Карен Перри - Невинный сон
Все сейчас в одинаковом положении, сказала я себе. Главное – не паниковать!
Но трудно сохранять спокойствие в атмосфере страха. Стоит включить телевизор, как слышишь об одном и том же: о сокращении расходов, чертовом бюджете, затянутых потуже поясах и общих страданиях. Люди во всю глотку орут о том, что мы потеряли суверенитет, о том, что наши праотцы, которые сложили головы за независимость страны, сейчас переворачиваются в гробах. Французы и немцы без конца корили нас за наши низкие корпоративные налоги; и если они сумеют настоять на своем, то от нашей экономики останутся только рожки да ножки. И я собиралась родить ребенка в этом мире, полном горечи, страха и паники? О чем я, черт побери, думала?
– Алло?
– Робин, это я.
– Где ты?
– В центре. На демонстрации.
– Гарри, я почти ничего не слышу. Ты можешь позвонить мне из какого-нибудь тихого места?
– Я только что видел…
– Что-что?
– Я видел…
Треск в трубке и шум ревущей толпы.
– Что ты сказал?
– Приезжай ко мне.
– В центр?
– Нет, я хочу отсюда выбраться. Нам нужно увидеться. Давай встретимся в «Слейттерис».
– Гарри… с тобой ничего не случилось?
Он повесил трубку, а я стояла с телефоном в руке, не сводя глаз с дерева за окном: освещенное заходящим солнцем, оно бросало на снег холодную тень.
Глава 3. Гарри
Я оторвался от толпы и бросился бежать по переулку. Задыхаясь, остановился на углу: посмотрел налево, потом направо – никого. Интуиция подсказывала: направо. Я кинулся по улице, с каждой минутой все больше и больше впадая в панику. Где он? Куда они пропали? Я почувствовал во рту горький привкус страха и мгновенно перенесся мыслями в Танжер: я бегу по холму, сердце бешено колотится, я спешу домой к нему, и из меня рвется нечто вроде молитвы.
Мне навстречу, держась за руки, шла молодая пара, и я закричал им:
– Вы не видели мальчика в красной куртке? Он шел вместе с женщиной.
Их недоуменный взгляд был красноречивее любого ответа. Я не стал ждать, что они скажут, а ринулся дальше, добежал до конца улицы, завернул за угол и оказался на широкой площади. На одной ее стороне стояла церковь, на другой – торговый центр, а по усыпанному снегом пространству между ними хаотично двигались люди. Я пробежался взглядом по их лицам, отчаянно надеясь увидеть среди них Диллона, но в глубине души чувствовал: он от меня ускользает.
– Черт подери! – крикнул я.
Но паниковать было некогда. Думать было некогда. Нужно было действовать, и все тут. Каждую секунду он все больше и больше удалялся от меня.
Я кинулся бежать обратно к О’Коннелл-стрит. В ту минуту, как я достиг Генри-стрит, в боку у меня резко закололо. Вся моя одежда пропиталась потом, а куртка и ботинки словно налились свинцом. Но я продолжал бежать. Мне нужна была помощь. В конце О’Коннелл-стрит был полицейский участок, и когда я до него добрался, руки и ноги у меня тряслись, а горло до боли пересохло.
В участке царила суета. Он явно не был местом покоя и безделья. Только не этот центральный. Парню, который, судя по всему, перебрал с выпивкой, велели сесть на место. Казалось, что он вот-вот рухнет на пол. Ребенок в коляске орал благим матом, а его родители громко переругивались. Нужно было встать в очередь, но я был в таком возбуждении, в таком отчаянии, что просто не мог ждать ни минуты. Я ринулся прямо к столу дежурного офицера и выпалил: «Помогите мне!»
– Это как же так? – возмутилась женщина, которую я только что обошел.
За ней сразу же послышались недовольные голоса: «Какого черта?», «Слушай, парень, тут очередь!».
Мне было все равно. Плевать я на них хотел.
– Мой сын, – взволнованно выпалил я, – мой пропавший сын! Я только что его видел.
И только тут до меня вдруг дошел смысл собственных слов – мне будто дали под дых. Сидевший за столом полицейский окинул меня усталым взглядом.
– Ваш сын, – медленно произнес он.
– Да, мой пропавший сын. Я только что его видел, – тупо повторил я.
Я показал пальцем на улицу, где все еще слышался гул толпы.
– Там, на демонстрации. Я видел его. Он был с какой-то женщиной. Я не знаю, кто она такая. Пожалуйста, помогите мне…
Полицейский жестом руки остановил меня, и только тут я сообразил, что говорю взахлеб, в голосе звучала паника, я задыхался.
– Подождите минуту. Ваш сын… Как давно он пропал?
– Пять с половиной лет назад. Ему сейчас должно быть девять.
– А при каких обстоятельствах он пропал?
– Это случилось в Танжере. Послушайте, у меня сейчас нет на это времени. Мы должны что-то сделать, пока еще не поздно его найти.
– Пожалуйста, говорите потише, мистер?..
– Потише?.. Лонерган. Гарри Лонерган.
– Лонерган, – неторопливо повторил полицейский и аккуратно записал мою фамилию.
Я следил за ним с нарастающим нетерпением. Его безмятежность бесила.
