Юрий Домбровский - Собрание сочинений в шести томах. Том первый

Рвутся в бой! За свою императрицу!! Черт бы побрал это дурачье! Они до тех пор будут верить в своих солдат, пока не почувствуют веревку, стянутую на шее этими солдатами. Измена! Везде, всюду измена!

Он подошел к карте.

Огромная, в полстены, карта империи Российской была изрезана по всем направлениям и как кровью залита красными чернилами. Это все места сражений, отступлений, проигранных битв, сданных крепостей. Вся эта длинная линия городов, фортов и укреплений от Яицкого городка до Оренбурга — уже взята самозванцем. Он держит в состоянии непрерывной осады два последних важнейших пункта. Не сегодня, так завтра падут и они. Вся левая сторона Волги, — он провел пальцем по карте снизу вверх, — занята наездами Пугачева. Самара со всех сторон обложена войсками самозванца. Она еще держится, задыхается в этом железном кольце, но продолжает мужественно отражать все его приступы. А дальше идут места, отмеченные косыми красными крестами. Вот тут стоял, терпел поражение и убежал, растеривая свои полки, главнокомандующий армией генерал Кар. Вот здесь был убит Чернышев. В этом месте, в этом и этом местах — вон сколько здесь крестов — был наголову разбит Фрейман. Одна только Самара...

Стук в дверь прервал его размышления. Он рывком повернулся на каблуках и подошел к двери.

— Что надо? — хрипло спросил он, повертывая ключ и открывая дверь наполовину.

Секретарь с птичьими глазами просунул толстый конверт, запечатанный четырьмя сургучными печатями и, всматриваясь в лицо начальника, робко доложил о приходе молодого офицера Державина, который просит принять его немедленно.

Бибиков разорвал конверт и пробежал несколько первых строк реляции. Лицо его побледнело еще больше, он провел рукой по лбу, тупо посмотрел через секретаря и вдруг усмехнулся.

Потом, комкая бумагу в конверт, подошел к столу и на ходу, не оборачиваясь, крикнул:

— Проведи в зало; я сейчас к нему выйду.

Он принял его в большом зале опустевшего губернаторского дома. Державин вошел и остановился у порога. При свете восковых свечей он показался Бибикову еще тоньше, бледнее и строже, чем в первый раз. Бибиков с удовольствием рассматривал его удлиненное мальчишеское лицо с большим ртом и широкими челюстями.

В этом тонком и болезненном юноше, в его быстрых, угловатых движениях, диковатых, а иногда просто нелепых ответах и предложениях, он чувствовал человека совершенно иной породы, чем он сам. Юнцу — Бибиков это почувствовал с первой же минуты свиданий — можно довериться. Он пойдет на всякий риск, на любое сложнейшее, безнадежнейшее предприятие, он шутя рискнет своей головой, если только в случае удачи можно рассчитывать на какое-нибудь, пусть самое незначительное, продвижение по службе. Он честен, добр, горяч, но, пожалуй, нет такого жестокого, кровавого и просто бесчестного дела, которое он отказался бы взять на свою ответственность, если того потребует ближайший начальник. Поистине странное поколение, загадочное, чудовищные люди появляются и растут в конце осемнадцатого столетия!

И все-таки хорошо, очень хорошо, что он, подумав, тогда же согласился принять его на службу! Этому человеку, кажется, можно довериться.

Он сел в кресло и показал Державину на стул около себя.

— Итак, господин Державин, — начал Бибиков, всматриваясь в лицо молодого офицера. — Вот мы и в вашем родном городе. Для вас не секрет, конечно, что положение наше далеко не блестяще. Но надеюсь, что твердая решимость, — он стиснул кулак, — и меры быстрые и мудрые помогут нам восстановить попранную государственную справедливость.

Он говорил, всматриваясь в лицо молодого офицера. Нет, тот твердо выдержал взгляд. Лицо его не дрогнуло улыбкой, он не закусил губы. Этот юнец действительно верил в то, во что давно уж перестал верить его главнокомандующий.

— Приезд вашего превосходительства, — тихо и почтительно ответил Державин, смотря на Бибикова синими влюбленными глазами, — уже сам по себе победа важности величайшей. Дворянство, покинувшее город, вновь возвращается на свои разоренные пепелища. Слышно, что и злодеи, о великих ваших подвигах наслышанные, великим страхом обуяны и не знают с чего начать.

Подвиги Бибикова, которыми он гордился в молодости и которые старался забыть под старость, было подавление казанского восстания крепостных, вспыхнувшее десять лет тому назад. Восстание было задушено ловкой и умелой рукой. Главных зачинщиков забили в колодки и сослали в Сибирь, всех остальных для острастки пересекли и отпустили.

