Даниэль Кельман - Последний предел
Он позвонил, дверь сразу открылась, перед ним стояла Клара. Бледная, волосы всклокочены. Что же ему так нравилось в девушке, спросил он себя и тут же в ужасе отогнал эту мысль. Потом увидел ее лицо.
— Что случилось?
Их взгляды встретились. Нахохлившийся воробей приземлился на забор, навел на Юлиана свои глазки, похожие на булавочные головки, подпрыгнул и упорхнул, даже не подозревая, что навсегда останется в памяти Юлиана. Так же, как крыша соседнего дома, прямая труба, водосточный желоб и лицо прохожего в макинтоше, в шляпе, с тростью и портфелем.
— Прошу тебя, не надо! — тихо проговорил Юлиан. — Все ведь не так уж плохо!
III
н, наверное, впервые спал таким безмятежным и глубоким сном. Утром смутно припомнился автобус, остановившийся вчера на дороге, приветливое лицо водителя, приглашающее движение руки. Вот по-настоящему повезло, пешком бы до вокзала никогда не добраться: тот оказался гораздо дальше, чем он предполагал. Наконец он сошел, шатаясь от усталости, налетел на пожилую даму, извинился и тут увидел под мышкой мокрые плавки — главное вещественное доказательство, от которого надлежало бы поскорее избавиться. Он зашвырнул их в контейнер, похожий на мусорный. Когда перед глазами все расплывается, не так-то легко отыскать нужное окошко; человек за кассой продал ему билет. Потом он сидел на скамейке, наблюдая за сновавшими туда-сюда людьми и мухами, крошечными мухами над лампами и одновременно гигантскими, так как по полу ползали их громадные тени. Подошел поезд, Юлиан забрался в вагон, опустился на свободное место, был согнан забронировавшей его женщиной, нашел другое, поезд дернулся, вдавив его в мягкую обивку кресла, и поехал. Контролер, точнее, его силуэт, бестелесный, озаренный голубоватым светом, проверил билет. Юлиан спросил, который час: только-только пробило десять. Контролер проследовал дальше, но через несколько секунд вернулся и сказал, что они скоро прибывают; Юлиан покачал головой и уже хотел поинтересоваться куда, как вдруг в окно ворвался свет и он увидел, как вырастают и уменьшаются холмы, как проносятся мимо дома и наступает бледное осеннее утро. А когда он снова спросил у соседа, который час, тот, почему-то с другим лицом, ответил, что уже половина двенадцатого. Дня? Совершенно верно, день был в самом разгаре. И тут показался вокзал: застекленные витрины, плакаты и тележки; поезд еще не остановился, а Юлиан уже открыл дверь и спрыгнул. И теперь стоял на перроне и оглядывался по сторонам, не совсем еще понимая, что действительно добрался до цели.
До цели. Тело по-прежнему ныло, от резкого пробуждения кружилась голова. Эскалатор вывез его в просторный зал. Шум и люди, запах пиццы и жареного масла, а наверху, в каком-то тумане, табло отправления; женский голос из громкоговорителя, наверное еще тот самый, хотя нет: расписание-то меняется, и они постоянно делают новые записи. Юлиан повернулся к выходу, наступил кому-то на ногу, извинился; стеклянные двери разъехались, и он вышел на свежий воздух.
Было холодно и ветрено. Он вскинул руку, и через несколько секунд расплывчатая машина затормозила: по цвету — вроде такси. Он сделал шаг, открыл дверцу и сел. Запах кожаных сидений, рядом с приборной панелью ящичек с цифрами, круглое усатое лицо водителя. И правда такси.
Юлиан назвал адрес, шофер кивнул. Поиски наверняка начались только сегодня утром, наверняка уже нашли одежду, ботинки, главное — очки, портье обязательно припомнит молодого человека и скажет, что предупреждал его. Они войдут в номер, обнаружат там чемодан, бумажник и паспорт. Потом снарядят лодки и обыщут озеро; дело бессмысленное, но так положено, согласно договору о страховании.
Машина затормозила и больше не двигалась: они попали в пробку. Сумма на счетчике набежала уже немаленькая. Вдруг у водителя во рту появилась сигарета, он посмотрел на Юлиана в зеркало и не остался незамеченным. Отвел глаза, Юлиан тоже отвернулся, но тут же снова почувствовал на себе взгляд таксиста. Серый дым повис над их головами. Юлиан поднял голову, водитель уставился в другую сторону.
— Вы могли бы не курить?
— Конечно, конечно!
Водитель не шевелился, его пальцы отбивали по рулю такт неслышимой мелодии, он и не думал выбрасывать сигарету.
— Выпустите меня! — сказал Юлиан.
— Чего?
— Я выхожу.
— Как хотите, — равнодушно ответил таксист. — Прошу вас!
