Войцех Жукровский - Каменные скрижали
— Она будет богата, и к тому же очень богата. Наши семьи могут больше, чем у вас министры… Но Грейс должна родить ему сына.
В просторном зале царил спокойный полумрак, несколько низко висящих ламп в цветистых абажурах бросали на ковры теплые круги света.
Раджа, вытянув ноги, полулежал в кресле. Изумрудом горели лампасы на его форменных брюках конного стрелка. Свет небольшой лампы, вставленной в медный кувшин, концентрировался на лакированных штиблетах и на картине, которую в вытянутых руках держал перед ним подвыпивший художник.
— Что тут, собственно говоря, представлено? — пренебрежительно рассуждал раджа. — Ничего нельзя разглядеть. Что это за люди? Ребенок лучше бы нарисовал! Ведь вы же кончали всякие там школы, Рам Канвал, неужели вы не можете заняться какой-нибудь приличной работой? Нечего обманывать себя, в вас нет ни на грош таланта. Я не оплачу вам самолет до Парижа. Выброшенные деньги. Если вы захотите работать у меня или у тестя, — он увидел идущего Виджайяведу, — мы можем принять вас на практику.
— А мне эта картина нравится, — сказал упрямо Тереи, — люди тащат узлы на головах, возвращаются после работы в знойный день.
— Это дхоби с реки, прачки с грязным бельем, — раздраженно объяснял художник. — Картина представляет тяжелую жизнь, бессмысленный труд…
— Тебе и в самом деле нравится? — недоверчиво спросила Грейс. — Ты мог бы повесить ее у себя?
— Конечно.
— Она же грустная.
— Этого художник и добивался.
— Прачки, тоже мне нашли тему! — издевался седой Виджайяведа. — Достаточно, что я их вижу у себя на кухне! И мне предлагают смотреть на них на стене столовой? Ни глаз ни носов, головы как узлы. Никакая это не живопись. Фон одноцветный, плоский у вас не хватило краски?
— Пошли уж, пошли, — Грейс потащила отца за собой. Иштвану показалось, что это она делает ради него. — Спасибо вам господин Рам Канвал, возможно, это и хорошая живопись, только нужно к ней привыкнуть.
Она подняла картину, которую тут же у нее забрал слуга.
— Ох, мисс Грейс очень культурный человек, — сказал Канвал, наклонившись к радже, но похвала прозвучала довольно двусмысленно.
Опасаясь, что художник может обидеть хозяев, Иштван повел его к двери, выходящей в сад.
— Съешьте что-нибудь. Рам, там подают прекрасные пирожки… Художник шел по пояс в белом потоке света, в котором была хорошо видна его худая, высокая фигура. Раджа проводил его взглядом и насмешливо сказал;
— Ловкач, хотел вытянуть у меня деньги на билет до Парижа. Говорил так убедительно, что и я разделю с ним его славу. Ну, я и потребовал, чтобы он мне показал, как рисует… Но это же примитивно, обычная мазня.
— Канвал не обманывал, его стоит поддержать. Это не копиист и не фотограф, он хочет быть самим собой. Если выдержит, станет знаменит.
— По-до-жду, — снисходительно процедил раджа. — Сколько он хочет за эту мазню?
— Двести рупий.
— А сколько ему дают?
— Сто, сто двадцать…
— И он продает две картины в год, одну в какое-нибудь посольство или американскому туристу, вторую у него покупают из жалости на ежегодной выставке. Сама цена говорит о том, что эти картины ничего не стоят. В моем доме в Каннах висит парочка импрессионистов, их нельзя вывозить из Франции, агент платил на каждую по несколько тысяч фунтов. Вот это художники.
— Были, — уточнил Иштван.
— Тем лучше. Не понижают цены на рынке своими новыми картинами. Если бы твой протеже был мертв, возможно, стоило бы рискнуть и купить несколько полотен… Бой, — позвал он, — налей-ка нам коньяку! Нет, не этого. Из пузатой бутылки «Ларсена». У всех старых французских коньяков жульнические наклейки, ни один винный погреб не выдержал напора армий, принесших освобождение. Уцелел только коньяк, который шведы купили до тридцать девятого года, я верю в «Ларсена», больше сорока лет вылеживался, солидная фирма.
Бой встал на колени, подал широкие бокалы, наклонил бутылку, глядя на поднятый мизинец раджи.
Они согревали бокалы руками, легонько покачивали, с уважением глядя, как маслянистая жидкость тонкой струйкой стекает по стенам. Раджа сунул в бокал мясистый нос, вдыхая запах.
— Что за аромат…
Тереи отпил глоток — коньяк разлился по языку жгучей ртутью — потом оценил его нёбом, вкус коньяка имел разные оттенки, благородный напиток, для знатоков.
