Авраам Бен Иегошуа - Смерть и возвращение Юлии Рогаевой
— Выбросить статью?! — Секретарша потрясена так, словно он попросил ее выбросить в мусорное ведро звезду, свалившуюся с неба. — Просто так взять и выбросить? Но это же абсолютно исключено! Аб-со-лют-но! А почему это вас так волнует? Мы ее напечатаем, а рядом, в маленькой рамке, напечатаем ваше извинение или разъяснение, как вы хотите, и пусть уж читатели сами решат, кто в чем виноват или не виноват.
— Ни в коем случае! — возмущенно протестует Кадровик. — К чему же ранить читателя такими статьями в нынешние трудные времена, если повод-то ложный?!
Нет, секретарша упорствует в своем отказе. При всем ее сочувствии к понятному и справедливому желанию Кадровика очистить своего хозяина от несостоятельных обвинений, она не чувствует себя вправе ни отменить, ни тем более выбросить, ни даже сколько-нибудь отсрочить какую бы то ни было статью без ведома и согласия ее автора. Если уж вашему хозяину так приспичило, почему бы вам не поговорить напрямую с самим этим Журналистом и не попытаться убедить его самого немного смягчить свои обвинения? Впереди целая ночь… можно еще успеть перебрать кое-какие строчки…
— Поговорить? С этим Змием подколодным?!
— Змий подколодный? Ха-ха-ха! — Она явно в восторге. — Нет, это просто замечательно! Это вы по опыту личного общения или только на основании его статей?
— Достаточно и одной этой дурацкой статьи, чтобы понять, с кем имеешь дело!
— Если так, то это гениальное попадание. Прямо в точку! Но скажите сами, — и она неожиданно интимным тоном поверяет ему свое великое секретарское кредо, свое глубокое, основанное на жизненном опыте, убеждение, — нет, ну скажите сами, разве мы можем вообще обойтись без таких вот… змиев? Ведь правда же, хоть один такой, да должен ползать в каждой газете?! Ведь иначе мы все будем чувствовать себя совсем уж безнаказанно, разве не правда…
Завершив эту занятную, но совершенно бесполезную по результатам беседу, Кадровик погружается в черную меланхолию. Какого черта! Чего ради он так настаивает? За что сражается? Неужто всего лишь за то, чтобы покрыть непонятное упущение Мастера ночной смены? Или затем, чтобы снова, как в те былые дни, когда он еще работал торговым агентом, показать Старику, какой у него изобретательный и инициативный сотрудник? А может — он даже чуть пугается этой странной мысли, — может, он потому так упорствует, что хочет вернуть хоть толику уважения этой погибшей женщине, обладательнице инженерного диплома, для которой в Иерусалиме нашлось лишь место уборщицы? Хочет вернуть ей хоть толику положенного человеку достоинства, чтобы и она сама, и все ее близкие поняли, что ее страдания и смерть остались здесь незамеченными отнюдь не по причине всеобщего отупения, бессердечия и равнодушия.
Он зажигает настольную лампу и в тишине пустынного здания снова всматривается в изображение погибшей женщины в своей тоненькой бежевой папке. Да, интересное лицо. Неужели в самом деле красивая? Впрочем, кто может судить… Он решительно захлопывает папку и поднимает трубку телефона — проверить, как прошел у дочери урок в балетной студии. Но домашний телефон молчит, и свою временную заместительницу он находит только по мобильнику. Ее легкий английский акцент звучит успокаивающе: да, урок в студии закончился уже четверть часа назад, но девочка забыла, что им задано в школе на завтра, поэтому она подвезла ее к подруге, а сама ждет теперь в кафе. Так что он может спокойно заниматься своим расследованием. Хоть всю ночь. Он должен еще сегодня закончить это расследование. Они обязаны достойно ответить на эту подлую клевету.
— Всю ночь?! — Он даже теряется от удивления. — Но зачем? Это же совершенно излишне. Мы уже, в сущности, всё выяснили…
И рассказывает ей о закончившемся опознании. Да, окровавленная и порванная платежка, с которой началась вся эта путаница, действительно выписана в пекарне, но нет никакого сомнения в том, что ко времени теракта эта женщина — он с некоторым пафосом называет Начальнице канцелярии найденное наконец имя, — эта Ю-ли-я Ро-га-е-ва, да, вот именно, Рогаева, — она уже не имела никакого отношения к их пекарне. И поэтому сейчас он всеми силами пытается вообще отменить публикацию этой несправедливой статьи. К сожалению, редактор отсутствует, и ему, кажется, придется обратиться к самому Журналисту…
Его идея приводит ее в восторг. Отменить публикацию? Это абсолютно правильно. Это замечательный ход. И таким образом они смогут вернуть Старику утраченный душевный покой.
