Пен Фартинг - Пёс, который изменил мой взгляд на мир. Приключения и счастливая судьба пса Наузада
После того как мы спустились бы со стены, оставалось бы преодолеть еще шагов сорок до того места, где держали собаку. Я оглянулся на здание полиции. Дверь была закрыта наглухо. Сквозь грязные занавески изнутри пробивался слабый свет, а значит, они там были чем-то заняты. Скорее всего, как обычно курили марихуану. Меня это полностью устраивало.
Мы спустили с пятнадцатифутовой стены легкую штурмовую алюминиевую лестницу. Ее длины на всю стену не хватало, так что вдобавок для страховки мы прихватили веревку.
На глинобитный крыше закрепить ее было не за что, поэтому мне предстояло спускаться первым, а Хатчу или Питу – страховать меня с веревкой в руках. Я перекинул ноги с края крыши и повис, едва доставая ногами до верхней ступеньки лесенки. Укрепиться на ней было непросто. Я не мог посмотреть вниз, чтобы прицелиться поточнее, да еще и штурмовая винтовка перевернулась за спиной и теперь ствол тыкался мне под колено. Я стиснул зубы от резкой боли. И, как будто всего этого было недостаточно, вес брони и амуниции неумолимо тянул меня вниз.
Все-таки мне каким-то образом удалось встать на лестницу. Медленно, ведя ладонями по стене, я начал нащупывать ступеньку за ступенькой. Оставалось лишь надеяться, что низ лестницы не перекосится и я не свалюсь. Это было бы неприятно. Конечно, ситуация имела мало общего со скалолазанием, но все же эта мысль вызвала у меня улыбку.
Я поднял голову и увидел сверху ухмыляющегося Хатча.
– Ты веревку держишь там, черт возьми? – прошипел я.
– Ох ты ж… Забыл совсем.
Оказавшись на земле, я придержал низ лестницы, чтобы Хатчу было проще спуститься. Пит должен был оставаться на крыше и прикрывать наше возвращение, если мы решили бы вновь воспользоваться лестницей.
– Пошли.
Разумеется, прежде чем выйти с базы, я предупредил часовых, которым предстояло в это время дежурить. Меньше всего мне улыбалась перспектива быть подстреленным своими же парнями.
Держа оружие наготове, мы, бегом и пригнувшись, пересекли открытое пространство. Сердитая псина услышала нас еще на полпути.
– Вот тебе и хваленая скрытность коммандос, – прошептал я Хатчу, пока мы бежали по темноте. Собака за стеной сходила с ума. Мы добрались наконец до входа в строение и начали осматриваться по сторонам. Ничего, кроме груд мусора и щебня, куда ни посмотри.
Пес был заперт в развалинах старого дома. Он изо всех сил бился грудью в деревянную дверь, как чудовище из фильмов ужасов.
– И как мы его выпустим? – шепотом спросил Хатч. Не то чтобы я сам не задавался тем же вопросом.
К этому моменту во всем Наузаде уже наверное не осталось человека, не осведомленного о происходящем. Звуки в темноте всегда звучат громче и разносятся дальше, особенно когда кто-то пытается спасти очень озлобленного афганского боевого пса.
– Просто откроем дверь? – предположил я.
Лица Хатча я не видел, потому что мы стояли с ним в глубокой тени, но я и без того знал, что он едва ли выглядит счастливым при мысли о том, что через пару секунд на свободе окажется рассерженная псина размером с медведя. Говоря по правде, я тоже прилива восторга не ощущал.
– Готов?
Ответа я ждать не стал.
Я пнул дверь изо всех сил. Старый замок не выдержал, и с громким треском дверь открылась внутрь. На пороге вырос сгусток рычащей тьмы.
– Бежим.
Этого говорить не требовалось, Хатч метнулся прочь раньше.
Мы обежали здание кругом, напрочь забыв о том, что у нас при себе автоматическое оружие и гранаты. Только когда мы наконец притормозили, чтобы перевести дыхание, до нас дошло, что никакая адская гончая нас не преследует. Мы не спеша приходили в себя в темноте. Хатч выдал мне свой фирменный иронический взгляд. Судя по шуму, пес до сих пор оставался в доме. Я подтолкнул Хатча локтем, и мы осторожно прокрались обратно, чтобы понять, в чем дело.
Разглядеть, что конкретно удерживало его внутри, никак не удавалось, но, судя по всему, свободы у пса было достаточно, чтобы напасть на нас, если мы подойдем ближе. Скорее всего, проволока на шее и на задних лапах была оставлена на месте. Я быстро осознал, что у нас нет ни единого шанса пробраться в помещение и освободить собаку.
Ни один план не выдерживает первого столкновения с реальностью, так нам говорят и повторяют раз за разом. И данный случай исключением не стал. К счастью, именно поэтому у меня имелся запасной план. Я полез в карман и достал колбасу. Ее я прихватил из нашей столовки перед выходом.
