Добрица Чосич - Время смерти
Георг
Император Германский Вильгельм Королю Английскому Георгу:
31 июля 1914 года
Я очень благодарен Тебе за твою дружескую телеграмму. Твои предложения совпадают с моими намерениями, равно как и с сообщениями, которые я сегодня ночью получил из Вены и затем передал в Лондон. Только что я получил от канцлера информацию о том, что, как ему стало известно, Николай сегодня ночью распорядился начать всеобщую мобилизацию своей армии и флота… Я возвращаюсь в Берлин, чтобы позаботиться о безопасности своих восточных границ, где уже концентрируются значительные силы русских.
Вильгельм
Германский канцлер германскому послу в Петербурге:
1 августа 1914 года, 12 часов 52 минуты пополудни
Поскольку русское правительство не дало удовлетворяющего нас ответа на наше требование, прошу Ваше превосходительство соизволить сегодня в пять часов пополудни вручить следующую декларацию:
«Императорское правительство с самого начала кризиса старалось найти мирное его разрешение. Отвечая на выраженное со стороны Его Величества Императора Всероссийского желание, Его Величество Император Германский в согласии с Англией принял на себя исполнение миссии посредника между петербургским и венским кабинетами. Когда Россия, не дожидаясь результатов его посредничества, приступила к мобилизации всех своих вооруженных сил на суше и на море, вследствие этой, полной угрозы меры, не вызванной никакими военными приготовлениями со стороны Германии, Германская Империя оказалась перед лицом серьезной и непосредственной опасности. Коль скоро Императорское правительство упустило бы возможность предупредить эту угрозу, оно поставило бы под вопрос безопасность да и самое существование Германии. Соответственно этому германское правительство нашло себя вынужденным обратиться к правительству Его Величества Императора Всероссийского, настаивая на прекращении упомянутых военных мер. Ввиду того, что Россия отказалась удовлетворить это пожелание и этим отказом воочию продемонстрировала, что ее действия направлены против Германии, я имею честь по указанию моего правительства сообщить Вашему превосходительству следующее:
Его Величество Император, мой августейший повелитель, принимая от имени Империи этот вызов, считает себя в состоянии войны с Россией».
Император Германский Вильгельм Королю Английскому Георгу:
1 августа 1914 года
Только что я получил сообщение Твоего правительства, в котором оно предлагает нейтралитет Франции при гарантиях Великобритании. Это предложение сопровождается вопросом, не отказалась ли бы Германия при таких условиях от нападения на Францию. Моя мобилизация, о проведении которой на двух фронтах, на востоке и на западе, я сегодня после полудня отдал приказ, по техническим причинам должна осуществляться в соответствии с планом. Отменить этот приказ более невозможно, поскольку Твоя телеграмма, к сожалению, пришла слишком поздно. Но если Франция предложит мне свой нейтралитет, который должен быть гарантирован английскими армией и флотом, я, разумеется, откажусь от нападения на Францию и использую свои войска в другом месте. Я надеюсь, что Франция не будет нервничать.
Вильгельм
3 августа 1914 года Германия объявила войну Франции.
4 августа 1914 года Великобритания объявила войну Германии…
Так началась первая мировая война.
И началась она нападением на Сербию. Австро-Венгерская империя двинула на Королевство Сербия карательную экспедицию (Strafexpedition), дабы уничтожить его и открыть путь германской экспансии к Босфору и на Восток. Первые выстрелы в первой мировой войне были сделаны по сербским солдатам; на правом берегу Дрины погиб первый человек в этой мировой войне; первый артиллерийский снаряд упал на Белград, где был разрушен первый дом из дотоле неслыханных по размерам разрушений жилых домов на земном шаре; первые виселицы с гражданскими лицами, убитые дети, женщины и старики, насилия и грабежи, первые разрушения православных церквей и отравление деревенских колодцев имели место в августе 1914 года на той части сербской территории, которая была оккупирована войсками Австро-Венгерской монархии.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1В сумерках барабан прозвучал в Прерове возле общины, не проникая в глубь улиц и не стремясь, чтоб его услышало все село. Однако женщины и старики, уловив его приглушенный звук, собрались у каменных ступенек общины быстрее, чем когда-либо в своей жизни: дней десять в село не приходило ни одного письма с фронта и ни одна депеша от Верховного командования не оповещала о чьей-либо гибели, ранении или исчезновении, а Ачим Катич, читая «Политику»[8], твердил все тише и по секрету, что на фронте у Сербии дела пошли по-иному.
