Джеймс Данливи - Волшебная сказка Нью-Йорка
— Вы что-то призадумались, мистер Кристиан.
— Просто любуюсь вашими зелеными шторами.
— Я никогда не впускаю сюда дневного света. Это подталкивает мой разум к дальним скитаниям. Я ведь техасец, скитания у меня в крови. Что за прекрасное слово, не правда ли. Техасец.
— Да.
— Мир полон прекрасного. Сегодня ранним утром я пытался заставить этих сукиных детей убрать машину с моей грузовой площадки. И мимо прошли три девушки. Они направлялись в привилегированную частную школу, расположенную чуть дальше в этом же квартале. Молодые грациозные девушки. Что-то их рассмешило. Это было прекрасное зрелище. Они не сознавали своей грации. Девушки из хороших домов в верхней части Ист-Сайда, они приезжают в этот район железной дорогой. А прямо в тени под ее эстакадой лежат люди, потерпевшие крах. Мужчины, которые могли быть такими же, как отцы этих девушек. Много зарабатывать, нести груз огромной ответственности. А теперь они не зарабатывают ничего. Я хоронил одного из них. Он все попрошайничал на углу. Я иногда и сам приезжаю по железной дороге. И я, бывало, подавал ему четвертак. Всего год назад он был вице-президентом компании на Уолл-стрит. Но заглянув в самую глубину его глаз, можно было увидеть, что он родом из Мичигана — просто несчастный ребенок, затерявшийся в огромном городе. Его супруга с детишками и поныне живет в Форест-Хиллс, в Куинсе, хороший просторный дом сельской архитектуры. И знаете, никто из них не явился на похороны. Сказали, если придется, они в состоянии доказать, что не знают, кто он такой. Вот вам человеческая низость, омерзительная до тошноты. Но я все еще не утратил веры в природу человека. Встречаются люди, подобные им. А встречаются и подобные вам. Люди высоких достоинств. Для определения которых мне довольно просто назвать вас джентльменом.
— Сколько мне будут платить.
— Вы поразительный человек, мистер Кристиан. О'кей, вы будете получать семьдесят пять в неделю. Плюс аннулирование долга через шесть месяцев. Пока не набьете руку, поработаете под началом у Фрица. У него, правда, сейчас пневмония. Но вы всегда можете попросить совета у мистера Хардвика из нашего вест-сайдского филиала, если, конечно, поблизости не будет меня. Он там главный. А пока похозяйничайте здесь с мисс Мускус. Время от времени советую вам приглашать выпить какого-нибудь доктора или медицинскую сестру. Они могут оказаться подспорьем в нашем бизнесе. В девять утра мы все собираемся здесь, в холле. Так сказать, для разминки.
— Жмуриков разминаете.
Вайн выпячивает нижнюю губу. Задирает подбородок. Выжидающе смотрит на выжидающего Кристиана. Делает глубокий вдох. И медленно выдыхает.
— Мне не понравилось то, что вы сказали. И надеюсь, что больше я подобного не услышу. Это слово здесь не в ходу. Я сознаю, что порой люди вынужденно прибегают к цинизму. Чтобы совладать со своим страхом. Нередко приходится слышать и язвительные замечания по нашему адресу. Однако я не меньше прочих люблю и уважаю занятие, которое меня кормит. Но забудем об этом. Подождите, пока я открою отделение в фешенебельной части Ист-Сайда, вот тогда вы сможете себя проявить. Этот филиал будет предоставлять наилучшие в городе погребальные услуги. Большей торжественности, способной сообщить изысканность или внушить благоговение, приличествующее проводам человека в последний путь, желать уже никому не придется.
Книги в стеклянном шкафу за головою Вайна, тисненые золотом кожаные переплеты. «Современная погребальная наука», «Анатомия и посмертная санитария», «Органическая химия», «Анатомия для бальзамировщиков» и «Руководство по бальзамированию» Чемпена. Вайн откидывается назад. Пальцы его крепко сжимают карандаш. На губах улыбка.
— И еще, мистер Кристиан, в этом костюме вам будет жарковато. В зимние месяцы термометр у меня показывает в точности семьдесят восемь с половиной градусов. Скорбь требует строго выверенной температуры. Уверяю вас. Одно из тех правил, которые я соблюдаю неукоснительно. Другое — всегда быть на высоте. Отсюда вы отправитесь к «Братьям Брукс», угол Мэдисон и Сорок Четвертой. Скажете на третьем этаже, что я вас прислал. Они знают, что делать. Это за мой счет. И поверьте, Кристиан, я очень рад, что вы приняли это решение. Надеюсь, у вас никогда не будет повода о нем пожалеть.
Вайн встает. Поворачивается к библиотечному шкафу. Извлекает том «Современной погребальной науки». Сдувает немного воображаемой пыли и вручает его Кристиану. Уже провожая его под локоток до двери.
— Пойдемте, я вас представлю мисс Мускус.
