Марина МОСКВИНА - Гений безответной любви.
Миша сначала никак не хотел надевать парик.
— Я им брезгую, — говорил Миша. — У меня к парику такое отношение, как к скальпу!
Мы сидели с Васей на плахе, ноги свесили, глядим — наш Миша выходит из шатра во всем саксонском, волосы развеваются, юбка заполаскивает на ветру, сбоку меч…
— У вас, это самое, — кричат Мише, — ножны перепутаны! Меч серебряный, а ножны золотые!..
— Надо было бумажник взять с собой, — говорит Миша, — а то украдут.
— А так потерял бы, размахивая мечом, — сказала Вася.
Еще у него было копье с мягким резиновым наконечником и деревянный щит.
— Сейчас крикнут, и я побегу!.. — сказал Миша.
Но Мишу долго никто не звал, закапал дождь, он лег в дровянике, меч положил на грудь, Люба приехала с обедом, а Миша спит мертвецким сном.
— Вот жизнь солдатская, — бормотал Миша, — ждешь-ждешь, томишься, маешься, потом выходишь в бой, и тебе быстро режут голову, или стрелой тебя пронзают насквозь, или копьем. Такова жизнь английского солдата.
В конце концов до наших ушей донесся шум, который производили трубы, рожки и барабаны, крики «Аллах керим!» и «Аллах акбар!». А среди шлемов крестоносцев возникли белые тюрбаны, длинные пики неверных, в общем, все говорило о том, что в лагерь ворвались сарацины.
Артисты массовки похватались за оружие, начали строиться в отряды. Всюду царила сумятица, никто ничего не понимал.
Миша стал озираться с безумным видом.
— Мне бы своих найти! — закричал он. — К своим бы присоединиться! Но я своих не вижу!
— Кстати, кто я? — давай у всех спрашивать Миша, он пока спал — забыл. — КТО Я? — он кричал. — Я всю жизнь думаю над этим вопросом!..
— Ты английский аристократ, последовавший в Палестину за своим королем! — ответил ему эрл Сольсбери.
Казалось, что он один не потерял присутствия духа среди этого грозного беспорядка.
— Английская армия, — повелительным тоном говорил он, — должна выстроиться в полном вооружении и действовать по команде, без шума и ненужной спешки, которую могла бы породить тревога воинов и их забота о безопасности короля.
— А что, король в опасности? — спросил Миша.
— У него сейчас тяжелейший приступ лихорадки, — мрачно ответил
Сольсбери. — А тут еще эти сарацины!
— Так что же мы медлим? — воскликнул Миша.
Он подбежал к нам с Васей, обнял нас и поцеловал, и такая в его глазах была грусть расставания, я помню, что у меня сжалось сердце.
Вася приняла свои меры предосторожности.
— Миша, — строго сказала она, — ты давай не очень-то. Не забывай, что у тебя жена и ребенок.
Мы рассмеялись, но не дали бы руку на отсечение, что этого не случится. Когда речь идет о нашем папе, ничего нельзя знать заранее.
Миша молча глядел на нее, глядел, глядел, как будто не мог наглядеться, помедлил еще немного и бросился в самую гущу заварухи. Не обращая внимания на крики, возгласы и суматоху, он быстро пролагал себе путь сквозь эту безумную толпу, словно могучий корабль, который, распустив паруса, режет бурные волны, не замечая, что они смыкаются позади него и с бешеным ревом бросаются на корму.
Мы с Васей видели, как он, обнажив картонный меч, стал им размахивать перед носами у сарацин, выкрикивая оскорбления и предпринимая хулиганские выходки в адрес мусульманского пророка.
— Вот он, передовой борец христианства! — воскликнул эрл Сольсбери. — Не то что вы, — окинул он мрачным взором нестройные отряды массовки, — вас только и манят герцогские короны и королевские диадемы. Смотрите! — и он указал на Мишу, который бузил в стане сарацин. — Как это пламенное лезвие сверкает в битве, словно меч Азраила!
Наконец Мишин наскок явно надоел сарацинам, его кто-то пнул, он упал и пропал из виду.
— Миша! — крикнула Вася и бросилась к месту происшествия. А я за ней.
— Снято! — сказал режиссер Женя, довольный, потирая ладони. — Где он, этот худой, черный, с длинными волосами, с крестом на груди? Найти его, привести!..
Все стали расходиться, и только Миша лежал неподвижно, упав лицом в траву. Мы стали с Васей звать его, трясти, пока он не очнулся. Ему принесли стакан боржоми. Он поднял его и произнес:
— Пью за бессмертную славу первого крестоносца, который вонзит копье или меч в ворота Иерусалима.
Он осушил стакан до дна, отдал его Васе, огляделся и спросил:
— А что, собственно, происходит?
— Съемочный день окончен, — ответила Вася. — Иди сдавай реквизит.
