Лолита Пий - Хелл
Однако боль, вызванная потерей этого ребенка, не поддавалась моему контролю, я не понимала, откуда она появляется; и теперь, например, когда я думаю о нем, самую острую боль мне доставляет мысль, что я не знаю, где его искать, и я смотрю на небо.
Мне было семнадцать лет, когда я поняла, что страдание — не только средство избежать пошлости, прикоснуться к возвышенному. Тем не менее не только это испытание и боль сказали мне и продолжают говорить, что именно они делают из меня то, что я есть.
Я еще не все знаю об этом кричащем отчаянии, перед которым я бессильна.
Глава 5
Бомба прогремела этой ночью в «золотом треугольнике». Авеню Георга V, нечетная сторона Елисейских Полей и авеню Монтень частично разрушены, асфальт усеян искромсанными манекенами с моделями Высокой моды, кусками гипса, телами. Париж стал не больше чем воспоминанием. Шестьдесят три человека — владельцы солидных заведений, крупные дельцы, политики потеряли в катастрофе своих детей, разрушен ресторан «Времена года», там погибли несколько членов сиятельной семьи из Саудовской Аравии, министр иностранных дел ужинал у своих друзей на улице Боккадор, половина посольств в Париже взлетела на воздух, Франция охвачена паникой, парализована, все в растерянности, и они правы, потому что… МЫ ВСЕ ПОГИБЛИ ОТ ВЗРЫВА…
— Бип! Бип! Бип!
Я вздрагиваю. Моя рука выбирается из-под простыни и опускается на проклятый радиоприемник.
— Я СПЛЮ! — ору я и рывком выключаю его.
Минут через десять я просыпаюсь. Иными словами, принимаюсь рассеянно размышлять. Этот вечер — воскресный, а я ненавижу воскресенья. Я говорю «этот вечер», а не «сегодня», потому что уже пять часов дня, потому что я только проснулась, потому что уже НОЧЬ, ведь сейчас ноябрь, месяц, когда дни кончаются раньше, чем начинается мой день. Следовательно, я потеряла один день своей жизни, это меня раздражает, да еще воскресенье, делать нечего, а в ноябре ХОЛОДНО, так что ясно, я не в духе.
Я пробую встать, бесполезная попытка, мои ручки-ножки дружно просят пощады. Вчера вечером, покинув «Мезон-Бланш», я позволила затащить себя на одну бурную гулянку и вернулась домой в восемь часов утра. Там я наткнулась на огромную японскую вазу, она стояла на моем пути, но теперь уже не стоит, потому что разлетелась на тысячу осколков, да вот только в чем загвоздка: она была очень дорогая, к тому же грохот разбудил моих родителей, они стали орать и о том, который уже час, и о моих мутных глазах, и о вазе, а я им сказала, что поговорим завтра, и пошла спать, я очень в этом нуждалась.
Итак, я звоню по родительскому телефону, отключив определитель своего, хочу узнать, дома ли они и будет или нет мне выволочка, но через двенадцать гудков слышу лишь их поганый автоответчик. Мне остается только принять душ и поскорее одеться, а затем исчезнуть, пока они не вернулись и не разразился скандал.
Восемь часов, я наконец готова и, надеюсь, очень надеюсь, что они еще не приехали. На мне джинсы от Гесса, сапоги от Прады, черный свитер — на нем стразами Сваровски выведено «ГЛАМУР», — моя любимая кожаная куртка, а вот макияж я не сделала, не хватило времени. Я выскальзываю в прихожую, потому что внизу уже десять минут меня ждет такси.
Сегодня вечером мы ужинаем в «Коффе» и договорились встретиться там в восемь часов.
Я вхожу в ресторан, пришла последней, и Виктория, Лидия, Летисия, Хлоэ, Сибилла, Кассандра и Шарлотта начинают дружно драть глотку, мол, они ждут меня уже полчаса, они голодные, они уже заказали клубный ужин и, если мне это не нравится, им плевать, надо приезжать вовремя.
Я сажусь и начинаю плести им, будто родители решили наказать меня за разбитую вазу и закрыли в доме, но я связала несколько простыней и с их помощью удрала через окно.
Никто мне не верит, но все равно они замолкают, потому что официант в эту минуту принес заказанные блюда, и тут я замечаю, что на Хлоэ такой же свитер, как у меня, и тоже сияет на груди «ГЛАМУР», это меня очень раздражает, но, к счастью, у нее сумочка с монограммой Вюиттона, а у меня из искусственно состаренной кожи.
Голос Кассандры отрывает меня от этих возвышенных размышлений, с набитым кростини ртом она рассказывает девчонкам о незабываемой гулянке вчера вечером, которую они прошляпили. Да, правда, вчера в четыре утра мы оказались у друга ее дяди, очень известного художника-декоратора, он отмечал день рождения в своем великолепном пентхаузе на авеню Георга V, вечеринка началась в десять вечера, и когда мы туда завалились, человек пятьдесят пьяных и одуревших от наркотиков гостей бродили среди этой роскоши с бутылками в руках и крушили все подряд, а известный художник-декоратор был главным заводилой. Мертвецки пьяный, он не переставая вопил: «Не надо строить, надо разрушать!»
