Александр Егоров - Третья линия
Теперь это был вопрос.
— Пожалуй.
— Что случилось? Вид, как у нашкодившего кота.
Облонский налил себе коньяка и сел напротив сестры.
— Да я и есть нашкодивший кот, — сказал он. — По мнению моей супруги.
— Как же ты нашкодил?
— Долли утверждает, что я изменил ей с какой-то женщиной.
— Что значит, утверждает?
— Той значит.
— А на самом деле ты…
— Я не помню.
— Mon ami, мне можешь сказать правду.
— Я и говорю тебе правду, черт возьми! — Облонский со стуком поставил стакан на стол.
— Не помню я ничего подобного. Не помню! Но Долли вбила себе в голову, что у меня есть другая женщина. Якобы она нашла какие-то письма или что-то в этом роде. Полнейший бред…
— И что? Неужели наша милая овечка Долли злится?
— Обещает меня убить.
— В общем-то, она права, — сказала Анна, дуя на горячий кофе. — На ее месте я бы тебя убила.
— И ты туда же! — всплеснул пухлыми ладонями Облонский. — Говорю же тебе — я понятия не имею, с чего вдруг Долли пришла в голову эта чушь.
— Да, да, конечно. Хотела бы я посмотреть на мужчину, который скажет в подобной ситуации что-нибудь другое. — Анна затушила сигарету и посмотрела на брата. — Ладно, бог с ним. Помнишь ты или нет, теперь уже неважно. Что думаешь делать? Разводиться?
— Ну-у… Разве это причина для развода? Почему я должен разрушать свою жизнь из-за чьих-то бредней? Господи, ты бы слышала, что она мне тут наговорила… Впрочем, идея одна: измена — худшее из преступлений. Но вариаций была масса. Порой очень оригинальных. И как вывод — я должен умереть. Понести, так сказать, заслуженное наказание. Ну не чушь?!
— Как мелодраматично, — усмехнулась Анна. — В горе и в радости, пока смерть не разлучит… Что ж, в каком-то смысле она последовательна. Достойно уважения.
— Ты, что же, веришь в любовь до гроба?
— Нет, Стива, я вообще не верю в любовь. Эту штуку придумали нищие трубадуры, чтобы не платить матронам денег. Но и тебя понять не всегда могу. Что ты от меня хочешь?
— Уговори ее. Скажи, что ничего подобного не было. Точнее, я не помню, а значит, даже если и была какая-то женщина, она для меня — никто и ничто. И люблю я только Долли. Короче, придумай что-нибудь.
— Ох, Стива, Стива, — вздохнула Анна, поигрывая зажигалкой. — Жаль мне овечку Долли. Она хорошая, хоть и истеричка.
Анна помолчала, глядя в окно, за которым глухо рокотало проснувшееся море, потом встала и вопросительно посмотрела на Облонского:
— Где она? Не буду тянуть, пойду сразу. Чего не сделаешь ради родного брата.
— Где-то наверху. Там до черта комнат, не знаю, в какой именно. Найдешь. А я прогуляюсь. Успокою нервы.
И он, прихватив початую бутылку коньяка, вышел из гостиной. Через несколько секунд Анна услышала, как хлопнула входная дверь. Она посмотрела на лестницу, ведущую на второй этаж, и невесело усмехнулась.
— На ее месте, mon ami, я бы тебя убила, — вздохнув, пробормотала Анна и стала подниматься по лестнице.
* * *— Долли, прекрасно выглядишь. Морской воздух тебе на пользу. Ты очень похорошела, правда. — Анне пришлось постараться, чтобы это прозвучало искренне.
— Мы здесь провели всего одну ночь. Не знала, что морской воздух обладает такой чудодейственной силой.
— Ну, значит, это не из-за воздуха, — непринужденно рассмеялась Анна.
Анна подошла к окну. Долли проводила ее взглядом.
— Отсюда красивый вид. Мне всегда нравилось смотреть на море. Ни о чем не думаешь, просто смотришь и слушаешь, как оно шумит. Своего рода медитация, — не оборачиваясь, сказала Анна. — Знаешь, что мне в нем нравится больше всего? Не простор, нет. То, что оно в постоянном движении. Море — полное отрицание покоя. Заметь, колыбель жизни не приемлет стабильности, к которой мы так стремимся. Может быть, мы и правда с другой планеты? Из мира, где начало жизни дал камень… Что у вас со Стивой?
Долли подошла ко второму окну и встала перед ним, скрестив руки на груди:
— Ты и так все знаешь.
— Я знаю его версию. А что скажешь ты?
— Ничего. Не волнуйся, я сама с этим разберусь.
— Думаешь разводиться?
— Нет.
— Это правильно. Догадываюсь, что терпеть такое непросто, но… Для Стивы это несерьезно. Не увлечение, а так… случайный эпизод, о котором он даже не помнит. Ты простишь его?
— Обязательно. Можно сказать, я его уже простила.
— Ну, вот и хорошо. В конце концов, это жизнь, никуда от нее не денешься. — Анна, наконец, посмотрела на Долли и удивилась ее бледности. — Ты себя хорошо чувствуешь?
— Да, а что?
