Хербьёрг Вассму - Стакан молока, пожалуйста
— Что он собирается с ним делать? — все–таки осторожно спросила она.
— С кем? — удивилась мать.
— С аистом, — прошептала Дорте, стараясь поймать взгляд Веры.
— А–а… с аистом, — с отсутствующим видом вздохнула мать и принялась убирать со стола.
Глаза Веры не хотели замечать Дорте. Очевидно, случилось что–то неприятное. Что–то, о чем Дорте не знала. Она встала из–за стола, хотя еще не доела, и тут же обратила внимание на то, что мать не поблагодарила Бога за пищу. Раньше такого не случалось.
Вера схватила куртку, сумку и ушла, не проронив ни слова. Дорте побоялась остаться с матерью наедине и бросилась вслед за Верой.
— Что произошло? Скажи мне, ну пожалуйста! — Она запыхалась, стараясь остановить Веру.
— Этот проклятый дядин сын! Он сказал, что мы должны освободить квартиру до конца октября. Он сдаст ее тому, кто будет за нее платить! — зловеще спокойно произнесла Вера. — Если бы ты тоже была уже взрослой! — прибавила она, прежде чем темнота скрыла ее.
Дорте не могла сразу вернуться домой. Она села в уборной, хотя запах там был не из приятных. Мухи лениво ударялись о стены. Обычно они роились вокруг электрической лампочки. Но она перегорела, и никто не потрудился ее заменить. У дяди Иосифа больше не было лампочек. В последние дни он и траву не срезал. Она проросла между досками пола. Сквозь щелястую дощатую стену Дорте увидала сутулую фигуру дяди Иосифа. Он ждал своей очереди. Дядя никогда даже голосом не выдавал своего присутствия — просто сидел и ждал на скамейке под кленом. Сегодня Дорте было трудно пройти мимо него. Что можно сказать человеку, который позволяет своему сыну лишать людей крова?
И все–таки, проходя мимо, она заставила себя пробормотать:
— Доброй ночи!
Когда она поднялась домой, мать снова заговорила о подбитом аисте. Сосед перевязал ему крыло.
— Может, он все–таки поправится и долетит до Южной Африки, — сказала Дорте, моя руки под краном.
— До Южной Африки? — повторила мать, как будто впервые услышала об этой стране. — Нет, вряд ли повязка ему поможет… Его нужно убить.
Дорте не могла заставить себя показать матери рекламные открытки из Швеции.
5
— Две–три тысячи долларов в месяц? — повторила Дорте. — Почему долларов? Разве в Швеции доллары?
— Доллар интернациональная валюта! Ты хоть понимаешь, сколько это денег?
— Нет.
— Ужасно много! Здесь тебе пришлось бы вкалывать три или четыре года, чтобы столько заработать. А там ты через три месяца станешь богачкой, вернешься и купишь матери целый дом. Мы едем завтра. Возьми с собой только самое необходимое. Все, что тебе нужно, ты получишь там, рабочую одежду и все остальное!
— Мама не отпустит меня так далеко, — вздохнула Дорте.
— А ты скажи, что едешь в Вильнюс. Дня на два, с друзьями. Или оставь письмо, которое она прочтет, когда ты уже уедешь. Так, пожалуй, будет лучше всего.
— Я не могу лгать.
— Но это правда! Мы действительно сначала заедем в Вильнюс. А потом напишешь ей из Стокгольма. Расскажешь, как там хорошо. И она успокоится. Или позвонишь по телефону. Там все есть. Когда ты будешь уже в Швеции и расскажешь ей, как хорошо ты устроилась и сколько ты зарабатываешь, она простит тебя.
— Она захочет знать, где я буду жить. Мой адрес.
Надя вытащила записную книжку и вырвала из нее страничку. Потом написала какой–то адрес в Вильнюсе.
— Вот, отдай матери. Скажи, что это твой временный адрес, потом пришлешь ей постоянный. Разве не замечательно, что мы с тобой увидим другую страну! Подумай сама! И деньги!
— Мы там будем ночевать? В Вильнюсе?
— Да, но только ночь или две. Людвикас должен там что–то уладить. Приходи к реке, туда, где кончается дорога, в пять часов! Больше пятнадцати минут мы ждать не будем.
Дорте никогда никуда не ездила без матери и Веры. И сейчас, когда поездка стала уже реальностью, ей сделалось не по себе. Но ей не было еще и шестнадцати. А два–три месяца пройдут быстро. Ведь уже к Рождеству она вернется домой. Конечно, вначале она будет тосковать по дому. А может, там будет так интересно, что у нее не останется времени на тоску? Отец гордился бы, что она решилась на такое путешествие.
Дорте повезло. Назавтра мать пошла к священнику стирать белье. Обычно это занимало у нее целый день. Вера ушла на весь вечер и собиралась ночевать у подруги. Когда Дорте спросила, у какой подруги, Вера только пожала плечами и ничего не ответила. Между ними что–то возникло. Какое–то отчуждение. Словно они говорили на разных языках, или словно мать с Верой о чем–то сговорились и скрыли это от Дорте. Обе они были мрачные.
