Дарья Асламова - В любви, как на войне
Увидев меня, все ребята выстроились в ряд, словно солдаты на параде перед генералом. Я расцеловала всех по очереди и скажу честно, это был один из самых приятных и трогательных моментов в моей жизни. Единственная женщина среди десятка мужчин, которые все как на подбор. В ресторане Дома журналистов нашу странную компанию рассматривали с большим удивлением. Мужчины пили водку, закусывали грибами и огурчиками, говорили тосты, хлопали друг друга по плечу, отпускали типичные журналистские шуточки. Мне с ними было просто и легко.
После закрытия ресторана мы вышли на улицу. Какая ночь встретила нас там!
Серебристая, темная, молодая. Из большой компании нас осталось только трое – Фантомас, Мишка и я. Мы долго шатались по майской Москве, а потом зашли в прелестный бар на Маяковке, который работает ночи напролет. Мы опьянели от водки, сладкого, почти летнего воздуха и разговоров. Мишка держал меня за руку, и этот первый жест доверия, простое переплетение пальцев было острым сексуальным ощущением, близким к оргазму. Как будто не было того случайного, грубого соития на холодной постели. Я сидела с совершенно растрепанной душой и, как школьница, наслаждалась тем, что мою руку сжимает теплая мужская рука.
Фантомас вскоре ушел, и мы остались вдвоем и говорили, говорили, говорили, обмениваясь каждый своим одиночеством. Это была хорошая ночь, почти без вранья, и я ему верила. Мы вышли из бара глубоко за полночь, взяли такси и там, в темноте, на заднем сиденье, жарко целовались, и я его хотела. "Поехали ко мне домой", – шептал он мне на ухо. Но тут на меня нашел нелепый страх, что кошмар той первой ночи снова повторится, и я наотрез отказалась, о чем жалею до сих пор.
Мы расстались и не звонили друг другу больше месяца, как вдруг узнаю, что Мишка попал в тяжелейшую аварию и теперь лежит в больнице с переломом позвоночника.
Это никак не укладывалось в голове. Мишка, с его страстью к жизни, – и вдруг верный кандидат в покойники или, что еще хуже, в инвалиды?! Только не это! Меня всегда привлекала полнокровность всего его существа, он давал мне радость общения с сильной личностью. Он просто не может вот так умереть или стать калекой. Это несправедливо.
Я приехала к Мишке в больницу и не упустила случая влюбиться в него. У сердца есть загадки, не доступные разуму. Я из тех людей, что способны расчувствоваться до вздора. И потом эта вечная женская страсть к раненому, любовь, примешивающаяся к жалости, любовь к гипсовым повязкам и бинтам.
Наконец-то я встретила мужчину, за которым признала право на превосходство. Он только что отказался от наркотиков и теперь столкнулся с болью один на один. Как он боролся, не позволяя боли унизить себя! Как смеялся! Как он зло говорил: "Ну, нет, со мной это не случится. Я буду таким, как раньше. Врачи говорят: "Полгода на реабилитацию". Ерунда! Через полтора-два месяца я буду на ногах".
В палате оказалась целая куча водочных бутылок, которые приносили друзья и сами же распивали. Я нашла даже бутылку шампанского.
– Открывай и пей, – сказал мне Мишка. – Шампанское мне прислал мужик из соседней палаты.
– С чего это вдруг?
– А вот послушай. Соседа положили вчера. Профессор, доктор наук, уважаемый человек. Что с ним, не знаю, но стонал он ужасно. Лето, окна открыты, все слышно. А тут турки, которые ремонтируют больницу, устроили в одиннадцать вечера сабантуй, – пляски, песни, магнитофон орет, вопли на полную катушку. Я высунулся в окно и крикнул им: "Заткнитесь! Тут человеку плохо". А они в ответ: "Да посел ты!" Ах, так! Я взял пустые бутылки и стал Швырять их в окно. Сразу все затихли.
Потом слышу голос соседа из окна: "Спасибо, друг!" А утром медсестра принесла от него шампанское с запиской.
Я расхохоталась, представив себе эту сцену. Люблю таких людей, как Мишка! В них жизнь бьет ключом.
Я уехала от Мишки, по уши влюбленная, и еле выдержала неделю для приличия, чтобы снова его навестить. В этот вечер мне повезло. В палате, кроме нас, никого не было, – ни гостей, ни соседей. Я осторожно целовала его, ухитрившись любить и не ушибить. Ведь на нем живого места не было. Я недолго думала над тем, какое доказательство любви можно дать ему, принимая во внимание обстоятельства и место действия. Что можно сделать для мужчины, у которого сломан позвоночник? Правильно! И я так решила.
Я откинула одеяло и нежно коснулась языком его члена. Еще и еще, пока он не затвердел. А потом увлеклась настолько, что не услышала звука открываемой двери.
