Том Вулф - Голос крови
Он сбавляет скорость, как ему было велено, и медленно едет мимо домов, построенных в прошлом веке: оштукатуренные белые стены, закругленные черепичные крыши. Автомобильные стоянки узенькие, и лишь немногие дома больше двадцати пяти футов в ширину… Зато много высоких раскидистых деревьев – верный признак старого района. Солнце в зените, и тени от деревьев кляксами лежат на стенах и лужайках. Хотя дома стоят близко от проезжей части, трава сочно-зеленая, и всюду растут кусты и роскошные цветы – фуксии, бледно-лиловые и желтые ирисы, ярко-алые петунии. Красивый квартал! Северо-восточная часть Майами, так называемый Аппер-Ист-Сайд… богатые латины и англос, в том числе педрилы… А в западной стороне, сразу за бульваром Бискейн, раскинулись совсем другие кварталы: Маленькое Гаити, Либерти-Сити, Литтл-Ривер, Буэна-Виста, Браунсвилль… Эти латины и англос, можно не сомневаться, каждое утро благодарят бога за то, что он отделил их бульваром от «сомнительной публики».
– Вы приехали, – сообщает королева из волшебных навигационных сфер.
Нестор прижимается к обочине и смотрит направо.:::::: Не может быть! Жислен живет… здесь?!:::::: Вот это домище… Взгляд ловит лишь краешек плоской крыши… оштукатуренные белые стены прямо под крышей, по всему периметру, отделаны двумя полосками черной масляной краски… полдюжины стрельчатых окон, тянущихся от боковой стены до середины фасада и создающих такую длиннющую дугу. Он бы так и застыл с открытым ртом, но тут парадная дверь распахивается, и женский голос зовет:
– Нестор! Привет! Заходите!
Как она улыбается! Эта неприкрытая радость, с какой она спешит ему навстречу! Хотелось выпятить грудь вперед и раскинуть руки, как принц из «Белоснежки», и ждать, когда она упадет в его объятия! Жислен в своей долгополой рубашке с длинным рукавом и чудными голыми ножками! Лишь в последний момент ему удалось себя обуздать.:::::: Это полицейское расследование, бля, а не свиданка. Но тебя никто не уполномочивал… и что ты тогда здесь делаешь?::::::
Она уже стоит перед ним и, глядя ему в глаза, удивляется: «Вы приехали на десять минут раньше», как будто речь идет о самом большом знаке внимания, который только может мужчина оказать женщине. Он потерял дар речи.
К его удивлению, она берет его за руку… не для того, чтобы удержать в своей, а просто потянуть за собой.
– Пойдемте! Хотите холодного чаю? – На ее губах играет улыбка самой невинности и обезоруживающей любви, как кажется Нестору.
Жислен проводит его в гостиную, залитую светом, проникающим через множество окон. Стены до потолка закрыты стеллажами с книгами, и только в трех просветах висят огромные плакаты, на которых какие-то мужики рекламируют шляпы: Chapeaux Mossant, Manolo Dandy, Princeps S. A. Cervo Italia…
– Вы тут осматривайтесь, а я принесу чай! – В голосе Жислен чувствуется странное возбуждение.
Вернувшись с чаем, она спрашивает:
– Ну, и как вам?
– Я… даже не знаю, что сказать… Поразительный дом. – На языке вертится «необычный».
– Это папа. – Жислен смешно закатывает глаза, мол, от нас тут ничего не зависит. – Все в стиле ар-деко. Вы с ним знакомы?
– Нет. – Нестор качает головой. Опять он чувствует себя рядом с Жислен… не невежественным, скорее необразованным.
– Это французский стиль двадцатых годов прошлого века. Les arts Décoratifs. То, что стиль французский, имеет для папы особое значение. Он и дом этот купил по той причине, я уверена. Не такой уж большой или роскошный, зато настоящий ар-деко. Как, например, эти удобные стулья или кофейный столик. – Она показывает. – Присядем?
Они садятся на стулья в стиле ар-деко. Сделав глоток, Жислен начинает:
– Они нам обошлись в целое состояние. Папе мнится:::::: мнится:::::: что мы с Филиппом можем забыть свои французские корни. Дома нам разрешают говорить исключительно на французском. Я хочу сказать, папа на дух не выносит креольский язык:::::: на дух не выносит:::::: хотя и преподает его в университете. Он находит его ужааааааасно примитивным. Поэтому, когда Филипп вернулся из школы, говоря по-креольски с Антуаном, который в детстве другого языка и не слышал… а Филиппу важно, чтобы этот придурок, уж извините, считал его своим… папа был просто убит. Филипп заговорил с папой на креольском, чтобы произвести впечатление на этого болвана… и тут папа просто взвился. Нет, я его люблю, и вы тоже его полюбите, когда узнаете… :::::: «когда узнаете», это она к чему?:::::: но, мне кажется, в папе есть толика… – она почти соединяет перед собой большой и указательный пальцы, – небольшая толика снобизма. Например, я видела, хоть он и не подал виду, как его обрадовало мое участие в социальной программе помощи в «Саус-Бич».:::::: не подал виду, не вида!:::::: Он так не радовался даже…
– А что думает Филипп о своих французских корнях и всем таком? – встревает Нестор. Он не хочет ее перебивать, но слушать про папин снобизм и социальную программу помощи совсем невмоготу.
