Иван Охлобыстин - ДМБ
– Наука есть, – шумно продышала она, – а жизни нет, у меня прошлой зимой мужик застудился на рыбалке. Теперь так – не супруг, а сувенир. Одни усы стоят. Если бы не вы, солдатики, так хоть плачь. Пойдем, щекастик, в подсобное помещение, я тебе барбарисок насыплю.
– Нет, вы уж лучше дайте «Технику молодежи», – попросил, напуганный темпераментом продавщицы, Бомба, быстро рассчитался за журнал и вернулся в казарму…
Допивая вторую бутылку, я признался, что Бобков Гена – это я, ( Пуля кидает свою пилотку на пол и стучит себя кулаком в грудь. Лавров наливает ему еще один стакан и дает сушку.) а сержант Лавров, (одним пальцем задумчиво ковыряет в ухе, а другим пальцем показывает на дверь ) заинтересовавшись оставшейся частью денег, решил все дальнейшие переговоры по моему вопросу взять на себя и приказал позвать в лазарет своего младшего брата – младшего сержанта Лаврова и кума – ефрейтора Галагуру Александра Петровича.
Родственники явились незамедлительно, ( В палату молча входят родственники, молча наливают себе по стакану, молча выпивают и молча закуривают папиросы ) выгнали нас из палаты и начали держать совет.
Бомба спросил:
– Ты единственный ребенок в семье?
А Штык порекомендовал:
– Дергать надо, дружище.
Но убежать я не успел. Младший сержант Лавров и кум Галагура взяли меня под руки и повели на сдачу.
В качестве переводчиков решили взять хлебореза Фаруха Газимова и коптера Геру Либермана.
Фаруха застали за нарезкой сливочного масла, он вытер руки о фартук и без дискуссий проследовал за нами.
Либермана обнаружили лежащим на тюках со свежим исподним и нюхающим жидкость для выведения пятен.
– Гера, ты здесь? – заглядывая коптеру в глазные яблоки, цвета молодого тутовника, осведомился младший сержант.
– Я здесь, я там, я всегда…. – невнятно откликнулся тот и закрыл глаза.
– Э! – крякнул Галагура, – кто же так с коптером говорит. Вот как надо, – он склонился над Либерманом и выкрикнул заклинание, – Чужое! Халява! Взять, взять!
– Что будем пить, девочки? – ни к тому ни к сему ответил коптер, но на ноги встал.
Мы пошли дальше.
– Не надо! – кричал я всю дорогу до бетонного забора, выкрашенного синим цветом с отливом в зеленое.
– У нас товар, у вас купец, – по приходу на место, где в заборе была дыра, сказал Алиевым Галагура. – Покажите деньги.
– Деньги есть, – небрежно похлопал себя по карману Улугбек, нехорошо моргая в мою сторону.
– Деньги счет любят, – резонно заметил коптер Либерман.
Тут Улугбек сделал трагический промах, вытащил деньги наружу и тут же получил от Галагуры затрещину, отчего потерял сознание и передние зубы. Максуд тоже не долго продержался, переводчик Фарух свистанул ему ногой в нос, а коптер ударил в пах.
– Ишь, лазят! – негодовал Галагура, дотошно пересчитывая деньги.
Фарух забрал у Алиевых пистолеты и начал возиться с перстнем Максуда.
– Не снимается… Пистолеты на закуску поменяем… – думал он вслух и смотрел на не снимающийся перстень. – Придется палец отделять.
Палец отрезать не стали. Сбегали за мылом. Золотые коронки тоже не взяли. Побрезговали. ( Фарух входит в хлеборезку и начинает разглядывать ножи, наконец берет кусок мыла и выходит )
– Если соскучитесь, милости просим, – уходя, посоветовал младший сержант Лавров стонущим на земле братьям Алиевым. И помните, что армия для хороших людей – родная мать, а для плохих – теща.
По дороге назад дембеля живо любопытствовали:
– Слышь, а у тебя много долгов на гражданке?
– Где-то на пароход, – сказал я.
– И типа: они все сюда поедут? – спросили они.
– К гадалке не ходи, – пообещал я.
– Ты, дух, – правильный военный, мы с тобой на гражданку в портяшах от Версаче уйдем. Береги себя, – обрадовались дембеля.
В этот момент мое сердце переполнилось нежностью и трепетом к своему воинскому подразделению.
Неожиданно, идущий рядом со мной, Галагура что-то заподозрил и сделал знак рукой остановиться. Мы остановились.
– Че такое, Сашок? – спросил у него младший сержант Лавров.
– Людей нет. Где люди? – показал на пустующую часть Галагура.
– И птицы затихли, – заметил кто-то.
– Талалаев! – вытаращив глаза, прошипел младший сержант и приказал. – Всем в укрытие!
Мы едва успели спрятаться под стоящий у казармы грузовик, как над нашими головами раздался свирепый рык.