— Да нет, так… Спустимся вниз, выпьем кофе? Я до сих пор не могу согреться после этой лодчонки. Да и в доме холодно. Как в склепе.
— Точно, — отозвалась Долли, глядя на море. — Как в склепе.
* * *В гостиной кто-то разжег камин, и Анна порадовалась запаху дыма и потрескиванию поленьев. В большой комнате сразу стало уютнее. Анна приготовила кофе, подала чашку Долли, сидевшей неподвижно, как статуя, в своем кресле, и, подвинув второе кресло ближе к огню, расположилась так, чтобы видеть невестку.
Вскоре явился Облонский. Свежий, бодрый, с порозовевшими то ли от морского воздуха, то ли от коньяка щеками. Он ввалился в гостиную, шагнул к жене, собираясь по привычке чмокнуть ее в щеку, но, вспомнив обо всем, остановился и вопросительно посмотрел на сестру. Анна нахмурилась и покачала головой. Взгляд Облонского потух.
— Как прогулка, братец? — спросила Анна. — Туман рассеялся?
— Почти. Отличная погода, просто отличная. Наконец-то солнышко показалось, я уж думал, так и будет эта хмарь держаться. Очень уж мрачным было утро. — Он хлебнул из бутылки, и глаза его снова заблестели. — Вам обязательно нужно прогуляться. Свежий воздух — прекрасное средство от меланхолии. Ну, а вы как? Смотрю, камин разожгли.
— Это не мы, — сказала Анна, щурясь на яркий огонь. — Мы спустились, он уже горел. Я думала, это твоя работа.
Облонский взял кочергу и перевернул пылающее полено.
— Бук, — сказал он. — Бук замечательно горит. Долго. Буковые поленья, скажу я вам, это вещь. Будь моя воля, только буком и топил бы. Жаль, дороговато выходит. Но греет отменно. Однако я…
За окнами послышались шаги.
— А это еще кто? — вскинул голову Стива.
Дверь хлопнула, кто-то прогрохотал тяжелыми сапогами по террасе, ненадолго замер перед дверью в гостиную, пыхтя и отдуваясь, и наконец на пороге появилась массивная фигура в штормовке, болотных сапогах и с большим рюкзаком за плечами. В руках гостя были несколько удочек разного размера и сачок. Густая борода почти скрывала его лицо.
Несколько секунд все недоуменно смотрели на мужчину, выглядевшего нелепо в этом снаряжении посреди гостиной. А потом лицо Облонского расплылось в улыбке, он вскочил с кресла и, воскликнув: «Ба! Левин, дружище!», бросился навстречу переминающемуся с ноги на ногу гостю.
Мужчины обнялись.
— Не узнал, представляешь? — вскричал Облонский. — Не узнал! Совсем ты, браток, заматерел! Аня, это же Левин! Помнишь нашего Робинзона?
— Ну-ну, — смущенно пробасил Левин, отстраняясь от друга. — Да будет тебе. Не хватало еще целоваться тут.
Он посмотрел на женщин:
— Здравствуйте, Анна. Здравствуйте, Даша. Очень рад вас видеть.
— Здравствуйте, здравствуйте, Костя, я тоже очень вам рада, — улыбнулась Анна. — Прямо с необитаемого острова к нам?
— Да не, я не с острова, я с деревни, — белозубо улыбнулся Левин.
— Удивительно, — пробормотала Долли.
— Да что же удивительного? — Левин прислонил к стене удочки и сачок, снял рюкзак и доброжелательно посмотрел на Долли. — В деревне сейчас дел-то никаких и нету. Покос разве что, ну так с этим и подождать пару деньков можно. Степа, как тут с рыбалкой?
— Да обожди ты, неугомонный, с рыбалкой! — рассмеялся Облонский. — Не успел войти, а уже… Раздевайся-ка и садись.
Он помог Левину снять штормовку, бросил ее на рюкзак и чуть ли не силой усадил друга в кресло рядом с Анной.
— Выпьешь?
— Да что ты? Помилуй бог, в такую рань. Да и вообще, алкоголь… это вредно.
— Ну! За встречу-то?
— Даже не знаю… Разве что по капельке.
— Коньяк, виски, джин, ром, текила?
— Мне бы водочки…
Пока Облонский звенел бутылками у барной стойки, Левин рассматривал гостиную и, смущенно посмеиваясь, поглядывал на женщин. Начать разговор сам он не решался.
— Как я вам рада, Костя, — пришла ему на помощь Анна. — У нас тут нечто непонятное происходит. Может быть, вы ясность внесете. Только умоляю, снимите сапоги. А то я чувствую себя как на сейнере.
— Да-да, простите, ради бога, — покраснел Левин и, отойдя в угол, стянул сапоги, оставшись в толстых мохнатых носках из собачьей шерсти.
— Ну вот, — весело сказала Анна, когда Левин вернулся в кресло, — совсем другое дело. Эти носки вам очень идут… Стива, mon ami, налей мне немножко мартини, если есть. Хочу выпить с вами. Долли, может, присоединишься? Нет? Зря, тебе не помешало бы… Ну, Левин, рассказывайте нам деревенские новости. Покосы, надои, страда и прочие сельские вкусности. Почем нынче овес?