Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2005)
Меня самого — два раза совращали.
Сначала — на факультете, потом — в редакции.
Рыжая Валентина, секретарь учебной части, отловила в коридоре и потащила к себе. Там, смущаясь, представила невзрачному человеку с размытыми чертами и удалилась.
Безликий товарищ завел туманный разговор, спрашивал, как я отношусь к работе за границей. Напирал, что я подхожу по характеру, внешности, что они знают про отца.
Пришлось притворяться наивным.
Сказал, что на меня пришел вызов из большой газеты, что главным там — Аджубей и что я давно мечтал работать исключительно под его неослабным руководством.
Товарищ, услышав про зятя Никиты Сергеевича, вздохнул, пожелал удачи и ретировался.
Во второй раз — уже в редакции — отбояриться было сложнее.
Такой же неразличимый собеседник вцепился, как клещ, хоть изъяснялся полунамеками.
Я тянул с ответом. Сказать “нет” не хватало духу.
И вдруг — эврика! — вспомнил про очки.
Когда я под стол пешком ходил, на правом зрачке появилось бельмо. При немцах было, в оккупацию, а тогда — да еще в деревне — какие врачи!
По совету старух мама вдула в глаз сахарную пудру. Бельмо пропало. Но зрение…
Я скорчил скорбную мину, намекнул, что не исключена полная потеря, и от меня отстали.
Иногда пытаюсь представить, какой Штирлиц из меня получился бы, но ничего, кроме нелепых паролей, в голову не приходит…
Поглощая глазунью, Саня жалуется на коллег:
— Думают, я в их рюмки заглядываю. Идиоты! Не было печали.
Первое задание. Срочное. Взять интервью у Брыльской.
Сначала растерялся. Потом узнал адрес и телефон.
Согласилась с удовольствием. Назначила на вечер.
Я — к палочке-выручалочке.
— Конечно подвезу, — пробурчал Саня.
Высадив меня в новом микрорайоне, приятель умчался по своим секретным делам.
Стою, кручу головой: все дома одинаковые.
Вспомнил героя “Иронии судьбы”: еще не туда попаду.
Нашел!
Пани Барбара смотрит с удивлением.
А все мое старое, “райкомовское”, до пят, пальто! И — дурацкая шляпа.
Пробую отшутиться:
— Вам легко будет запомнить мое имя.
— Почему? — удивляется.
— Шляпа пана Анатоля!
Был такой популярный польский фильм.
Улыбается. Чуть-чуть. Выглядит усталой. Даже измученной.
Ничего от звезды.
Говорит откровенно.
Даже о ревнивом муже.
Ставит на стол бутылку коньяка.
Задаю банальный вопрос — насчет свободного времени.
Взрыв:
— О чем пан говорит! Я как загнанная лошадь. У меня только на съемках свободное время!
Под ногами вертится четырехлетняя Бася. Капризничает. Покажет свои рисунки, а потом — рвет.
(Через восемнадцать лет она погибнет в автомобильной катастрофе.)
Невеселый разговор.
А сочинить надо веселенькое.
Перед Рождеством — наконец-то! — приехала семья, прихватив советскую дворнягу Барона.
Католический вариант праздника разочаровал. Думали — всенародное гулянье, а город — вымер.
Отмечают по домам. За столом — только свои. На столе — карп.
Через месяц Оксанка объявила:
— Мне сон по-польски приснился.
Егор обзавелся друзьями — Рысек, Войтек, Яцек…
Они зовут его по-своему: Игор.
Вскоре позвонили в дверь и огорошили Ларису:
— Пусть пани подтвердит, что Игор — не поляк, а пани сын...
Каждая жена собкора — секретарь корпункта. Даже зарплату платят — символическую.
Общаться с другими секретаршами Ларису не тянет.
Вечные ахи-охи, жалобы, склоки: кто где был, что сказал, что купил, сколько выпил...
Корпункт расположен в квартире. Работаешь, где живешь.
Испытание: изо дня в день, из ночи в ночь друг у друга на виду.