— Ты прав. Звони ему. И главное, не уступай! — подбадривает она Кадровика. — Надави на него, прижми его к стене, этого писаку!
— Как же, прижмешь такого, — мрачно говорит Кадровик. — Я не зря его называю Змием. Он и есть змий. Удав. Такой, если поймает кого-нибудь в свои кольца, так просто не отпускает. Не удастся одно, придумает что-нибудь другое. Может, лучше, чтобы Старик сам позвонил в газету? Уж ему-то наверняка дадут поговорить с редактором…
Нет, она хорошо знает своего босса.
— Старик ничего не понимает в таких… формальностях. Он только запутается, разволнуется и, в конце концов, всё испортит. И потом, подумай, времени ведь мало. Ты же сам говорил, что они там, в газете, завтра закрывают пятничный номер. А Старик как раз сейчас в ресторане, а оттуда собирался на концерт…
— В ресторане? И собирается на концерт? Вот как? А мы тут пока из кожи вон лезем, чтобы защитить его честь.
— Но не только же его! — Она взывает к его чувству справедливости. — Мы ведь и свою честь защищаем тоже. В том числе и честь твоего отдела. Так что давай сделаем всё сами. А Старика оставим в покое… Сколько ему вообще осталось?
Она так преданно защищает Старика, что Кадровик вспоминает: ему ведь тоже есть кого защищать и о ком заботиться. Что там с его дочерью? Можно ли спросить, что Начальница канцелярии о ней думает?
— Хорошая девочка… — Чувствуется, однако, что она почему-то избегает прямого ответа. — Немного рассеянная, правда, не совсем организованная. И сама еще не знает, чего хочет. Но ты не волнуйся — в конце концов она найдет дорогу в жизни. Они все ее находят…
Кадровик медленно кладет трубку и устало прикрывает глаза.
Глава седьмая
В телефонной трубке — низкий высокомерный голос на фоне разухабисто лязгающей музыки, как будто Змия подколодного застигли на свадьбе или в дискотеке. Впрочем, это не мешает Журналисту прежде всего обрушиться на своего Редактора. Что за отвратительная манера — показывать статью ее же героям?! Настоящая непорядочность, и профессиональная, и моральная. Теперь понятно, почему эта скотина так поспешила спрятаться ото всех. И что же — вам, значит, не приглянулась моя статья, да? Ну, он так и полагал, что теперь начнутся всякие закулисные интриги, давление, угрозы — не зря ведь фотограф уже тогда, во время их визита в больницу, напоминал ему, что кроме пекарни у вас там есть еще писчебумажный отдел, который вроде бы поставляет бумагу газетам. Ну и что — вы небось полагаете, что в обмен на небольшую скидку в цене бумаги вам положена полная моральная неприкосновенность? Черта с два! И вообще, что случится, если ваш ответ появится неделей позже? Мир от этого не развалится. Ах, вот как, вы хотите, чтобы я вообще отозвал статью? Вас что же, так задело обвинение в бесчеловечности? А может, вы просто испугались реакции покупателей? Знаете, для капиталиста вы как-то поразительно наивны. Неужели вы всерьез думаете, что из-за какой-то статьи хоть кто-нибудь станет бойкотировать ваши продукты? Если бы… Но этого не будет, увы. В наше время, когда человеческое достоинство попирается совершенно в открытую, везде и повсюду, кто там станет обращать внимание на мелкие провинности крупного предприятия?! Ну, подумаешь, бросили свою работницу умирать и даже не поинтересовались, что с ней! Да это, скорее, даже уважение вызовет у нашего задолбанного до беспамятства народа: вот, глядите, есть еще, оказывается, в нашей стране места, где не распускают всякие слюни насчет «человечности», а правят твердой рукой и в результате — как эффективно! А если даже какой-нибудь особенно мягкосердечный простачок и возмутится вашей наглостью — ну и что? Неужто вы думаете, что он пойдет искать на полках супермаркета ваши продукты, чтобы их бойкотировать? Чепуха! Ну, а если вас это все-таки беспокоит, так пожалуйста — присылайте нам свои объяснения, извинения, оправдания, что там у вас есть, только будьте любезны — на следующей неделе. Чао!
— Нет, ни о каких оправданиях или извинениях не может быть и речи! Тем более на следующей неделе! — Кадровик тщетно пытается перекричать грохочущую музыку. — Эта женщина, эта погибшая, смерть которой вы так усиленно пытаетесь на нас навесить, ушла от нас уже месяц назад. Так что во время теракта она даже формально не была нашей работницей, и только по причине небольшой бюрократической путаницы мы продолжали платить ей зарплату и даже выплачивать за нее налог. Всё это проверено. Мы не только не могли знать о ее смерти, но и не должны были знать о ней. И я полагаю, что элементарная порядочность обязывает вас теперь признать свою ошибку и отозвать статью.
