Людмила Петрушевская - Измененное время (сборник)
Немедленно об этом Полина написала мужу Гене, что (смех-то) встречай инвалидку! Гена приехал, лицо его было серьезным, он консультировался с неродной теткой Иреной, и было ему сказано так: «Да, перспектива на инвалидность».
Что оставалось делать, приехал на неделю, надо ее как-то провести. Он жил у тети Ирены, приходил гулять с Полиной по заснеженному больничному парку, они даже нашли дверь в какой-то подвал и там нашли матрац, и тут же кинулись раздевать друг друга, но Гена не смог кончить, двигал-двигал своим поршнем туда-сюда, измучил Полину, все было плохо. Полина очень хотела забеременеть, но Гена берег сперму, видимо.
Потом Гена уехал и перестал отвечать на письма, Полина плакала, писала каждый день и ждала, бродила вокруг сестринского поста, принесут ли ей письмо.
Аня часто ее навещала, Полина ей все рассказывала, все свои надежды забеременеть и вернуть Гену, все новости о Вале и других соседках, каждая из которых уже ни на что не надеялась, а Аня тоже рассказывала о новых буйствах родни и о своих тоже надеждах, что брата отца с его женой переселят, дадут им комнату.
К весне Полине стало окончательно плохо, она потолстела на двадцать пять килограммов, на прогулки не выходила, лежала замотанная платком, болезненно реагировала на свет и звук, не могла спать, головные боли грызли ее череп. Тогда доктор Хван послушала старшую подругу, свою бывшую коллегу доктора Ирену, и решилась применила новую методику: Полину стали колоть большими дозами какого-то психотропного препарата, взятого из сумасшедшего дома.
Раз в два дня у кровати появлялась команда — Хван и две сестры с очень большим шприцом. Вводили ей укол, долго цедили это лекарство, а потом Полина засыпала, причем надолго.
Сорок дней длилось это лечение, двадцать уколов было сделано. Письма так больше и не приходили.
Аня приезжала и сидела у кровати, ободряюще улыбалась. На это время она примолкла, слишком уж тяжелое было зрелище, видимо.
Затем Полину неожиданно выписали, все, делать больше нечего, в больнице так долго не держат, переходите на инвалидность. И мама отвезла ее в университетский профилакторий лежать, отвернувшись к стенке, а потом в санаторий, там плакать. После санаторного лечения Полина вернулась в город, вытерла слезы, все! Решилась действовать, поехала заняла денег у двоюродной маминой сестры и села в поезд, чтобы незваной явиться через леса и горы к Гене. Гена встретил ее нормально, спросил, на сколько она приехала, они стали спать в одной постели, но Гена опять не смог кончить, потому что мама его тоже спала в этой комнатке, и надежда забеременеть не оправдалась. Полина вернулась домой.
Тут уже наступила весна, встал вопрос о том, чтобы взять академический отпуск, оформить инвалидность, не сдавать никаких экзаменов пока что, какие там экзамены, тихо приходить в себя, успокаиваться, отдыхать, а осенью опять пойти на второй курс.
Но здесь возникло одно «но»: в академическом отпуске не дают стипендию, а если выйти на инвалидность, то пенсия третьей группы очень маленькая, на мамину зарплату вдвоем тоже не прожить, то есть все лето без денег, а осенью потерять всех подруг и однокурсников и перейти на второй опять курс к ненавистной Лидке, потому что на младшем курсе ее подкарауливала одноклассница, противная девочка из класса, и учиться вместе с ней Полина ни за что не хотела. А расставаться с Анной!
Кроме того, Полине казалось, что тетка Ирена (та самая, неродная) как бывший доктор будет довольна, кивнет головой, если ее личные врачебные, профессиональные прогнозы насчет плохого будущего оправдаются и Полина действительно не сможет учиться в университете, и так же тетка будет утвердительно кивать головой в ответ на сообщение о разводе, потому что она предчувствовала, что ее должен бросить Гена, после того как ему будет сообщено, что у Полины не может быть здоровых детей: а он признался, что Ирена так и сказала! Ты такой, ты не сможешь ее прокормить. И он объяснил Полине открыто и честно в тот ее последний приезд, что именно в этом причина, в диагнозе тетки Ирены, это и основа его поведения, которое может выглядеть странным: бросить больную жену! Но ты же понимаешь, дети должны быть здоровыми!
