Борис Можаев - Живой

На исполкоме он решил держаться с вызовом. «Для меня теперь чем хуже, тем лучше. Ну, вышлют. Эка невидаль! На казенный счет прокачусь. А там и кормить хоть баландой, да будут».

Вымокшим, продрогшим до костей пришел Живой в Тиханово. Рик размещался в двухэтажном кирпичном доме посреди райцентра.

Живой как был в мешке, так и вошел в приемную.

– Кто меня тут вызывал?

– Вы что, на скотный двор пришли? – набросилась на него молоденькая секретарша. – Снимите сейчас же мешок! Да не сюда. За дверь его вынесите! С него прямо ручьями течет… Вынесите!

Живой снял мешок, но с места не двинулся.

– А ну-ка его кто унесет оттуда? У меня это, может, последний мешок…

– Да кому он здесь нужен? Ступайте! Чего встали у порога?

Живой было двинулся к двери председателя.

– Ага! Вы еще туда с мешком пройдите… Вот они обрадуются. – Секретарша встала из-за стола и энергично выпроводила Живого за дверь. – Бестолковый народ! Целую лужу оставил. Я вам что, уборщица?

Через минуту Живой вошел без мешка, но текло с него не меньше.

– Вы что, в пруду купались, что ли?

– Ага, рыбу ловил бреднем. А потом думаю: дай-ка обогреюсь в рике. У вас вон и мебель мягкая.

На этот раз секретарша и встать не успела, как Живой бесцеремонно прошел к столу и плюхнулся на диван.

– Во! В самый раз…

– Вы… Вы к кому?

– К Мотякову на исполком.

– Вы из Прудков? Кузькин?

– Ен самый…

– Да где же вы шатаетесь?! – словно очнулась она и набросилась на Живого с новой силой: – Встань! Его ждут целый час руководители, а он где-то дурака валяет.

Не слушая объяснений Фомича, она быстро скрылась за дверями и тотчас вышла обратно:

– Живо ступай! Ишь расселся.

Живой вошел в кабинет. На председательском месте сидел сам Мотяков, возле стола стоял секретарь райкома Демин в темно-синем бостоновом костюме. Члены исполкома, среди которых Живой узнал Гузенкова, да председателя соседнего колхоза Петю Долгого, да главврача районной больницы Умняшкина, сидели вдоль стен и курили. Видать, что исполком уже кончился, – за длинным столом лежали исписанные листки бумаги, валялись карандаши.

– Вот он, явился наконец, ненаглядный! Извольте радоваться. – Мотяков сверкал стальными зубами, поглядывая на Фомича исподлобья.

Демин кивнул Живому на стул, но не успел Фомич и присесть, как Мотяков остановил его окриком:

– Куда! Ничего, постоишь… Не на чай пригласили небось. – Мотяков встал из-за стола; на нем были защитный френч и синие командирские галифе. Засунув руки в карманы, он петухом обошел вокруг Фомича и съязвил: – Курица мокрая… Еще бунтовать вздумал.

– А у вас здесь что, насест? Если вы кур собираете, – сказал Живой.

– Поговори у меня! – крикнул опять Мотяков и, подойдя к Демину, что-то зашептал ему на ухо.

Демин был высок и тощ, поэтому Мотяков тянулся на цыпочках, и его короткий широкий нос смешно задирался кверху.

«Как обнюхивает», – подумал, глядя на Мотякова, Фомич и усмехнулся.

Демин кивнул Мотякову маленькой сухой головой, Мотяков подошел к столу и застучал костяшками пальцев:

– Начнем! Тимошкин, на место!

Кругленький проворный секретарь райисполкома Тимошкин с желтым, как репа, лицом присел к столу по правую руку от Мотякова и с готовностью уставился на него своими выпуклыми рачьими глазами. Демин отошел к стенке и присел рядом с другими членами исполкома.

– Гузенков, давай, докладывай, – сказал Мотяков.

Михаил Михайлыч встал, расставил ноги в сапожищах, словно опробовал половицы, – выдержат ли? – вынул листок из блокнота и начал, поглядывая на Мотякова.

– Значит, после сентябрьского Пленума вся страна, можно сказать, напрягает усилие в деле подъема сельского хозяйства. Каждый колхозник должен самоотверженным трудом своим откликнуться на исторические решения Пленума. Но есть еще у нас иные-протчие элементы, которые в рабочее время ходят по лугам с ружьем и уток стреляют. Мало того, они подбивают на всякие противозаконные сделки неустойчивых женщин на ферме, которые по причине занятости не могут сами выкашивать телячьи делянки. И косят вместо них, а взамен берут пшеном и деньгами. Куда такое дело годится? Это ж возврат к единоличному строю… Мы не потерпим, чтобы нетрудовой элемент Кузькин разлагал наш колхоз. Либо пусть работает в колхозе, либо пусть уходит с нашей территории. Просим исполком утвердить решение нашего колхозного собрания об исключении Кузькина Федора Фомича.