— Не понял, — Миша встал, дико озираясь.
Главное, артисты переодеваются, смеются, болтают о разных пустяках, они садятся в машины, автобусы и уезжают, спокойно покидая осажденный лагерь крестоносцев.
Тут Миша как закричит:
— Измена!!! А ну по местам! Предатели! Не то я раскрою вам головы своим боевым топором.
Все, конечно, подумали, что Миша шутит. Даже к нему подошел гример и в таком же приподнятом стиле сказал ему:
— Сэр! Если это не нанесет ущерба вашему мужеству и святости, верните нам, пожалуйста, парик и усы…
А Миша:
— Клянусь душой короля Генри и всеми прочими святыми, обитающими в хрустальных небесных чертогах, это уж слишком!
Он повернулся и быстро зашагал в сторону гор.
— Что это с ним? — спросил гример.
— Все, мы пропали, — сказала Вася, глядя, как он стремительно исчез за поворотом.
Ночью было затмение Луны и полнолуние сразу. За морем вспыхивали зарницы, и дальние холмы на мгновение становились белыми. Казалось, все черти выскочат и пойдут танцевать в промежутках между этими вспышками.
Миша ночевать не пришел. Мы с Любой и Васей не спали — сидели и ждали его в саду. Пару раз в трусах и в майке к нам выходил узнать, не вернулся ли Миша, сонный Ричард Львиное Сердце.
— Что ж ты не сказала, что он у тебя закидошный? — спросила Люба.
— Каждый час без него, — сказала Вася, — приравнивается к суткам.
— К одним? — спросила Люба.
— К пятнадцати, — ответила Вася.
Вообще мы знали, что Миша в Крыму не пропадет. Когда-то в молодости со своим другом Леней он отдыхал в Лисьей бухте — бездомный искатель приключений, без всякой палатки, он спал, завернувшись в плед, под открытым небом.
И всю жизнь потом вспоминал это небо. Что очень меня удивляло. Зачем, я никак не могу понять, нужно в с п о м и н а т ь небо, когда оно в с е в р е м я у тебя над головой?
Хотя это крымское небо и правда какое-то сумасшедшее. Одни сплошные звезды, просто потолок из звезд, звездный купол, там звездного вещества больше, чем прогалин, мы ошалевали от этих звезд, как вечер, так чистое звездное небо, выходишь пописать, и, даже присев на корточки, можно спокойно достать рукой до звезд, все видно созвездия, но только не где обычно в Москве, а в ином порядке, Млечный
Путь — неизвестно откуда берущий начало и уходящий в бесконечность, черные кипарисы, сосны, ели и кедры — устремлены в распоясавшиеся, колючие, холодные, лучистые, слепящие звезды… Нет, мы и правда от этих звезд уже не знали куда деваться.
— Сейчас я возьму машину, — сказала Люба, — поедем его поищем.
Она пошла в дом, растолкала Ричарда, он подогнал «жигули», и мы поехали в лагерь крестоносцев.
Миша был там. В кромешном мраке сидел он, жег костер, длинноволосый, нечесаный, с приклеенными усами. Рядом с ним лежал обнаженный картонный меч.
— Лапка моя! — Люба вышла из автомобиля и осторожно подошла к нему с пакетом черешни. — Ангел ты мой! Ну что тебе в голову взбрело сидеть тут в темноте, оголодал, наверно, замерз, и страшно, поди, одному-то?
— Да! У меня нет ни свиты, ни оруженосца, — задумчиво ответил Миша. — И никакого другого спутника, кроме благочестивых размышлений, лишь только меч — моя надежная защита. К тому же я легко переношу дневной зной и пронизывающий ночной холод, усталость и всякого рода лишения. Пригоршня фиников и кусок грубого ячменного хлеба, несколько глотков воды из чистого источника — вот все, что нужно рыцарю типа меня.
— А чай и бутербродики с маслом? — спросила Вася, протягивая ему термос. — Миша, Миша, ты помнишь, что ты мой муж и мы отдыхаем с тобой в санатории «Прибой»?
— Я путник пустыни, друг креста, жезл, поражающий неверных, еретиков и отступников, — ответил Миша Васе. — Боюсь, мы с вами незнакомы, и расстояние, которое отделяет вас от меня, примерно такое же, какое отделяет перса от обожаемого им солнца.
— Любая ерунда, — заплакала Вася, — способна заставить моего мужа забыть о том, что у него есть я! Он же вообще не способен воспринимать жизнь так, как она есть. Все люди как люди, сыграли свои роли, переоделись и вернулись в санаторий. А этот вон чего вытворяет.
— Ни слова о предателях! — воскликнул Миша. — После того как рука Ричарда английского перестала наносить удары неверным, его воины нарушили священный обет, пренебрегли своей славой, забыли о Гробе Господнем. Но я этого дела так не оставлю.
