Януш Вишневский - Сцены из жизни за стеной
Все должно было быть так хорошо. Мы обо всем условились. Сразу после окончания учебы я отправляюсь в Лондон, а он заканчивает писать работу и приезжает ко мне. Это было три года назад. Когда вы любите кого-то так, как я любила его, выражение «обо всем условиться» просто не приходит в голову. Оно прозвучало бы как фрагмент какого-то договора. А это не был договор, это было обещание. Данное шепотом, утром, в постели…
Я разбираюсь в договорах, изучала маркетинг и была совершенно уверена, что и английский для меня не проблема. Вот и поехала. Я из кашубов[2]. Из нашего городка уехали почти все. И потом, я все равно не могла туда вернуться. В родительском доме даже не было места для новой кровати. Но это неважно. Я хорошо узнала Лондон, переходя из фирмы в фирму. В одной из них «на тот момент» хватало маркетологов, зато очень нуждались в уборщице. У меня не было денег оплачивать квартиру, и я начала убирать. В том числе и помещение отдела маркетинга. Я хотела быть поближе к нему, чтобы меня заметили. Ну и, кроме того, так я могла, не кривя душой, рассказывать знакомым из Польши, что работаю в отделе маркетинга.
Я ждала его. Всем своим существом. Умирая от усталости, я возвращалась в свой полуподвал в Илинге[3], включала компьютер и делала перед камерой все, чего он только желал. И все то, чему он меня учил. Стоило ему этого захотеть. Через восемь месяцев он прислал мне e-mail из двух предложений. Сначала выключил камеру, потом сменил номер телефона. Я страдала. Однажды не выдержала. Джонатан, айтишник-ирландец, который работал в той фирме, нашел меня, когда я, пьяная, лежала на кафеле у дверей. Привел к себе домой, дал опохмелиться, вымыл, уложил в свою кровать и не занимался со мной сексом. Хотя, как он сам признается, «ему этого очень хотелось». Я была слишком пьяна, чтобы зафиксировать это в своем сознании. Я привязалась к Джонатану. И это была ошибка. Джонатан очень впечатлительный, нежный, он умеет слушать, прекрасно образован, любит Шопена, держит у себя двух осиротелых хромых котов, которых взял из приюта, усыновил близнецов-индусов, которым каждый месяц высылает деньги, и часто плачет, когда смотрит на DVD довоенные мелодрамы. Кроме того, а может, именно поэтому Джонатан «не пребывает» в этом мире. Потому вынужден, как он это называет, «отплывать». Он сказал мне, что я тоже должна это делать. Чтобы забыться. Мне не пришлось беспокоиться об оплате. Джонатан купил большую кровать, и я поселилась у него. Год мы сидели на героине и кокаине. Я почти не выходила излома. Когда мне нужен был свежий воздух, я открывала окно. Джонатан пригрел меня, как очередного кота. Только не со сломанной лапой, а с изломанной душой.
Он был прав. Я забыла. Иногда, во время наших «путешествий», я даже не помнила его имени. Заодно забыла и все остальное. Свое достоинство и свои мечты. Меньше чем за год я превратилась в развалину. Ждала только момента, когда Джонатан вытащит вечером из своей кожаной сумки то, без чего не могла уже жить. И когда он вытаскивал маленькие пластиковые пакетики, я готова была на все, лишь бы он поскорее их открыл. Я превратилась в обычную наркоманку. Проституткой я была уже давно.
На Новый год мы устроили себе «путешествие» под елкой. Но сначала я накормила Джонатана карпом, пирогами с капустой и борщом. Потом рассказала ему о сене под скатертью, о свободном месте за столом и научила петь польскую колядку. Джонатан не понимал, почему я при этом плачу. Перед полуночью я встала с кровати, оделась и поехала в польский костел. Хотя у меня нет водительских прав и я первый раз в жизни ехала по левой стороне улицы. Я хотела исповедаться. Пораженный ксендз вместо того, чтобы отпустить грехи, нервно сунул мне адрес какого-то доктора в Лондоне. После Нового года я поехала к нему. Врач был очень занят, и у него не было времени выслушать меня. У него было даже меньше времени, чем у ксендза. Зато он выписал мне зеленые рецепты. Теперь я покупаю викодин. Поскольку меня застраховали — Джонатан позаботился об этом — я все получаю в аптеках почти даром. Врач предположил, что, поскольку у меня болит душа, я должна ощущать боль везде, ведь душа заполняет все тело. Даже ксендз мне такого не говорил.
Викодин подходит при болях в позвоночнике, зубной боли, боли менструальной и экзистенциальной. Такой, как моя. Я набрала викодин в поисковике «Google», когда начала глотать его перед тостом на завтрак. Потом отказалась от тоста и оставила только викодин и кофе. Сначала один мужчина бросил меня, сделав алкоголичкой, потом приютил другой, сделав наркоманкой, а теперь очередной перевел меня на то, название чего Эминем увековечил в татуировке. Понятно, что рэпер не станет татуировать на своем плече название антибиотика.