– Сгною, сволочи! Расстреляю, как бешеных собак! – и мимо грузовика протопала пара начищенных хромовых сапог.
– Что это было? – как только тревога чуть стихла, спросил я у дембелей.
– Батя был – генерал майор Талалаев. Командир нашей части. – Ответили они и обтерли рукавами выступивший на лбах холодный пот. – Пронесло!..
Придя в лазарет, я доложил старшему Лаврову диспозицию:
– Товарищ старший сержант! Разрешите доложить?! Бомба ел эклеры и зевал. Штык читал инструкцию к гранате. Они мне очень обрадовались.
– Тут в лазарет заходила медсестра, – сообщил Штык. – Я ее потрогал и лишился покоя. Такая сладенькая, ушки красненькие, носик в угрях. Гудок толстый и шершавый, как ананас. Валькирия! Дергать кольцо, не выпуская рычага!
Потом еще три дня наши старшие сослуживцы продолжали осваивать средства братьев Алиевых. Помимо конопли было куплено много разных ингредиентов и составлена армейская винная карта. Особенной популярностью пользовались коктейли Земля-воздух – две трети пива и треть водки, а так же Сои-3 – треть водки, треть пива, треть конопляного отвара. (В кадре отплясывают ноги в сапогах, в тапочках, босиком. Одни притоптывают, а другие вальсируют. На пол падают пустые бутылки, окурки папирос, аудиокассеты и пустые гильзы. Наконец в кадр впадает зеленое лицо Либермана. )Смешивать доверили Либерману, скоро у него приключились видения, и на утреннем построении он увидел над штабом летающую тарелку.
– Вижу, – говорит Либерман, – неопознанный летающий объект над штабом зеленого цвета.
– Какой объект? – встрепенулся майор Бурак. – Не положено над штабом объект, зеленый объект.
Вскоре коптер был отправлен от греха майором Бураком на подсобное хозяйство, куда заодно сослали и нас со Штыком и Бомбой до присяги на карантин.
Хряк-самурай
Туда нас отвезли на грузовой машине вместе с бачками с помоями.
– Подсобное хозяйство – это где свиней растят, для питания, – объяснил нам по дороге Либерман, не отнимая от лица тряпку смоченную бензином, – К свиньям, на ферму, нас не пустят, а мы будем посильно охранять стрельбище и обеспечивать отдых генералам.
– Каким же образом? – поинтересовался Штык.
– Все очень просто, – объяснил коптер, – в субботу нам привезут свинью с фермы и генералов из города, вместе с батей.
– Свинку кушать? – заинтересовался Бомба.
– Свинью расстреляют, как Гитлера, из пулемета, если попадут, конечно, – ответил Гера и утратил сознание до пункта назначения.
По приезду на место, мы прежде всего огляделись. Нам очень понравилось. С одной стороны стрельбища простиралась бескрайняя долина, кое-где покрытая низким кустарником, с другой стороны находилось городское кладбище, вдали за ним мерцал желтыми огнями город Икс. Жить предполагалось в вагончике.
– А кормят здесь как? – спросил у коптера Бомба.
– Никак, – невозмутимо откликнулся он, направляясь к вагончику, – Сухари и вода. Это армия, молодежь!
– Вот те на! – огорчительно шлепнул себя по ляжке ладонью Бомба.
– Не грусти, – успокоил его Штык и показал на кладбище, – Есть волшебная русская традиция оставлять на могилах усопших разного рода свежие продукты и напитки.
– Я покойников боюсь, – сознался мнительный Бомба.
– Дичь какая! – усмехнулся Штык и шагнул в сторону кладбища, – Пуля, идешь?
– Нет, я лодыжку отсидел, – отказался я и сел на ступеньку вагончика рядом с Либерманом.
– Мне всегда задают три вопроса, – ни с того ни с сего начал коптер, – сколько мне лет, почему я армии и отчего у меня волосы на груди крашенные. Начну с последнего вопроса. Волосы у меня на груди окрасились, потому что я случайно на них ракетный окислитель в коптерке вылил. В армии я, потому что меня с жена с тещей хотели в сумашедший дом отдать за убеждения. А лет мне двадцать девять, через месяц юбилей. Видишь суслика? – коптер показал в поле.
– Нет, – честно признался я.
– И я не вижу, а он есть, – глубокомысленно проинформировал Гера.
– Понял, – быстро сориентировался я поспешил удалиться, оберегая свой мозг от излишнего напряжения.
Тем временем Штык перелез через кладбищенский забор и направился тенистыми аллеями в поисках съестных припасов. Неожиданно его взгляд был привлечен к чувственной спине одинокой гражданки, стоящей у чугунного купидона на чьей то могиле. При ближайшем рассмотрении Штыку удалось определить приблизительный возраст скорбной посетительницы погоста, как 25-27 лет. Посетительница к тому же была хороша собой. Подобное стечение обстоятельств лишило Штыка способности к сопротивлению и направило его ноги к купидону.