На самом деле с самого начала было видно, что тетка Ирена косо смотрела на неродного племянника, который повадился и сам ездить к ней в дом и вдобавок женился и привел познакомиться какую-то сбоку припеку молоденькую, восемнадцатилетнюю якобы жену и в шутку сказал «смотрите тут за ней», так это все выглядело, потому что тетка Ирена не радовалась, когда Полина потом являлась к ней в гости, часто поторапливала ее уходить («а то я жду людей»), задавала вопросы типа: «А ты что, самая красивая на курсе?» и «Ты одна такая вышла так рано замуж?» У тетки Ирены, несмотря на ее сорокалетний с гаком возраст, вечно сидели на диване кавалеры (при живом муже), и Полина была тут неуместна, восемнадцать лет, кудри, глазки, и что здесь поделать.
Видимо, тетка Ирена во всем консультировала свою подругу Хван, как лечить Полину, доктор Хван проводила эксперимент со своей палатой, каждую подопытную пациентку лечили по-другому и смотрели, каковы результаты. На основе этих данных писалась диссертация.
Кто сказал, что передовой ищущий невропатолог не может пользоваться и тем и этим? Периодическими пункциями позвоночника и сильными лекарствами из смежной области, пусть из психиатрии, почему бы и нет!
Диагноз, однако, колебался, вроде бы даже и не подтверждался, но тетка Ирена направляла твердой рукой процесс лечения, как бы отвечая тем, кто ее выгнал из неврологической клиники за профнепригодность! Слово тети Ирены было последним и для далеких бедных родственников, то есть для молодого пришей кобыле хвост мужа и его обеспокоенной матери. Тетка Ирена состояла в курсе подлинных семейных проблем Гены, который женился, не имея ни кола ни двора, ни высшего образования (мать Гены явно жаловалась ей), и это была ее инициатива, тети Ирены как специалиста (хоть и уволенного), — так провести лечение этими тяжелыми психотропными препаратами, чтобы задавить болезнь в ее начальной стадии и чтобы в результате подтвердить свою правоту и свой диагноз. Инвалидность прилагалась. Честь уволенного врача была основой всего!
Так что в результате лечения из клиники, изо всех этих бессонниц, из больничных простыней вышло на улицу в сопровождении мамы толстое и почти уже бесполезное существо, которое не могло смотреть на свет и не выносило резких звуков, не в силах было читать учебники, не говоря уже о том, что надо было сдать восемнадцать предметов! И эти постоянные слезы.
Но угроза остаться на второй год толкала действовать, и через полтора месяца Полина сдала все зачеты и экзамены, то есть наладилась ловить преподавателей с бумажкой из учебной части, чтобы сдать им задолженность, все превозмогла, научилась смотреть на свет и читать, что было делать! И даже написала курсовую работу, то есть все сдала, все восемнадцать предметов. К концу было совсем легко, педагоги ленились спрашивать по полной программе, когда принимали зачеты у себя на дому. Да и история бедной больной девочки всем была известна. Воспаление мозга! Это не шутки.
И вот Полина перешла на третий курс вместе с Аней, похудела, поехала на практику, причем как раз туда, где жил бывший муж, и ни разу не позвонила ему и не искала его! Вот это был настоящий перелом. Победа над собой.
А любимая подружка Аня на лето уехала с мамой на станцию Отдых, там отдохнула, и к осени девочки встретились на факультете с новостями: у Ани теперь была отдельная квартира, страшного дядьку отселили, хотя он упорно хотел остаться в своей берлоге, но их было двое с женой, и им отдельная жилплощадь по тогдашним законам не полагалась, тем более двухкомнатная. Так что семья Анечки радостно начала новую жизнь в четырнадцати метрах, а у Полины появился назойливый, как рыбка-прилипала, преданный, ревнивый друг, которого она вскоре должна была бросить, презреть и растоптать, чтобы полностью вылечиться и стать человеком. За Аней тоже бегали сразу двое, и она старалась, чтобы они друг друга не встречали.
Вот Полина и Аня, маленькие женщины, болтали и болтали, советовались и совместно размышляли над судьбами мира, решали, как быть и что говорить (смешное «А он что? А ты что?»), у них непрерывно шел разговор, где бы они ни сидели, — в библиотеке шепотом, в столовой громко, а то подсчитывали денежки и важно и трусливо входили в кафе в проезде Художественного театра, заказывали всегда одно и то же, блинчики с мясом, томатный сок и кофе! Как взрослые дамы! Как за границей! И все рассказывали друг другу.
Те события закончились, времена прошли, поехала нормальная жизнь, ужас больницы, смерти, ужас пьяных соседей миновал, память о том, кто кого бросил, тоже притаилась, ничто не вечно, и вылупились из скорлупы бедствий два пушистых существа, как-то миновали гибель и обрадовались тому, чему не привык радоваться нормальный человек: есть глаза, руки, ноги, есть свой угол, где никто не тронет, отсутствие несчастья и есть счастье.