— Еще час этой муки, — тяжело вздохнул раджа, раздвинув колени. — Надо будет попрощаться с гостями. Ты, надеюсь, останешься посмотреть традиционный обряд? Сейчас мы можем выпить за мои будущие обязанности! А с двенадцати уже нельзя ни капли.
— Ты так рвешься к Грейс?
— Если бы я хотел, то давно мог бы ее иметь, — махнул он небрежно рукой. — Я думал совсем о другом… Мечтаю сбросить с себя мундир. Потрогай, — он взял руку Иштвана и всунул под красный китель.
Тереи нащупал стенку эластичного корсета.
— Говорят, что я полный, хотя занимаюсь спортом. У меня хороший аппетит, я ем с удовольствием, стоит ли себе в этом отказывать? Худой раджа это больной раджа. Положение обязывает, чтобы я выглядел представительно. У нас говорят: толстый — значит, умный, — все логично. Очень хочется поскорее освободиться от парадного мундира, отдохнуть в просторном дхоти.
Иштвана задели слова раджи о Грейс. Он прищурил глаза и посмотрел на собеседника через стекло поднятого бокала, лицо раджи, раздутое как в кривом зеркале, показалось ему отвратительным. Сделал глоток коньяка, выпив, по сути дела, вовсе не за здоровье Кхатерпальи. Однако раджа иначе понял его жест.
— А ты симпатичный парень, — хлопнул он Тереи по колену, — умеешь дипломатично молчать. Редкое качество у коммуниста ведь вы постоянно стремитесь поучать, словно не можете переварить своих знаний, не успеете что-то узнать, как тут же нахально стремитесь вывалить это на других. Ну, не сердись…
Он взял бутылку и долил себе.
— Хочешь?
Иштван жестом руки показал, что нет.
— Почему ты ускорил свадьбу? — спросил он осторожно.
— Ты спрашиваешь потому, что это тебя интересует, или по службе? — оживился раджа. — Значит, ты тоже слышал об этом законе? Он и вам осложнит жизнь.
Кхатерпалья замолчал, держа бокал у губ.
— Не хочешь — не говори, — Иштван пожал плечами.
— Теперь будет нельзя переводить фунты за границу. Закон войдет в жизнь на полгода раньше, чем предусматривалось. Старик Виджайяведа уже несколько лет помещал капиталы в ткацкие фабрики в Австралии. Благодаря своему влиянию в партии Конгресса, он получил специальное разрешение. Мои меднорудные шахты забирает государство. Часть компенсации, которую мне выплачивает правительство, я хотел бы передать тестю. Достойная семья, он помогал Ганди, они вместе сидели, это учитывается, стоит такие вещи иногда напоминать министрам. Адвокаты изучили наше имущественное положение, оговорили интересы «обеих высоких сторон», — засмеялся он. — В семьях посовещались, рассмотрели плюсы и минусы, ну, а супружеский союз является как бы гарантией длительного кредита, который я предоставляю тестю. Пришлось поспешить, не хочу, чтобы здесь нам заморозили капиталы. Ну, а подробности тебя уже не касаются…
— А Грейс? — покачивал бокал Тереи, золотистая жидкость вращалась по стеклу.
— Она — хорошая дочь. Семейный совет решил выдать ее за меня замуж, этого достаточно. Конечно, Грейс могла бы воспротивиться, но зачем? Разве может она рассчитывать на лучшую партию?
— Грейс тебя любит?
— Только у вас, в Европе, из этого делают проблему. Любовь — это выдумка писателей, киношников и журналистов, спекулирующих на супружеских скандалах, они и поддерживают этот миф, чтобы хорошо заработать. У нас к браку относятся серьезно, это может быть big business[7], особенно если дело идет о больших деньгах… Любит ли меня Грейс? — повторил он и неожиданно оживился. — А почему бы ей меня не любить? Я богат, здоров, образован, обеспечу ей благосостояние и положение в обществе, она остается в кругу не только избранных десяти тысяч, но и той тысячи, которая управляет страной.
Кончиками пальцев он собирал капли пота на верхней губе и бровях, вытирая их о подлокотники кресла. Веки у него казались почти черными, было заметно, что раджа устал и слишком много выпил.
— Неужели нужно делать такую сложную комбинацию? — наклонился Тереи, угощая раджу сигаретой. Слуга был наготове, невидимый в полумраке, он подскочил с огнем. Закурили. Приглушенная музыка звучала за широко открытыми дверями веранды.
— Вы меня заставляете это делать. Ну, может, не ты, — оправдал он Тереи, — но нам легче было выгнать англичан, чем справиться с тем, что вы раскачали… Обещаете людям рай на земле. В этом ваше преимущество и слабость. Правда, вы постоянно это будущее счастье откладываете на какую-то следующую пятилетку, но люди еще верят. Первый кон наверняка за вами, забрать у богатых и дать бедным, только этого надолго не хватит и нищета станет мучительной, поскольку взбунтовавшимся понравились изменения, они кричат, требуют, наступают…
