Ирен Немировски - Давид Гольдер
Фишль кивнул на Алека, раздраженно передернув плечами.
— Говорят, он предпочитает мужчин?
— Во всяком случае, не в данный момент, — пробормотал Ойос. Он со снисходительной иронией смотрел на Джойс и Алека. — Мальчик очень молод, его вкусы еще до конца не сформировались… А знаете, Гольдер, ваша Джойс твердо решила выйти за него замуж…
Старик не стал отвечать. Ойос издал короткий смешок.
— В чем дело? — Гольдер внезапно разозлился.
— Ни в чем. Я спрашивал себя… Вы позволите дочери взять в мужья этого юношу? Имейте в виду — он беден, как церковная крыса.
Гольдер пошевелил губами.
— Почему нет? — наконец произнес он.
Ойос повторил, пожав плечами:
— Почему нет…
— Девочка будет богата… — задумчиво продолжил Гольдер. — К тому же она умеет обращаться с мужчинами. Взгляните…
Они помолчали. Джойс сидела на перилах и что-то тихо и быстро говорила Алеку. Она явно была в дурном расположении духа и то и дело нервно прикасалась к своим коротким волосам, оттягивая их назад.
Ойос встал и бесшумно приблизился к молодым людям. Его прекрасные черные глаза под густыми, цвета темного серебра, бровями насмешливо сверкали. Джойс шептала:
— Если хочешь, поедем на машине в Испанию, я умираю от желания заняться там любовью… — Она рассмеялась и подставила Алеку губы для поцелуя. — Хочешь? Ну скажи, хочешь?
Алек усмехнулся:
— А как же леди Ровенна?
Джойс сжала кулачки.
— Ненавижу твою старуху!.. Ненавижу, слышишь? И мы уедем, вдвоем! Тебе должно быть стыдно, вот, взгляни… — Джойс наклонилась и с видом заговорщицы указала Алеку на синюю точечку на веке. — Знаешь, что это? Ты, Алек.
Она замолчала, заметив у себя за спиной Ойоса.
— Послушай-ка, девочка… — прошептал он и нежно коснулся ее волос. — О, мама, как хотела бы я умереть от любви
Прокричала она, задыхаясь.
Первый раз — он всегда самый лучший, Мадам…
Джойс со смехом сжала руки.
— Любить — это так прекрасно, правда? — мечтательно произнесла она.
Глория вернулась около трех. На обед были приглашены леди Ровенна, подруга Джойс Дафна Мэннеринг с матерью и немцем, который их содержал, махараджа с женой, любовницей и двумя маленькими дочками, сын леди Ровенны и аргентинская танцовщица Мария-Пиа — высокая, темноволосая, со смуглой, бугристой, пахнущей апельсинами кожей.
Слуги начали подавать. Одна перемена блюд следовала за другой, застолье было долгим и роскошным. В пять обед закончился. Появились новые гости. Гольдер, Ойос, Фишль и японский генерал сели за бридж.
Игра шла до вечера. Около восьми горничная Глории сообщила Гольдеру, что они приглашены на ужин в Мирамар.
Гольдер колебался, но он чувствовал себя лучше и решил не отказываться. Он поднялся к себе, переоделся и отправился в комнату жены. Она стояла перед огромным трюмо и заканчивала одеваться. Служанка опустилась перед хозяйкой на колени, чтобы помочь ей обуться. Глория медленно повернула к нему свое старое, размалеванное, как фарфоровая тарелка, лицо.
— Давид, мы сегодня и пяти минут не побыли вдвоем, — с упреком в голосе прошептала она. — Все карты да карты… Как ты меня находишь? Я уже накрасилась, так что целоваться не будем… — Она протянула ему свою маленькую красивую руку, украшенную огромными бриллиантами, осторожно поправила короткие рыжие волосы.
Щеки Глории отяжелели и покрылись красными прожилками, но взгляд великолепных голубых глаз оставался ясным и цепким.
— Я похудела, правда? — спросила она и улыбнулась, блеснув золотыми коронками. — Ты меня слушаешь, Давид?
Она медленно повернулась, с гордостью демонстрируя ему все еще красивое тело. Плечи, руки, высокая упругая грудь сохранили ослепительную белизну каррарского мрамора, но годы не пощадили шею и лицо. Темно-розовые румяна на дряблой морщинистой плоти принимали лиловый оттенок, делая ее похожей на забавную старую ведьму.
