что говорят хором. В кухню вошли Михаил и Вера. Вера смущенно улыбалась. Михаил, вопреки Генкиной теории, был настроен довольно агрессивно:
— Ну, вот что. Мы тут с Верой кое-что решили. Она вам потом скажет. А вы, Петрович, и ты, Генка, кончайте рассиживаться. Раз договорились — ни шагу назад! Закопать его — и дело с концом. Хватит мучиться! Подъем.
* * *Завывал ветер. Почти в чернильную темноту Генка, Петрович и Михаил вышли из дома с небольшим рюкзачком и двумя лопатами.
Генка привычно направился к мотоциклу, но Михаил перехватил его, притянул к себе и сказал на ухо:
— Не трожь мотоцикл. Пешком и тихо. Хватит. Пошумели.
Неожиданно Генка и Петрович почувствовали железную командную руку и покорно последовали за Михаилом.
— Куда? — позволил себе спросить Петрович.
— К Генке. У них там хозяйство, огород, поросенок. Найдем место.
Хоронясь от тусклого света редких фонарей, они нырнули за дом Веры и Генки, а оттуда — прямо в сарай. Шуршала солома, завозился поросенок.
— Петрович, давайте свой фонарик. Только аккуратней, чтобы снаружи ничего не было видно, — распорядился Михаил. — Генка, выбирай место.
С великими предосторожностями Петрович включил ручной фонарь и в ужасе отпрянул от загородки — там весело похрюкивала и шумно дышала огромная свинья килограммов на двести.
— Господи!.. — только и сказал Михаил.
— Это что?! — тыча фонариком в свинью, еле вымолвил Петрович.
— Поросенок. — Генка безмятежно почесывал чудовище за ухом.
— Это «поросенок»?! — Петрович был потрясен.
— Да. Я его вот с таких вынянчил. — Генка показал руками что-то очень маленькое. — Он для меня всегда поросенком останется.
— Пошел ты знаешь куда!.. — взъярился Михаил. — Если здесь закопать, этот хряк все перероет! Тушите свет, Петрович. Я знаю место. Айда за мной!
За поселком на пустыре росла одинокая яблоня. В ночной темноте только верхушка кроны выделялась на фоне ночного неба.