И в то время как другие оповещенные слухом и страхом скоро отозвались и собрались у общины, Ачим Катич не торопился и пришел последним. Горстка молчаливых женщин, несколько стариков и мальчишек, прилипших к ступенькам и распахнутой двери, побудили его остановиться поодаль, где он никогда не стоял. Прислонившись спиной к стволу сгоревшего вяза, он опирался и на свою палку: пошел пятнадцатый день, как не получал он писем от Адама, своего внука.
Сумерки гасили белизну стен и женских платков; лица людей сливались с цветом черепицы и коры вяза. Вздохи и всхлипы, смешиваясь, плыли между изгородями, сливались с лаем редких собак.
Сквозь забранное решеткой окно общины упал желтоватый свет: барабанщик распахнул створки. Староста, не подходя к окну, хмурым, исполненным угрозы голосом закричал из своей канцелярии:
— Командование сообщает, что после последнего оповещения из Прерова погибли воины…
Ачим Катич до конца выслушал список погибших, а также рекрутов, которым завтра к семи утра надлежало явиться в распоряжение командования в Паланке. А когда в общине погасла лампа и вопли огласили улицы, он скользнул спиной по стволу вяза и остался сидеть на земле, пока сумерки не поглотили толпу. Только тогда он поднялся и пошел по селу, куда вели его и уводили улицы. Домой он идти не мог. И говорил, шептал, думал вслух:
— Замолчите, несчастные, детей напугаете. Хотя б до рассвета. Дайте хоть одну ночь выспаться детям и скоту, люди. Умолкните, пусть рекруты выспятся. Последняя ночь у них в теплой постели. Негоже им слезы с собой уносить на поле боя. Нужно жить. Самое худшее еще не пришло, люди.
Он шел мимо телег с кукурузой, брошенных у ворот, молча проходил мимо домов, где не было погибших, останавливался перед раскрытыми настежь воротами рекрута: в доме пылает очаг, в темноте под ножом булькает поросенок.
— Счастья тебе, Любо. Ложись, спи, сынок. Запомни, если хочешь жить, смерть ничего с тобой не поделает.
Его приглашали в дом, но он брел дальше по дворам мобилизованных, цеплялся за изгороди домов погибших.
— Успокойте, женщины, свои руки. Кукуруза не собрана. Виноградники погниют. Ни зернышка ведь пока не посеяно. Снег выпадает, а дровами не запаслись. Дети, внуки у вас. А детей нет, так скотина на дворе, огороды. Жить надо.
Так он подошел к школе; в открытых окнах класса горел свет, пахло воском. Ачим подступил к окну, ухватился за косяк.
Учитель Коста Думович, простоволосый, молча, медленно ходит по комнате; на скамейках, где сидели ребятишками преровцы, погибшие теперь на ратном поле, горят свечи, которые за упокой их душ зажег он, их учитель. Когда его ученики погибали, он одно за другим мелом выводил имена на доске: к этому списку, начатому летом, сегодня он приписал еще восемнадцать имен, и на доске почти не осталось места. Учитель останавливался между скамьями, смотрел на свечи, чуть теплившиеся или упавшие под скамейки, зажигал снова от стоявших рядом и укреплял на прежнем месте; успокаивал ладонями трепетные язычки; смотрел, как бы догоравшие не зажгли скамью, а когда огонек начинал мигать последней капелькой воска, гасил его своим дыханием. И возвращался к столу, чтобы сделать какую-то запись в журнале. И опять задумчиво стоял между доской и счетами; слушал и смотрел на горящие свечи.
— Как выберемся из этой тьмы, Коста?
— Безмолвно, Ачим.
— Выйди, поговорим.
— Завтра, Ачим.
— Завтра на рассвете из Прерова отправятся еще двенадцать парней. Слыхал?
Учитель продолжал ходить по своему освещенному кругу, между пустыми скамьями и горящими свечами.
Ачим Катич повернул к селу; стоны и вопли слились в рыдание. Направился к дому учителя — хоть с его дочкой Наталией по-человечески потолковать. Он давно про себя считал ее своей внучкой. И любил как внучку.