– Филиппу всего пятнадцать, – отвечает Жислен. – Я сомневаюсь, что он по-настоящему задумывается о таких вещах. В настоящий момент он желает быть негом, как Антуан и этот Дюбуа, а они желают быть американской черной шпаной, а чего желает американская черная шпана, я могу только догадываться.
Они поговорили о Филиппе и его проблемах, о школе и бандах.
– В этом городе столько национальностей и рас и этнических групп, – говорит Жислен, – но если попытаться это объяснить пятнадцатилетнему парнишке, такому как Филипп, то он вас даже не станет слушать. И знаете что? Даже если он что-то поймет, то все равно…
Жислен вдруг прикладывает палец к губам и, повернув голову, прислушивается. А затем говорит Нестору шепотом:
– По-моему, это Филипп. Он всегда входит через кухню.
Нестор тоже разворачивается и слышит, как Филипп, если это был он, бросает что-то увесистое на стол… затем распахивает холодильник.
Жислен наклоняется к гостю и все тем же шепотом произносит:
– Придя из школы, он всегда первым делом что-то пьет. Если папа дома, то стакан апельсинового сока. А если знает, что папы нет, как сегодня, то кока-колу.
Бум. Дверца захлопнулась. Жислен с опаской поглядела в сторону кухни и снова повернулась к Нестору.
– Папа не запрещает держать в доме кока-колу, но при виде Филиппа с открытой банкой он каждый раз говорит: «Это все равно что пить расплавленный фруктовый батончик». Филипп от такого юмора звереет. А смеяться не рискует, так как чувствует, что это говорится не без сарказма. Подросток, что вы хотите. Наверное, мне бы следовало с папой объясниться.
Она вопросительно смотрит на Нестора, словно рассчитывает услышать мудрый совет. Он отвечает ей предельно теплой улыбкой… пожалуй, перестарался.
– Зависит от вашего отца.:::::: Ни к селу ни к городу! Вот что значит отвлечься. Ах, этот бесхитростный, обезоруживающий взгляд… он словно говорит: «Как вы скажете, так я и решу».::::::
Она подалась вперед, так что ее лицо оказывается всего в пятнадцати дюймах от скрещенных ног. Шортики по самое некуда. Точеные ножки такие невинные и беззащитные в своем плотском проявлении. Сейчас бы обхватить…:::::: Прекрати, идиот! Тебе мало того, что ты сунул свой нос в дело, находящееся в компетенции школьной полиции? Так что займись…:::::: Он прогнал мысли о вожделении, но характерная улыбка и взгляд никуда не делись. Как, впрочем, и у нее… разве что губки поджала, дескать: «Всего, о чем мы думаем, вслух не скажешь, правда?»
Хлоп! Воздушный шарик, не успев надуться, лопнул, едва она слышит приближающиеся шаги. Жислен тотчас встает.
– Это ты, Филипп?
– Да. – Паренек старается басить как взрослый.
– Загляни на минутку. Я хочу тебя кое с кем познакомить.
Пауза… Затем «О’кей». Он сумел еще немного понизить голос в желании придать ему оттенок скуки. Жислен делает брови домиком и закатывает глаза к потолку: Вы уж извините, но с этим ничего не поделаешь.
Филипп, долговязый худющий парень, входит в гостиную враскачку; так ходят педики, думает Нестор. Мотня болтается чуть выше колен, а сами джинсы едва держатся на бедрах, выставляя напоказ трусы огненной расцветки. На черной футболке ярко-желтыми буквами написано uz muvvuz – название неговской растаманско-рэпперской группы, про которую Нестор слышал краем уха, а под надписью – карикатурное изображение аллигатора: широко раскрытая пасть с угрожающе торчащими зубами, даже мрачный пищевод просматривается. Наряд венчает бандана крикливых красно-желто-зеленых цветов с белой полосой, в каких разгуливают черные чуваки… но тут – на голове у инфантильного подростка! У него тонкие, по крайней мере для гаитянца, черты… почти англосские губы… а вот нос широковат. Приятное лицо… даже несмотря на сдвинутые брови, и выпяченную нижнюю челюсть, и взгляд исподлобья, как бы говорящий: «А пошли вы все!»… все-таки приятное.