– Ваш адрес?
Стараясь держать себя в руках, я терпеливо продиктовал ему свой адрес, ни на минуту не забывая, что мой сын уходит от меня все дальше и дальше.
– А вы подавали заявление о пропаже сына, мистер Лонерган?
– Вы не могли бы по рации передать его описание? Сегодня ваши парни расставлены по всему городу. Кто-нибудь из них его обязательно заприметит.
– Минуту. – Полицейский бросил на меня холодный взгляд, повернулся и исчез в кабинете.
Дверь за ним захлопнулась, а я остался в приемной, снедаемый волнением и сходя с ума от нарастающей паники.
Под кончиками пальцев я вдруг ощутил шершавую, зернистую поверхность прилавка. Позади меня в очереди люди раздраженно шаркали ногами и тяжело, возмущенно вздыхали. Но мне это было безразлично. Я лишь старательно сохранял спокойствие, пока наконец дверь кабинета не открылась и из нее с папкой в руке не вышел полицейский.
– Значит, так, – неторопливо проговорил он и бросил на меня непроницаемый взгляд, – вы говорите, что ваш сын пропал в Танжере.
– Да, это так.
– И вы уже раньше к нам обращались. В вашем деле говорится, что исчезновение вашего сына совпало с землетрясением.
Он окинул меня холодным, неприязненным взглядом.
– Послушайте, я знаю, что вы думаете. Я знаю, что есть предположение, будто в ту ночь он погиб, но тело его не было найдено, и только что, меньше получаса назад, я его видел. Своими собственными глазами. Он был живой. Он посмотрел на меня, и я понял…
Мой голос сорвался. Во взгляде полицейского сквозили недоверие и жалость. Я знал, что именно он прочел в этой папке. Знал, что они написали в ней обо мне. Я столько раз приходил к ним за эти годы. Полицейский просто-напросто считал меня психом.
– Мистер Лонерган, мы уже говорили вам раньше, что ваше дело было передано в Интерпол. Я советую вам связаться с Центральным национальным бюро в «Парке Феникс».
– Послушайте меня, – медленно произнес я, стараясь говорить негромко и вразумительно, понимая, что только так смогу найти Диллона. – Пожалуйста, сообщите по рации. Пожалуйста, я прошу вас. Просто передайте им его описание. Попросите ваших ребят проверить.
Я затаил дыхание.
– Мистер Лонерган, вы, наверное, видели демонстрацию на улице. Сегодня все полицейские дежурят. Все выходные отменены. У нас нет дополнительных людей, и даже если бы они были, мы такими делами не занимается, потому что, как я уже сказал, Интерпол…
Он говорил, а я сжимал кулаки.
– Если хотите, вы можете заполнить эту форму, и мы приобщим ее к вашему делу. Когда в понедельник придет сержант Сэйер…
– В понедельник, мать твою, будет уже поздно!
– Вы тут не выражайтесь, мистер Лонерган.
Я со злостью ринулся прочь от прилавка и, не обращая внимания на глазевших на меня людей, пулей вылетел из участка.
На улице в грудь хлынул холодный воздух. Я почувствовал безмерное отчаяние. Хотя чего еще я мог ожидать? Но эта болезненная унизительная сцена не шла ни в какое сравнение с мыслью о том, что, возможно, все уже потеряно. Я сам все испортил. Через столько лет у меня впервые появился шанс – единственный шанс за все эти пять с половиной лет! – а я его упустил. Я стоял и не знал, что теперь делать. Позвонить Робин или сесть в пикап и кружить по городу в поисках сына? Одно было ясно: надо успокоиться. Я зашел в бар и заказал себе выпивку.
Перед огромным телеэкраном сидели футбольные болельщики и что-то орали. На улице продолжалась демонстрация под лозунгом «Потеря экономического суверенитета», а здесь внутри на этот суверенитет всем было начхать. Их волновало одно: забьет «Арсенал» еще один гол или нет? Да еще кто следующий будет всех угощать выпивкой? И больше ничего. Атмосфера в баре была тоскливая. Я осушил кружку пива, почувствовал, как оно закружилось в желудке, однако желаемого облегчения это не принесло. В душу просочилась тоненькая струйка сомнения, но к концу дня она рискует стать полноводной рекой.
Я снова вышел на улицу. Было все еще светло, свет, отражавшийся от снега, брызнул мне в глаза, и я зажмурился. Я обошел площадь Парнелл и неизвестно почему забрел в больницу «Ротунда». Я принялся расхаживать по коридору и заглядывать подряд во все палаты. Никто меня ни о чем не спрашивал. Я вышел из больницы расстроенный и, без конца оглядываясь, снова побрел по О’Кон-нелл-стрит. Остановился и позвонил Робин. Желание увидеть ее росло с каждой минутой, мне нужно было поделиться с ней своим бременем. Продолжая оглядываться вокруг, я поспешно договорился встретиться с ней в «Слейттерис» и повесил трубку. Но Диллона нигде не было и в помине: ни его темноволосой головы, ни красной куртки, ни женщины, которая вела его. Я мог обшаривать эту улицу до самой ночи – это ничего бы не изменило. Они оба исчезли.