По канареечному ковру пересекаем тускло освещенный холл. Вот где я буду стоять завтра утром. С тупо ноющей болью, уже ощущаемой мною в заднице. Мне и теперь уже кажется, что я провел здесь целую жизнь. Мимо проходят двое мужчин в черных пальто и шляпах и холеная стройная блондинка в мехах. Вайн мягко кивает. Губы его произносят слова, которых никто не способен расслышать. Это, надо полагать, сочувственный шепот. Темные дверные проемы, зашторенные двери, ведущие в зеленое мерцание прощальных покоев. Мисс Мускус в темно-коричневом платье. Поднимается из-за стола. В крохотном кабинетике. Высокий зеленый конторский шкаф с двумя серебряными кубками наверху. Колонны с каннелюрами, подпирающие марширующую барабанщицу.
— Мисс Мускус, мистер Кристиан будет работать у нас.
— Я очень рада.
— Он обладает нужными качествами.
— Я в этом уверена. Сказать не могу, до чего я рада.
Рукопожатия. Кристиан склоняется к светловолосой мисс Мускус. Длинные хрупкие пальцы. И мягкая влажная ладонь. Золотой браслет спадает на запястье, когда она отнимает руку. И синяя вена вздувается вдоль костяшек. Лицо, покрытое ровным загаром. Говорит «до свидания» с улыбкой, в которой чувствуется дух товарищества. Поблескивают зубы. И груди цветут под коричневой тканью.
Вайн ведет Кристиана под руку. Мимо готически заостренных дверей часовни. Внутри которой в стоящей на алтаре синего стекла дарохранительнице с золотым верхом горят четыре свечи. Вот и еще один цвет получил свой шанс. Под круглым сводом две коленопреклоненных фигуры. Похожие на маленьких детей. Поникшие головы, согбенные хрупкие плечи. Сердце мое колотится. Пока мы продвигаемся в том направлении. Туда, к той самой двери.
— А теперь сюда, Корнелиус, вас не смущает, что я назвал вас Корнелиусом.
— Нет.
Узенькая прихожая. Здесь холоднее. Наставление пожарного департамента на стене. Топор с красной ручкой в стальных зажимах. За стеклянной дверцей здоровенное медное рыло брезентового рукава, намотанного на медное колесо. Что может загореться в такой холодрыге. Дверь растворяется. Не могу отвести глаз. Некуда глядеть, разве что на потолок с двумя большими квадратами световых люков. Холодный серый свет на двух фигурах в белых халатах и масках. Каждая склонилась над еще более хладным телом. Головы покойников откинуты на столы из нержавеющей стали. Еще двое под зелеными простынями. Тележки с трубками, рулонами ваты, бутылками. И запах в воздухе. Который въедается в легкие. Чтобы уж больше их не покинуть. Скрючивая пальцы на ступнях. Как же я теперь выйду отсюда. Унизительно, когда тебя так растягивают. Протыкая ноздри иголкой с ниткой. Вкатывая целые колбы жидкости в руку. Которой ты не можешь поднять, чтобы дать насильнику в рыло. Хватит.
Вайн резко оборачивается, ловя покачнувшегося и нырнувшего головою вперед Кристиана. С губ его с шумом срывается воздух. Похоронщики бегут, огибая столы. Один подхватывает Кристиана за спину, другой за ноги. Вайн держит голову и плечи. Втроем укладывают его на бальзамировочный стол. Распускают галстук. Расстегивают рубашку. Отчего отлетает еще одна пуговица. Катится по красным плиткам пола. И замирает. Пара дырочек в перламутре — хоть для глаз, хоть для нитки. Пришейте ее обратно, пожалуйста.
ПокудаНе наступилаФатальнаяТрупностьВкупе с финальнымОкоченением.
5
Утро понедельника белым-бело от снега. Повалившего ночью. Шум машин невнятно доносится с дальнего конца улицы, оттуда, где она пересекается с авеню. Просыпаюсь и вижу сосульки на оконной фрамуге. Первый рабочий день, а я уже опоздал на час. В этом доме и унцией тепла не разживешься.
Кристиан влезает в темный твидовый костюм. Чуть увлажняет волосы. Сдержанно мочится в умывальник. Веющий мочою парок ударяет в ноздри. Снаружи еще падают хлопья. Мужчина в куртке из грубой шотландки, в кожаной шапочке и черных меховых наушниках разгребает лопатой снег. К железной оградке привязан полицейский пес. Сейчас пойду глядеть смерти в лицо. День за днем.
Глухие звуки, указывающие на приближение мусорщиков. По радио сообщают температуру, двадцать два градуса. Напротив через улицу на окне открываются ставни. В воскресенье я наблюдал, как эта девушка раздевалась. На ней красное кимоно. Берет бутылку с молоком. Сняла с себя все до белья, а закончив расчесывать волосы, погасила свет. Никого не волнует, что ты не досмотрел представления до конца.