– План Б, – заявил я Хатчу. Он, судя по всему, уже был настроен делать ноги. И отчасти был прав: мы понятия не имели, насколько крепко собака привязана. Окажись он на свободе, этот пес перегрыз бы нам горло в считаные секунды.
Я швырнул колбасу на землю, она приземлилась точнехонько у пса перед мордой. Он тут же прекратил вырываться и стал принюхиваться. Потыкав носом в пыль пару секунд, он разом слопал колбасу. По-моему, даже не жуя. Я подтолкнул Хатча назад, вдоль стены.
– Теперь будем ждать, да? – спросил он.
Я кивнул.
– И как долго?
У меня об этом не было ни малейшего представления. Я попросил у нашего врача порцию валиума, чтобы свалить взрослого мужчину, да еще и с запасом. Он сразу догадался, зачем это мне. Талибы нас сегодня не беспокоили, так что собачий инцидент быстро стал темой для пересудов на базе. Скормить псу валиум с помощью колбасы было проще всего.
Мы присели на корточки и шепотом болтали какое-то время в ожидании, пока пес не заснет. Чтобы быть в курсе происходящего на базе, у меня имелась рация, но, к счастью, пока что она молчала. Время от времени с одного из дозорных постов мне посылали сигнал, что у них все тихо, и мы по-прежнему в зоне их видимости. Каждый раз я подавал им в темноте знак, что у нас тоже все в норме.
Наконец – когда прошла, как нам уже казалось, целая вечность, но на самом деле не больше часа – пес затих окончательно. Тишина стояла жуткая и зловещая.
Мы вернулись к двери и обнаружили собаку на пороге. Громадная голова, не обезображенная злобным оскалом, выглядела даже симпатичной. При этом он все-таки не заснул до конца, глаза оставались приоткрытыми, и время от времени пес похрюкивал. Когда я потянулся вперед, он никак не отреагировал, и я потрепал его по голове рукой в перчатке. Кажется, он даже вздохнул с облегчением. У меня с собой была еще колбаса, уже без успокоительного, и я начал скармливать ему кусочки. Теперь он ел медленнее и даже жевал.
Так мы просидели добрых полчаса, пока Хатч пытался перерезать эту чертову проволоку своими кусачками. Полицейские постарались на славу. Проволока была перекручена раза четыре сложными петлями и обвивала шею пса, туловище и задние лапы, чтобы он уж точно никуда не сбежал. Понятия не имею, как они собирались заходить в дом и забирать пса, когда пришло бы время везти его на собачьи бои.
Наконец Хатч покончил с последней проволочной петлей.
– Эпично, – констатировал он, поднимаясь на ноги.
Я в последний раз потрепал собаку по голове, и мы вышли из развалин на свежий воздух. Отсюда нам было хорошо видно, как пес поднялся на ноги, сперва пошатываясь, но затем все более уверенно, и устремился прочь, туда, где рыскала его стая. Бродячих собак в городе хватало. Холодными ночами они подбирались к базе совсем близко.
Мы оба прекрасно понимали, что в любой момент, пока мы старались перерезать проволоку, пес мог на нас напасть.
Но он этого не сделал.
Мы без проблем добрались до стены. Хатч первым взобрался по лестнице, которую я поддерживал снизу. Но когда я последовал за ним, выяснилось, что, балансируя на верхней ступеньке, я не могу дотянуться до края стены, чтобы за него ухватиться. Видимо, нижняя опора лестницы ушла в грязь. Я поднял глаза в надежде, что кто-то сверху протянет мне руку, но там не было ни души. Одной рукой я дернул за веревку и убедился, что никто ее не держит на том конце.
– Пен, быстрее, они идут.
– Кто идет? – громким шепотом переспросил я, пытаясь удержаться на верхнем кольце лестницы.
– Афганский патруль, – тревожно донеслось по рации.
– Черт.
На нашей базе располагался также взвод афганской национальной армии. Мы с ними почти не пересекались, они держались от нас в стороне. Но временами они патрулировали задние ворота, и об этой мелочи я как-то позабыл. Последнее, чего бы мне хотелось, это объяснять афганцам, почему я карабкаюсь на стену нашей собственной базы посреди ночи.
В ножнах на поясе у меня висел морпеховский кинжал, и сейчас я потянулся за ним. Это была скорее символическая деталь, чем настоящее оружие, и до сих пор мне и в голову не могло прийти, для чего-то его использовать. Но сейчас я изо всех сил вогнал его в глинобитную стену, как ледоруб. Он зашел достаточно крепко, и я подтянулся на нем выше, болтая ногами в воздухе. Стена была удручающе гладкой. Но до верхней кромки оставалось совсем чуть-чуть.
Это была хорошая новость. А плохая состояла в том, что мне надо было удержать не только собственный вес, но и все снаряжение. Рано или поздно кинжал мог не выдержать.