Утром мать молилась не так, как всегда. В ее молитве больше не было сердечной доверительности. Голос звучал тихо. Как будто она говорила с кем–то незнакомым. Или хотела скрыть свои мысли. Дорте подумала, что пора ей стать взрослой. Надо взять на себя ответственность и помогать матери. Она уже видела, как посылает домой из Швеции первые деньги. Веселые, гордые лица матери и Веры.
Она выбрала самый маленький чемодан, какой у них был, и сложила в него свои вещи. Чемодан был старый и когда–то принадлежал отцу. После отъезда из Белоруссии им никто не пользовался. По совету Нади Дорте взяла с собой только самое необходимое. Потом спрятала чемодан под кровать на тот случай, если Вера неожиданно зайдет домой, пока она собирает последнюю мелочь. Паспорт. Дорте вспомнила усилия матери, с трудом добившейся разрешения жить в Литве, мать даже изменила окончание их фамилии на литовское и сделала отдельные паспорта Вере и Дорте, хотя они были еще маленькие. Серого слоника с розовыми ушами, которого ей подарил Николай, Дорте тоже взяла с собой. Она всегда спала с ним. И записную книжку. До смерти отца она любила рисовать. Цветы и времена года. У нее в ящике лежало три альбома. После смерти отца никто ее рисунками не интересовался.
Любимые книги хранились в шкафу со стеклянной дверцей. Некоторые отец читал им вслух. От нервного напряжения Дорте вспотела. Может, взять с собой какую–нибудь книгу? Такую, которую она сможет читать и перечитывать. Взгляд упал на «Анну Каренину» Толстого. Отец читал отрывки из нее, когда Дорте было двенадцать. После чтения он любил порассуждать, к чему приводит, когда все решает семья, и Вера горько плакала. Мать читала этот роман давно и теперь не позволила себе расчувствоваться. Наоборот, ей не нравилось, что отец читает книги для взрослых Вере, которая слишком чувствительна.
Дорте схватила толстую книгу и сунула ее в чемодан.
Осталось только незаметно уйти из дома, пока никто не вернулся. Она взяла с собой поесть и решила провести день на берегу в их с Николаем укромном месте. Наконец она написала письмо и приложила к нему адрес в Вильнюсе. В письме Дорте просила мать простить ее за то, что она взяла с собой отцовские часы, чтобы знать время, и что она любит ее и Веру. Она обещала быть экономной и посылать им деньги. Но не написала, что будет зарабатывать очень много. Зачем? Мать могла понять, что она уехала за границу. У Дорте было то же чувство, как когда она в первый раз заплыла туда, где ноги уже не достают дна.
Если бы с ней ехал отец, он сказал бы, что погода им благоприятствует. Когда он был жив, они, бывало, ездили куда–нибудь на поезде. Выходили на незнакомых станциях, открывали для себя новые места. Они брали с собой бутерброды, но никогда не уезжали так далеко, чтобы не успеть к вечеру вернуться домой. Мать настаивала, чтобы они брали с собой плащи на случай дождя. И отец всегда отвечал ей, что погода благоприятствует их поездке. Слова «благоприятствует поездке» навсегда связались у Дорте с бутербродами и отцом. Интересно, как бы он отнесся к тому, что она отправилась зарабатывать деньги и посмотреть чужую страну с пакетиком бутербродов, но без плаща на случай дождя? Она сняла туфли, чтобы их поберечь, и по тропинке через рощу за домом шла босиком. Все равно ее никто не видел. А если и видел, то ничего не знал об ее планах.
Она устроилась в тени под высоким вязом. Он нависал над ней, как ярко–зеленая крыша. С двух сторон дороги надежной стеной стоял кустарник. У самого берега еще цвели белоснежные кувшинки, ее с Николаем кувшинки. Несколько цветков завяли. Зато другие, совершенно свежие, как будто желали ей доброго пути.
В условленном месте ей нужно было быть только в пять. Время текло ни быстро, ни медленно. Но сердце билось с трудом. Она съела бутерброды за три раза, запивая их водой. Дважды она слышала, как автомобили останавливались на заросшей травой дороге в двухстах метрах от нее. И снова, в который раз, смотрела на часы, большие, массивные. Стрелки двигались ужасно медленно. Металлический браслет был велик для ее запястья, поэтому Дорте пришлось сдвинуть часы почти до локтя.
Наконец пришло время идти на дорогу. Она прождала почти час, прежде чем серый «ауди» на бешеной скорости вылетел на площадку для разворота, оставив две глубокие борозды. Сперва Дорте решила, что это не за ней, потому что в машине не было Нади. Потом она узнала Людвикаса. Другого мужчину она видела впервые.