Бибиков ничем не показал, что ему неприятно это напоминание, наоборот, он улыбнулся открытой широкой улыбкой и, наклонившись, дружески дотронулся пальцем до плеча офицера.

— Так-то оно так, — сказал он тихо и доверительно, — да есть ли прямой прок от возвращения в город сих тунеядцев и трусов. И пусть бы себе бежали, не жалко. Прямая беда не в этом. Прямая беда в том, что у нас войска нет.

Они помолчали.

— Вы наше положение знаете? — спросил вдруг Бибиков.

Державин ответил не сразу. Бибиков отметил, что он колеблется и выбирает слова. Он знал, что сейчас начнутся советы, и торопил их. «Да ну же, ну же» — словно говорил он Державину.

— От крестьян своих много наслышан о ратных подвигах сего вора, сказал наконец Державин. — Слышно, что Самара, сильной осаде подвергнутая, только что храбростью своих начальников держится.

Он остановился и взглянул на главнокомандующего. Бибиков смотрел на Державина пытливым и неподвижным взглядом. Нет, он ничем ему не поможет. Ни вопросом, ни улыбкой, ни глазами.

— Многие жители, — осторожно сказал Державин и приподнялся, опираясь на подлокотники, — от сих воров великое утеснение терпят. И только на быстрые действия вашего превосходительства все надежды возлагают. А между тем...

Бибиков молчал и раскачивался в кресле.

Державин посмотрел на него, приподнял голову, и на щеках его вдруг вспыхнул румянец.

— А между тем войска бездействуют и ждут приказаний, — внезапно быстро и решительно окончил он.

— Войска? — Бибиков, не торопясь, встал с кресла. — А что вы, любезный господин Державин, под войсками подразумеваете? Вы мою ратную силу знаете?

Встал и Державин.

— Сила и верность непобедимого воинства нашей премудрой матери достаточно по своим воинским подвигам известны, — начал он, и Бибикову вдруг показалось, что юнец просто издевается над ним. Он пытливо заглянул в его лицо и встретил открытый честный взгляд молодого офицера. Голубые и очень ясные глаза сверкали под гладким широким лбом. Тогда он успокоился, снова сел в кресло и сложил руки на животе.

— А как вы полагаете, сударь, — спросил он, полузакрыв глаза, — наши воинские силы могут оказать приличное сопротивление противнику? Сколько у меня солдат, вы знаете?

Офицер молчал. Тогда главнокомандующий взял офицера за плечо двумя пальцами и приблизил свое бледное лицо к его юношескому пухлому лицу.

— У меня, сударь, — хрипло сказал он, раскачивая его взад и вперед, тысяча двести конных и две с половиной тысячи пехоты! Вот и все, что у меня, сударь, есть. Непобедимое воинство премудрой матери нашей только что из Варшавы отбыть изволило. Мы же сейчас с нашей горсточкой не только репрессалии против злодеев чинить не можем, но и сами в своей жизни не довольно уверены.

Он посмотрел в лицо Державина, ожидая встретить тревогу и недоверие, и вдруг осекся, увидев тот же открытый и честный взгляд, с которым юнец только что говорил о непобедимом воинстве императрицы. Он отпустил плечо Державина и снова сел в кресло.

— Ну, а если бы, — сказал он устало, как будто засыпая, — я доверил вам всю силу воинскую, какой бы совет вы мне дали, сударь?

Державин поднял голову, и глаза его сверкнули. Несколько секунд он молчал, потом военным, четко рассчитанным движением шагнул вперед к стенной карте, и его пальцы как по клавишам заскользили по географическим обозначениям.

— Немедленно, — сказал он трубным голосом, не оборачиваясь и не глядя на Бибикова, — оставить в Казани самое небольшое количество войск на случай осады и двигаться к Оренбургу...

— Так, так, — сказал Бибиков и покачал головой, — преизрядно, дальше.

— В Оренбурге, соединившись с войсками генерала Райнсдорпа, снять осаду и, разбив злодеев, следовать по степи и далее по левому притоку Волги, повсеместно давая баталии и очищая крепости от злодейских сил.

— Так, так, — покачал головой главнокомандующий, — дальше.

— Подойти к Самаре и, соединившись с войсками коменданта сего города... — Державин разгорячился, глаза его сверкали, он прикрыл правой рукой половину Волги. — Двигаться к верховью, разоряя злодейские гнезда и чиня всюду суд и расправу.

— Так, — сказал Бибиков и вдруг поднялся с места, — Самара, друг мой, взята три дня тому назад, а комендант, с которым вы хотели соединиться, повешен на городской площади. Идемте в мой кабинет, я вам покажу реляцию.