Масако Бандо - Дорога-Мандала
Служащие Управления по оказанию помощи репатриированным стояли на платформе и махали им вслед. Высунувшись из окон, репатрианты благодарили их. Ворвавшийся в открытые окна вагона ветер разогнал духоту и запах людского пота. Откинув голову на жёсткое деревянное сидение, Сая перевела дух.
Ей сказали, что на этом поезде она доедет прямо до Тоямы. Постоянное напряжение наконец-то ослабло. В полученном ею удостоверении репатрианта значилось имя Канэ Тосики. Все остальные японцы получили этот документ от старосты Мияды, только Саю вызвали в канцелярию Управления по оказанию помощи репатриированным. Сая похолодела от страха, что её в чём-то заподозрили. Молодой служащий с запавшими от усталости глазами и в пропахшей потом рубашке некоторое время удивлённо смотрел на Саю. «Вы кореянка?» — наконец спросил он. Сердце Саи бешено заколотилось. Помертвев, она кивнула, а служащий наклонил голову. «Вы больше похожи не на кореянку, а на жительницу Окинавы…» — сказал он. И, взглянув в документ, пробормотал: «Место рождения — Симоносэки». К счастью, служащий совершенно выбился из сил, ведь репатриированных было не меньше четырёх тысяч. Приняв официальный вид, он спросил: «Отсюда ходят суда для репатриантов, на которых корейцы могут вернуться в Корею. У вас нет желания вернуться на родину?» Когда Сая отрицательно покачала головой, служащий, заглянув в документ, сказал: «Раз вы родились в Симоносэки, зачем вам ехать в Тояму?» — «Там мой муж». Служащий со смешанными чувствами посмотрел на Саю, он хотел было что-то сказать, но промолчал и передал Сае удостоверение репатрианта. Возвращаясь с удостоверением в руках в общую комнату, Сая вспоминала лицо служащего. На нём явственно смешались замешательство и сочувствие. Но, успокоенная тем, что благополучно получила документ, Сая не стала особенно раздумывать над этим.
Два месяца в лагере Джуронг на острове Сингапур, месяц с лишним путешествия на корабле и два дня в Управлении по оказанию помощи репатриированным. Тяжёлые времена, когда она словно шла по краю обрыва, закончились. Теперь она была Канэ Тосика. Сая погладила сына по чёрным курчавым волосам. Сын поднял голову и хотел что-то сказать, но увидев улыбающуюся мать, тоже улыбнулся и уткнулся головой ей в живот. Так как поезд отправлялся рано утром, они встали ещё затемно, поэтому мальчуган не выспался.
— Да уж, настрадалась она вдоволь, — донёсся до Саи голос сидевшего напротив мужчины в выцветшей синей шляпе.
Под глазами у него висели мешки, лицо было дряблое, с отвисшей кожей.
— Н-да… Как ни была она состоятельна, а во время войны хорошо нажилась на борделе для военных. Устроила бордель, и сама зарабатывала деньги как проститутка. Вернулась в Японию, ну и прежние воспоминания, видно, нахлынули, — подхватила разговор согнутая пополам женщина, зажатая между самодельным рюкзаком и мужчиной. Эти двое, похоже, были супругами, они сидели плотно, как улитки, прижавшись друг к другу. Казалось, они срослись боками так, что не разлепишь.
— Наверное, ступив на японскую землю, она почувствовала себя неприкаянно.
— Неприкаянные-то это как раз мы с тобой. Где и чем мы теперь жить-то будем! — Муж, простонав, провёл ладонью по лицу. Какое-то время оба молчали. Поезд шёл среди унылых рисовых полей, освещённых тусклым утренним светом. Деревья на видневшихся вдали горах были повалены, и потому окрестности были оголены. То тут, то там видны были разрушенные деревянные дома с лежащими на земле оградами и обрушившимися стенами, выбитыми окнами и провалившимися крышами. Некоторые из них были покрыты деревянным настилом или тентами, некоторые так и стояли полуразрушенными. Глядя на эту картину, Сая вспомнила больной лес. Когда одно дерево заболевает и его красная листва жухнет, болезнь перекидывается и на соседние деревья. И тогда само место, казалось, заболевает. Похожие ощущения вызывала у неё эта картина.
— И всё-таки она покончила с собой на следующий день после возвращения в Японию. Значит, ей хотелось умереть на родине, — снова проронил муж.
— Да, но зачем же было перерезать себе горло? Нашедшие её утром сказали, что всё было в крови — и стены, и земля. Она воспользовалась чем-то вроде бритвы. Вот уж действительно эта женщина до самого конца думала только о себе!
Загрубевшее от морщин и загара лицо жены исказилось и стало похожим на высохший мёртвый клубень плюща.