— Потом мы отыскали придурка Бенжи, — рассказывала Кассандра, — он был без Синтии, еще твоего отца, Сибилла, он был с Витторио, Криса, А. и Джулиана, того тридцатилетнего роскошного парня из Нью-Йорка… Они все были уже хороши… Мы забрались в одну из гостиных, Джулиан выложил на стол два грамма. Они сделали несколько затяжек, и тут вскочила Хелл и дунула на кокс, заорав, что это отвратительно, и через две секунды от порошка ничего не осталось. Все набросились на нее, просто убить хотели, но вмешался твой отец, Сибилла, и все примолкли, а Хелл хохотала на диване, потом встала и начала всех поносить, обозвала Витторио мошенником и хамом, Бенжи сказала, что он кончит свои дни в психушке Сент-Анн, что его девчонка была проституткой, она, мол, потеряла невинность в четырнадцать лет за десять тысяч, Крису — что он подохнет от передозировки, а Джулиану, — мол, весь Париж знает, что свою девку он купил, и еще, что все они смешны, в свои двадцать пять лет в кожаных куртках и темных очках каждый вечер таскающиеся по кабакам, и она все твердила: «Пустота… пустота…» и «вы подохнете в одиночестве, все подохнете в одиночестве»…
— Теперь вы уже кутите с моим отцом?
— Нет, Сибилла, — говорю я, — не с твоим отцом, а с твоим отцом и твоим ухажером.
Сибилла супится, ей нечего ответить.
Потом Кассандра спрашивает Сибиллу, неужели она путается с Витторио, он же грязный жиголо и оберет ее до нитки.
— Подожди, — вмешивается Виктория, — он у нее ничего не украл…
— Спасибо, Виктория…
— Дай мне закончить… Да, Сиб, пока он ничего у тебя не украл, ни деньги, ни телик, ни картину, он довольствуется тем, что садится за руль дорогого «мерседеса» твоего отца, что ты подарила ему «всего лишь» ужасную куртку от Дольче и Габбаны, которая обошлась тебе в двадцать тысяч франков.
— У него был день рождения.
— Между прочим, — замечаю я, — мы знакомы с тобой десять лет, но ты ни разу не сделала мне подарка за двадцать тысяч, мне очень обидно.
— Он охотится за твоими денежками, Сиб, — вмешивается Хлоэ, — это классический вариант: в кармане пусто, а вкус к роскошной жизни. Ты видела его часы?
— Кстати, посмотрите, у меня новые. «Бушерон»! — говорит дурочка Лидия, но ее никто не слушает.
— У меня scoop[10], — снова начинает Кассандра. — Вы знаете, кто подарил ему их, его безумные часы «Дайтона», усыпанные брильянтами? Габриель ди Сансеверини!
— Да знаю я… — говорит Сибилла. — Они одно время появлялись вместе, но он уже бросил ее, она его очень разочаровала.
— Есть от чего разочароваться, часы всего за сто кусков!
— Не может быть, они что, в цену «Ролекса»?
— Это был ее прощальный подарок?
— Так что ты со своей бедняцкой курткой за двадцать тысяч на ее фоне не смотришься.
— Хватит донимать меня! — кричит Сибилла. — Зато у меня, между прочим, есть мой парень!
— Извини меня, но я пока не докатилась до того, чтобы платить любовникам, — снова вступает Виктория.
— Знаешь, — не унимается Сибилла, которая явно начинает нервничать, — лучше я буду тратить свои деньги на Витторио, чем бегать за всякими ненормальными, как Хелл, или быть несчастной нимфоманкой, как ты, Лидия, ну а ты, Кассандра, вот ты злорадствуешь, но давай тогда поговорим о Сансеверини: есть Габриель, которая, к примеру, щедро раздаривает дорогие часы, но есть и ее брат Андреа, который с тобой позабавился, а потом бросил, как последнюю девку!
— А это что за история, Кассандра? — спрашиваю я. — Ты никогда не рассказывала мне об этом Андреа. Я даже не знала, что у Габриель есть брат.
Не веря, они все смотрят на меня.
— Ты не знаешь Андреа ди Сансеверини?!
Этот возглас, вырвавшийся из семи уст, сливается в едином крике.
— Так вот, Хелл, — с сокрушенным видом говорит Виктория, — ты каждый вечер таскаешься повсюду и встречаешься только со всякими подонками, что тусуются в кабаках, и ничего не знаешь, кроме своего «Кабаре», своего «Куина», своих закоренелых мерзавцев, которые «тебя любят», этих А., Б., всех твоих дружков-наркоманов. А Андреа — настоящий парень, самый красивый и самый яркий парень во всем Шестнадцатом округе, о нем грезят все маленькие богатые дурочки, но они его не заполучили и не заполучат никогда.