Высоцкий пел: “Придешь домой, там ты сидишь”.
А тут — никуда не надо приходить.
Иногда, обрывая ссору, я кричу в сторону люстры:
— Прошу не вмешиваться в мою семейную жизнь!
Ларёк смеется — сквозь слезы...
На приемах занимает, как устраиваются те, кому полагается выведывать секреты.
У поляков? Без водки? Пустая затея!
Пьют и при этом лыко вяжут.
Саня разъяснил:
— Масло глотать на пустой желудок, сметаной запивать — все это, старик, чушь. Самое простое природное средство...
Я напрягся.
— ...Закусить обыкновенным яблоком.
И точно! Заканчивает посол спич-тост, все кидаются к столу, пьют, закусывают. Любители балычком, севрюжкой балуются, а профессионалы яблочками хрустят.
Обычно на приемах я пристраиваюсь к Косте.
Лучший друг польской интеллигенции (и будущий заместитель министра бедной российской культуры) употребляет безобидный — на первый взгляд — коктейль.
Берешь бокал и — пятьдесят на пятьдесят: кока-колы и водки. Стоишь, весь из себя пристойный, и вроде как заморскую шипучку попиваешь.
А если бокал уже пятый?
У каждого из собкоров — служебная машина, но — без шофера, за исключением правдиста Лосото.
Одно искушение цепляется за другое. Сесть за руль? Естественно! Выпить? Ну, по чуть-чуть…
Рискуют отчаянно.
У Степы Климко это пятая вылазка за кордон.
После приема его в бессознательном состоянии волокут к машине, вталкивают на сиденье, кладут руки на руль и кричат в ухо:
— Домой!
Едва пальцы Степана касаются обода, он дергает головой, как собака, стряхивающая капли дождя, и заводит мотор.
— Не доедет! — шепчу Косте.
Тот успокаивает:
— Такого еще не бывало.
До Варшавы я понятия не имел, что такое юридическое лицо, обладающее к тому же счетом в заграничном банке.
Теперь, составляя финотчет, терзаюсь ожиданием: сойдется дебет с кредитом или не сойдется?
Иногда жена-секретарь, загоревшись, предлагает открыть сейф и взять зарплату вперед.
Я завожусь с полуоборота:
— А если завтра отзовут?
Ремонтировать машину в приватных мастерских надежнее, а главное — дешевле. Но бухгалтерия — в Москве — не доверяет распискам частников.
В государственном автосервисе нас встречают намекающими взглядами.
И понеслось! Пану директору — бутылку, пану мастеру — вторую, слесарям — еще пару. Я злюсь: к отчету их не приложишь...
Не знаю, с какой такой стати, но меня избрали секретарем партбюро журналистов.
Главное в партийной работе — сбор взносов и доставка их в партком, приютившийся в здании посольства на улице Бельведерской.
Над секретаршей, принимавшей от сердца оторванные злотые, висит “График сдачи”.
Перечисляются партийные ячейки:
“Посольство (дипсостав),
Посольство (техсостав),
Торгпредство,
ГКЭС,
Дом советской науки,
Журналисты…”
В конце — неожиданно:
“Инспекция”.
Ёрничаю:
— Это что — санитарная инспекция?
И сталкиваюсь с таким взглядом, что впредь, отправляясь в партком, оставляю юмор в корпункте.
Обычно партийцы сдают взносы после собраний.
Собираемся у тассовцев. Они занимают часть двухэтажного дома на улице Литовской, напротив легкомысленного театра-кабаре “Сирена”.
Я сразу даю слово Лосото. В кино про революцию он мог бы сыграть меньшевика: черная пупырышка бородки, лихорадочный взгляд, значительность человека, якобы знающего больше других.
За ним выступает Дима Бирюков — представитель Гостелерадио и большой дока в формулировках.
Активный оратор — Глеб Долгушин, известный в нашем отечестве репортер, побывавший на Северном полюсе и в Антарктиде (так и хочется написать — “одновременно”).