— Ты заметил, как я похудела, Давид? За месяц сбросила не меньше пяти килограммов, так, Дженни? У меня новый массажист — негр, они самые лучшие. Все местные дамы без ума от него. Он растопил жиры старой бочки Альфан, помнишь ее? Она стала стройной, как юная девушка. Жаль только, что его услуги чертовски дороги…
Глория замолчала, заметив, что помада в уголке рта слегка расплылась, схватила карандаш и медленно и терпеливо обвела губы, вернув дряблой плоти чистый смелый контур, выпуклый, как лук Амура…
— Признай, я пока не выгляжу старухой, — с довольным смешком произнесла она. Но Гольдер смотрел на жену и не видел ее. Горничная принесла шкатулку. Глория открыла ее и достала лежавшие кучкой браслеты — они напоминали перепутавшиеся катушки ниток на дне рабочей корзинки. — Перестань, Давид… Оставь это, — продолжила она раздраженным тоном, глядя, как он щиплет лежащую на диване роскошную шаль, огромный шелковый квадрат пурпурно-золотого цвета, вышитый алыми птицами и огромными цветами. — Давид…
— Чего тебе? — раздраженно откликнулся он.
— Как идут дела?
Из-под длинных, тяжелых от туши ресниц молнией блеснул нарочито-безразличный, а на самом деле цепкий и весьма проницательный взгляд.
Гольдер пожал плечами.
— Идут… — выдержав паузу, ответил он.
— Что значит — идут? Все плохо, да? Давид, я к тебе обращаюсь, — нетерпеливо повторила она.
— Не слишком плохо, — вяло произнес он.
— Мне нужны деньги, дорогой.
— Снова?
Взбешенная Глория сорвала с руки браслет, который никак не могла застегнуть, швырнула его на стол, промахнулась, и украшение упало на пол. Она крикнула, оттолкнув его ногой:
— Что значит «снова»? Ты и вообразить не можешь, до чего раздражаешь меня такими фразочками! Как это — «снова», в каком смысле — «снова»? Объяснись. Думаешь, жизнь ничего не стоит? А как быть с твоей любимой Джойс? Деньги просто жгут ей пальцы… А знаешь, что она отвечает, если я решаюсь сделать ей замечание? «Папа заплатит». И ведь она права, эта маленькая мерзавка: для нее у тебя всегда находятся средства! Мне что, питаться воздухом? Что на сей раз не так с «Гольмар»?
— О, «Гольмар» давно… Если мы бы рассчитывали только на «Гольмар»…
— Но у тебя есть что-нибудь интересное на примете?
— Да.
— И что же?
— Боже, как ты мне надоела! — взорвался Гольдер. — Что за мания — без конца расспрашивать меня о делах! Сама ведь знаешь, что ни черта в этом не смыслишь! Черт бы побрал всех женщин на свете! О чем тебе волноваться? Если ты заметила, я все еще жив. — Он сделал над собой усилие и спросил почти спокойным тоном: — У тебя новое ожерелье? Покажи-ка…
Она сняла жемчуг и несколько мгновений согревала его в ладонях, как бокал с дорогим коньяком.
— Чудесная нитка, правда? Вот видишь, а ты попрекаешь меня, что я слишком много трачу… В наши смутные времена драгоценности — лучшее вложение, так что я тоже умею делать дело. Угадай, сколько я заплатила? Восемьсот, дорогой мой. Получила почти даром. Один только изумруд на фермуаре чего стоит! Взгляни, какой глубокий цвет, какой размер! А жемчужины?.. Эти вот неправильной формы, зато три центральные… Здесь потрясающие возможности! За наличные все эти шлюхи снимут с себя последнюю цацку… Если бы ты давал мне побольше денег…
Гольдер поджал губы, но Глория продолжила, сделав вид, что ничего не заметила:
— Здесь есть одна девица… ее любовник, совсем еще мальчишка, вконец проигрался, она обезумела, хотела продать мне свое манто — редкой красоты шиншилла, я решила поторговаться, она явилась в дом, рыдала, я не уступала — думала, сбросит цену. Теперь жалею… Любовник покончил с собой. Естественно, теперь она оставит мех себе… Боже, Давид, знал бы ты, какое колье купила эта старая психопатка леди Ровенна!.. Чудо ювелирного искусства… Бриллиантовая змейка… В этом году жемчуг совсем не носят… Говорят, камни обошлись ей в пять миллионов… Я переделала старое ожерелье… Но его нужно удлинить, придется купить штук пять-шесть крупных камней… Приходится выпутываться, когда не хватает средств… Видел бы ты драгоценности этой старой уродины! А ведь ей никак не меньше шестидесяти пяти!..
— Думаю, ты теперь гораздо богаче меня, Глория? — спросил Гольдер.
Она стиснула челюсти, сухо щелкнув зубами. Так клацает пастью ухвативший добычу крокодил.
— Ненавижу твои шуточки!
— Глория… — Гольдер на мгновение запнулся, но все-таки продолжил: — Ты ведь знаешь? Маркус…
— Нет, — рассеянно ответила Глория, прикасаясь надушенным пальцем к мочкам украшенных жемчужными серьгами ушей. — И что же случилось с Маркусом?
— Так ты не знаешь… — Гольдер вздохнул. — Он умер и уже похоронен.
Глория застыла, держа перед лицом пульверизатор.
— Боже мой… — На смягчившемся лице отразились печаль и страх. — Невероятно! Как это случилось? Он был вовсе не стар. От чего он умер?