Юлиан швырнул деньги на сиденье, открыл дверь и выскочил на улицу. Обернулся: таксист, опуская окно, смотрел ему вслед, потом щелчком выбросил окурок, и тот полетел, описывая большую дугу. Юлиан пошел быстрее, потом еще быстрее и побежал. Мир вокруг таинственно преобразился, что-то изменилось, что-то важное, но что именно, он не знал. И только некоторое время спустя понял: шел снег.
Самый настоящий снег: маленькие хлопья таяли, едва коснувшись земли, и уже через несколько секунд в их существование почти не верилось. Наконец завиделась его улица, его дом, окна его квартиры на третьем этаже. Он толкнул дверь подъезда и, пригнув голову, пустился вверх по лестнице, топая, как ему казалось, слишком громко. Только бы не столкнуться с соседом!
Он хотел отпереть замок, но связка ключей с предательским звоном упала на пол; этажом выше хлопнула дверь; становилось жарко. Ключ снова скользнул мимо замочной скважины. Юлиан старался дышать ровно и глубоко, как вчера в гостинице. Наконец-то все получилось, ключ повернулся, дверь отворилась.
Юлиан насторожился. Или почудилось? Вдруг к нему закралось подозрение, что он не один, что его поджидали. Он шагнул в коридор, пол заскрипел; еще шаг. В зеркале на стене отразилась его фигура, шкаф за спиной, две криво висящие картинки. Он прошел в гостиную.
Пол скрипел. Отражение тоже двигалось. Юлиан опять увидел шкаф и две картины в коричневых рамках, обе висели криво; значит, он еще топтался в коридоре. Вконец запутавшись, он почувствовал, как перехватило дыхание. Рванул, еще раз, дверь в гостиную…
Действительно гостиная. Но она казалась больше, вытянутой и искривленной. Размытые диван и стулья, стол. Лампа под потолком раскачивалась, с чего бы это? Опять что-то послышалось, но скорее не звук, а дыхание тишины. С улицы не доносилось никакого шума.
Он заставил себя пойти дальше. Снова заскрипел пол, вероятно все та же половица. Раньше, правда, ничего подобного не было. Прищурив глаза и изо всех сил всматриваясь в шкаф, во второй ящик сверху, Юлиан медленно начал приближаться, но шкаф вяло попробовал уклониться. Юлиан оказался проворнее: ухватился за ящик, дернул и принялся шарить в поисках запасных очков. Нашел, надел. Секунду все оставалось по-прежнему. Потом предметы отступили, стушевались, приняв в матовом освещении привычные очертания, и снова стали такими, какими он их знал.
Все было на своих местах. Стол и шкаф, ковер, кипа отксеренных бланков из бюро, корзина, полная мусора, который он перед отъездом забыл выбросить, уже выцветшая обивка дивана, рядом зеленая стопка оставшихся экземпляров его книги «Ветеринг: личность, творчество и значение»: год назад он выкупил их у издательства и тем спас от макулатурной переработки. Юлиан чувствовал себя незваным гостем, чье место не здесь и кто своим присутствием нарушал безмолвное течение жизни. Он вернулся в коридор. Из зеркала на него испытующе смотрел молодой человек. Юлиан поднял руку, молодой человек проделал то же самое, и, непонятно почему, это успокаивало.
В спальне стоял затхлый воздух, на ночном столике осела пыль, хорошо заметная в косых лучах солнца. Над кроватью нависала книжная полка, где теснились двадцать толстенных и невероятно тяжелых томов в кожаном переплете: полное собрание сочинений Ветеринга, издававшееся с 1850-го по 1874 год Голландской академией наук, с неприятно мелкими буковками, потоком латыни, обилием математических символов, с письмами и пространными трактатами, которые требовалось знать, но которые Юлиан даже не открывал. Напротив, под длинной трещиной на потолке красовалась старинная морская карта, купленная несколько лет назад в антикварной лавке: черная тушь на белом фоне, береговая линия континента, непонятная запись навигационных данных и голова змия с торчащими из воды острыми ушками — тончайшая работа.
Он взял последний том Ветеринга и раскрыл.
В этот момент из хаоса воспоминаний душа выбирает себе спутника, который, как ошибочно она полагает, будет сопровождать ее до самого порога, впрочем, не дальше. Мне довелось убедиться (прошу Вас, не докучайте меня вопросами о том, каким же образом), что сие решение, сколь бы малозначащим оно ни казалось, в действительности…
Юлиан захлопнул книгу и, уже немного повеселев, покачал головой. Бедный, спятивший старик, сколько же времени пришлось на него потратить! Он выдвинул ящик ночного столика: носовые платки, снотворное, пачка писем от Клары. Он взвесил ее в руке. Письма хотелось взять с собой. Но потом он положил их на место и закрыл ящик.