Речь шла о той самой женщине, что заполнила за Саю документ, а потом попыталась шантажировать её. Бесстрастно прислушиваясь к этому разговору, Сая вспоминала умершего брата.
Теперь она хорошо понимала его жест. Брат поднёс ко рту ветви Дерева мёртвых, усыпанные белыми цветами, и стал раскачивать ими из стороны в сторону. Это означало «держи рот на замке».
В мешке Саи были и семена Дерева мёртвых. Это было опасное растение: отведавший его семян становился одержимым злыми духами и носился по лесу, обуреваемый необычными видениями. По-японски оно называлось мандарагэ, цветок-мандала, Сая слышала, что из его листьев и семян делают какое-то лекарство.
В день, когда Сая обменяла квитанцию на японские иены, она, дождавшись момента, когда все толпились на кухне в очереди за ужином, подошла к женщине и шепнула ей: «Деньги я передам после ужина, за туалетом». В ответ женщина самодовольно улыбнулась и не заметила, как Сая опустила в её чашку с супом-мисо семечко Дерева мёртвых. Хотя здесь кормили и лучше, чем на корабле, еда в Управлении для репатриированных была всё-таки скудной. На ужин были только рис и суп-мисо, и Сая ничуть не сомневалась, что женщина съест всё до последней крошки.
Как Сая и ожидала, когда женщина пришла на встречу, ей стало дурно. Подкрасться к ней сзади и перерезать горло кинжалом не составило труда. Кровь ударила струёй. Женщина издала сдавленный звук и упала.
Саю вдруг охватил внезапный порыв, и она обеими руками притянула к себе сына. Полусонный Исаму растерялся от неожиданных материнских объятий, но затем радостно прильнул к ней.
— Да и самоубийство ли это? Ведь орудия, которым она перерезала себе горло, так и не нашли, — вновь поддержал разговор муж.
Сая, гладившая сына по голове, окаменела.
— Не говори ерунды! Если бы это было убийство, Управление предприняло бы меры по задержанию убийцы.
— Ну, в Управлении, может, так и хотели поступить. Но, что ни говори, они так завалены работой с репатриантами и отправкой кораблей в Корею, что им и поспать-то некогда.
Жена, ткнув мужа в бок, оборвала его: «Ой, посмотри!».
Сая взглянула в окно и увидела поразительную картину. Словно бесчисленное, как звёзды на небе, стадо слонов прошествовало по городу, растоптав всё вокруг и стерев город в порошок. Не осталось ничего даже отдалённо напоминающего здания, стояли покрытые гарью деревянные конструкции и покорёженные столбы электропередач. Слабое утреннее солнце освещало искрошенные контуры сметённых построек. Из заросшей бурьяном земли то тут, то там торчали железные и деревянные обломки. Только дорога не заросла травой. Среди пустынного поля видны были грубо сколоченные хижины и землянки. Люди сушили бельё, готовили завтрак на очагах под открытым небом. Человек, едущий на разболтанном обшарпанном велосипеде, полуголый мужчина с трясущейся головой, согнутая пополам старуха, невозмутимо прибиравшаяся вокруг землянки, выкопанной посреди огромной свалки, дети, бегавшие вокруг в одних трусах.
— Да, Хиросиме и впрямь досталось, — пробормотал давешний мужчина. В его голосе звучала боль.
— Да, правду говорят об атомной бомбе, — сказала его жена, вцепившись в оконную раму.
Все пассажиры в вагоне снова прильнули к окнам. Впереди до тянущихся вдали отлогих гор, покрытых коричневой гарью, простиралась голая равнина. В поезде, прежде переполненном разговорами, повисла тишина.
Наконец поезд подъехал к уцелевшему и одиноко стоявшему среди разрушенного города огромному зданию. Мужчина, сидевший напротив Саи, сказал, что это станция Хиросима. Крыша станции провалилась, стены стоявших поблизости складских помещений просели. На платформе без крыши в ожидании поезда стояли люди. Женщина сидела на сумках, рассеянно глядя в небо, мужчины разговаривали, затягиваясь сигаретами. Некоторые устало сидели, привалившись к опорам платформы. Некоторые ходили взад-вперёд, оживлённо смеясь и разговаривая. Сая почувствовала, что за царившим на станции оживлением таилась бездонная пустота. Иногда в лесу встречаются полые деревья. Они протягивают ветви, шумят листвой, но в их стволе зияет огромное дупло, от ствола исходит влажный и тёмный дух. Эти деревья вовсе не такие здоровые, какими кажутся, и наверняка вскоре засохнут.
Состав подошёл к платформе, но никто не выходил и никто не садился, и поезд сразу же тронулся. За окнами вновь оказалась прежняя картина. Повисшее в вагоне молчание стало ещё более гнетущим.