Когда подняла голову, было уже поздно. Передо мной стояла старшая медсестра, некрасивая женщина лет сорока, по виду убежденная старая дева. Ее белый накрахмаленный халат и шапочка скрипели от негодования. Несколько секунд она молча рассматривала меня, стоящую на коленях, и вымазанный моей помадой Мишкин пенис, который приосанился и весело приветствовал нас во весь рост. Мишка с идиотской улыбкой тщетно пытался натянуть на него одеяло.
В этот момент я подумала, отчего это всякий раз так бывает, что, как только я совершаю что-нибудь такое, меня тут же застукивают на месте преступления. Вот невезуха! Я просто обречена казаться хуже, чем я есть.
Медсестра наконец обрела дар речи и процедила сквозь зубы:
– Даю пять минут, чтобы убраться отсюда!
Потом она развернулась и, по-военному чеканя шаг, вышла из палаты.
Меня выставили из больницы в одиннадцать вечера. Оказавшись на улице, я тут же получила лунный удар. Луна светила как голубая свеча в серебряном подсвечнике. Никогда больше я не видела такой летней ночи бархатной голубизны, когда повсюду благоухания, лунные блики и тени. И в воздухе та приятная истома, которая бывает только после раскаленного июльского дня.
Я долго сидела в своей машине, не включая зажигание. Сидела в темноте, один на один со своей любовью. Немудрено, что люди верят в любовь только после захода солнца. Днем все иначе.
Во мне цвело и бродило чувство, как бродит раздавленный виноград в бочках. Но иллюзий не было. Я всегда была реалисткой в любви. Я искала в Мишке силу сопротивления и нашла ее. Увидев меня один раз влюбленной, он раз и навсегда рассчитался со мной. Уж я-то знаю! Только попробуй полюбить человека, и он тебя убивает.
Я не ошиблась. Больше ничего не было. А через два месяца я узнала, что Мишка уже на ногах и уехал в Чечню.
ЧЕЧНЯ
Есть в России место, где все дороги ведут только вглубь. В могильную, взрытую снарядами землю под названием Чечня. Рай там открыт во всякое время дня и ночи, и отправляются гореть в раю все без разбора – юные и зрелые, матерые и щенки, все, отходившие свое по зеленой, веселой земле. Красивые русские мальчики с ясными глазами гниют в наспех вырытых могилах рядом с бородатыми чеченскими боевиками. Все пошли на корм червям, а червям без разницы, что им служит пищей – мусульмане или христиане. "Хорошие чеченские кладбища, жаль, только маленькие", – мстительно говорят русские солдаты, проезжая на танках мимо тихих мест последнего успокоения с частыми высокими столбиками памятников. "Вся Чечня вам будет кладбищем", – обещают боевики и на братских могилах, где вповалку лежат тела российских солдат, ставят издевательские таблички "Привет Путину.
Один убит, двое раненых", пародируя официальные сводки сообщений о потерях в войсках.
А мертвецам скучно лежать в сырой земле, вот и зазывают они к себе тех, кто их туда столкнул. Здесь давно уже стало скверной приметой, если человек внезапно вздрагивает и ежится. Это значит, кто-то прошел по его будущей могиле.
КАК МЫ ПОПАЛИ В ЧЕЧНЮ
Однажды холодным февральским днем мы с моим приятелем Олегом, с которым подружились еще во времена бомбежки Белграда, ужинали в одном московском ресторанчике. Ели соленые огурчики, маринованные грибочки и чеснок, горячие картофелины в масле и с зеленью, слабосоленую селедку с луком, аккуратно нарезанную ломтиками и очищенную от костей. Все это мы запивали чистой водкой, а растопленное сливочное масло вымакивали корочками черного хлеба. И при этом сплетничали. Олегу тридцать шесть лет. Он очень плотный и крупный, здоровый как лось (если лоси доживают до тридцати шести), волосы и глаза светлые, а по лицу видно, что он ни в чем себе в жизни не отказывал. Губы чувственные (такие нравятся женщинам) и часто принимают надменное выражение.
Оба мы принадлежим к племени тех светских бродяг, искателей приключений, которые обожают вляпываться в дурно пахнущие истории и которые, как ни странно, обнаруживают несомненное сходство с бездомниками, кочующими по большим дорогам, или бичами, живущими на вокзале. Таким людям, если они не виделись больше полугода, всегда есть что рассказать и чем похвастаться, доложить, где, когда и во что они впутывались и как потом выпутывались. В конце концов, всегда как-нибудь выпутываешься.
Когда поток новостей иссяк и мы, что называется, отерли пыль со старой дружбы, Олег вдруг сказал: – Поехали со мной в Чечню. Я уезжаю через две недели. Для тебя это подходящее местечко. Вся тусовка сейчас там. А ты же тусовщица. Тебе там будет хорошо. Перевернешь все с ног на голову.