Мой психоделический сон о счастье в Англии закончится завтра в 21.14. Я проглочу последнюю таблетку, прежде чем сесть в поезд. Убегу от себя. Вернусь…
Сцены из жизни за стеной
О таком чувстве мечтают все замужние женщины, заблудившиеся где-то между жаркой кухней и холодной спальней. Однажды я сказал об этом за бокалом вина Алексу, моему соседу. Алекс (в действительности — д-р Александр фон П.) лишь улыбнулся и неожиданно ушел на кухню. Через минуту он вернулся с новой, непочатой бутылкой вина, хотя и прежняя была еще наполовину полна. Может, это всего лишь обычная рассеянность, а может, он хотел проверить, не жарко ли на его кухне. На мой взгляд — второе. Алекс действительно мог бы быть мечтой всех женщин. Не только замужних.
Мы знакомы с Алексом более пяти лет. Ему немного за тридцать, он спортивный, высокий, с неизменной усмешкой в глазах. У наших квартир общая стена. Цветы с его балкона свешиваются на балюстраду моего, и я слышу их запах. Впрочем, не только цветов, так как Алекс живет не один. Я еще не встречал второй такой пары. Нежной, заботливой, счастливой. Иногда в выходные или на неделе, если мне удается пораньше вернуться из офиса, я на балконе прислушиваюсь к их жизни. А порой и к отголоскам их жизни за стеной. Пять лет, иногда невольно, я слышу их смех и обрывки разговоров. — Пять лет счастья, гармонии и радости. Всего пять.
Неслыханная редкость в этом метросексуальном городе, который известен тем, что большинство мужчин и женщин здесь одиноки, живут раздельно или разведены. Наверное, ни в одном другом немецком городе нет такого количества магазинов, которые специализируются на продаже замороженных полуфабрикатов, расфасованных порциями на одного человека. И еще я думаю, что ни один другой город не оклеен таким количеством гигантских плакатов с рекламой интернет-порталов, на которых огромными буквами написано: «Ты не должен быть одинок» либо: «Мы найдем твою вторую половину». Иногда мне кажется, что Франкфурт — это город зараженных эпидемией одиночества людей и повсеместного доступа к микроволновкам и Интернету.
Пара за стеной является очевидным опровержением всему сказанному. Они счастливы друг с другом, и у них нет ни микроволновки, ни Интернета. Зато есть прекрасно оборудованная кухня с кастрюлями для приготовления спаржи или риса, оригинальными сковородами Wok[4], привезенными из романтического путешествия в Китай, и коллекцией приправ со всего света. Единственное, что объединяет их с внешним миром, это радио. Парадокс: Алекс пользуется Интернетом на службе, где занимается разработкой рекламы для сетевой корпорации, сотрудничающей с такими гигантами, как «Mercedes», «Siemens» и «Deutsche Bank». И все же он возвращается домой к шести и еще он говорит, что сразу ушел бы из фирмы, если бы работа угрожала лишить его того, что у него есть. Он не уточнил, что именно у него есть, но я подозреваю, что речь идет о личной жизни. Интересно, когда я последний раз был дома в шесть? Должно быть, очень давно, поскольку мне не удается такого припомнить. Так же, как вспомнить, когда я последний раз радостно улыбался в лифте, едучи в полвосьмого утра на работу. Он же — провокационно и демонстративно — улыбается. Это не новость. Он всегда улыбается, когда мы сталкиваемся в лифте. Как-то я спросил его, почему, и он ответил: «Я влюблен». Вся прекрасная и правдивая история любви уместилась в этих двух словах, сказанных в лифте между третьим и четвертым этажами. Мало кто из мужчин отважится на такую откровенность и скажет о себе такое. Большинство наверняка проигнорировали бы вопрос и смутились. Или принялись бы талдычить о достоинствах новоприобретенного мотоцикла или о победе любимой команды. Даже если бы этот вопрос застал их после самой прекрасной ночи любви и лифт увозил их от самого дорогого человека. Мужчины, как правило, легко поддерживают разговор о любви. При условии, что это любовь к мотоциклу, машине, футболу или к самому себе. О себе они могут говорить практически непрерывно.
Алекс почти никогда не говорит о себе. Возможно, в этом и кроется тайна его крепкого семейного союза. Иногда в воскресенье они приглашают меня на прогулку в пальмовый сад. Это одно из прекраснейших мест в современном городе из стекла и бетона. Я иду рядом, замечая, как время от времени нетерпеливо и жадно сплетаются их пальцы. Мы беседуем. Когда мы вместе, я чувствую, что каждый из нас не только слушает, но и прислушивается к себе. Самое важное в этих беседах — паузы, во время которых мы думаем о том, что мгновение назад сказал другой. К сожалению, сквозь стену не слышно таких пауз. Поэтому меня не мучают угрызения совести, что я временами слушаю, о чем они говорят.