Гузенков сел, а Мотяков злорадно посмотрел на Фомича:

– Ну, что теперь скажешь? Небось оправдываться начнешь?

– А чего мне оправдываться? Я не краду и не на казенных харчах живу, – сказал Фомич.

– Поговори у меня! – крикнул Мотяков.

– Дак вы меня зачем вызывали? Чтоб я молчал? Тогда нечего меня и спрашивать. Решайте как знаете.

– Да уж не спросим у тебя совета. Обломаем рога-то враз и навсегда. – Мотяков засмеялся, обнажив свои стальные зубы.

– Товарищ Кузькин, почему вы отказываетесь работать в колхозе? – вежливо спросил Демин тихим хрипловатым голосом.

Длинные белые пальцы он сцепил на колене и смотрел на Живого, слегка откинувшись назад.

– Я, товарищ Демин, от работы не отказываюсь. Цельный год проработал и получил из колхоза по двадцать одному грамму гречихи в день на рыло. А в колхозном инкубаторе по сорок граммов дают чистого пшена цыпленку.

– Скажи ты, какой мудрый! Развел тут высшую математику… – сказал Мотяков. – А я тебе политику напомню: работать надо было лучше. Понял? Распустились! Небось год назад и не пикнул бы. Права захотел. А я тебе обязанности напомню.

Демин обернулся к Мотякову и сказал тихо, будто извиняясь:

– Товарищ Мотяков, с этими методами кончать надо. С ними вы далеко не уедете.

– Уедем! – крикнул Мотяков.

Демин как бы от удивления вскинул голову и сказал иным тоном:

– Товарищ Мотяков!

– Ну, ну… – Мотяков что-то невнятное пробормотал себе под нос и уткнулся в стол.

– Так, значит, вы отказываетесь работать? – опять ровным голосом спросил Демин Кузькина.

– Я, товарищ Демин, работать не отказываюсь. Я только бесплатно не хочу работать. У меня пять человек детей, и сам я инвалид Отечественной войны.

– Видали! Он себе зарплату требует… Вот комиссар из «Красного лаптя», – засмеялся опять Мотяков. – Ты сначала урожай хороший вырасти, а потом деньги проси. Дармоед!

– А ты что за урожай вырастил? – спросил, озлобясь, Живой. – Или ты не жнешь, не сеешь, а только карман подставляешь?!

– Поговори у меня! – стукнул кулаком по столу Мотяков.

– Семен Иванович! Да успокойтесь, в конце концов. – Демин опять пристально, с выдержкой посмотрел на Мотякова.

Тот надулся и затих.

– Но ведь, товарищ Кузькин, не вы же один состоите в колхозе, и тем не менее вы один отказывались работать! – сказал Демин.

– Странный вопрос! – ответил Фомич. – А если я, к примеру, помирать не хочу? Или вы тоже скажете: не ты первый, не ты последний?

– Разумно, – усмехнулся Демин. – Но, товарищ Кузькин, надо же сообща болеть за свой колхоз.

– Мы болеем, – ответил Кузькин. – Да болезнь-то у нас разная. У меня брюхо сводит, а вот у Гузенкова голова с похмелья трещит.

– Давай без выпадов! Тоже критик нашелся, – не выдержал опять Мотяков.

– Но, товарищ Кузькин, почему у вас такой плохой колхоз? Кто же виноват?

– Война виновата, – сказал Мотяков.

Кузькин пристально, подражая Демину, поглядел на него:

– Война-то виновата… – и обернувшись к секретарю: – Вы, товарищ Демин, знаете, как у нас картошку потравили?

– Какую? – очнулся Гузенков.

– Семенную!

– Ну, ну? – заинтересованно подался Демин.

– Перебирали ее, перебирали – пошли на обед. Вернулись, а ее три коровы пожирают – хранилище проломили, прямо с неба сошли… Бока во разнесло.

– Как же так? – Демин глянул на Гузенкова.

Тот весь напыжился и только головой мотнул.

– Его работа, – сказал Кузькин. – Нагородили чурку на палку… Он плотников привозил. Премиальные платил им, быка съели. А хранилище слепили – свинья носом разворотит.

– А что потом с картошкой? – спросил Демин.

– Гузенков сказал: всю картошку перевезти в подвал к Воронину, к нашему бригадиру. Весна подошла – а Пашка Воронин и говорит: нету картошки, вся померзла.

– А вы писали куда-нибудь, в районные инстанции?

– Писал. А что толку? Писать в нашу районную инстанцию – это одно и то же, что на луну плевать.

– Кому это ты писал? – поднял голову Мотяков.

– Тебе, например.

– Мне? Не помню. – Он обернулся к Тимошкину: – Тимошкин, было?

– Не поступало, – выпалил тот.

– А это что? Не твоя подпись? – Кузькин вынул из кармана открытку и сунул ее Тимошкину. – У меня письмо с муд… уведомлением. Знаю, с кем дело имею.

Тимошкин покосился на открытку:

– Мою подпись надо еще документально доказать. А может быть, это подделка?